Сопоставление этих орденских правил с современным уставом в такой же мере, как упомянутое выше построение колонн, при Пилленрейте, выявляет всю разницу между рыцарством и кавалерией. У рыцарства мы не находим ни малейшего намека на упражнения в конном строю, перестроения, повороты. Все, что мы знаем о руководстве, ограничивается запрещением покидать ряды без приказания и бросаться в атаку по собственному почину, - запрещение, которое в современном кавалерийском уставе признается уже излишним, - и предписанием, касающемся знамени. Следовательно, руководство стремится только к тому, чтобы, подходя к противнику, войско соблюдало равнение, а после того как бой уже начался, проводило его с крайней интенсивностью, держа высоко знамя.
Это как раз противоположно тому, чему учит современная кавалерийская тактика. "Прорыв, - говорится здесь107, - есть прямое дело кавалерии в бою; он дает непосредственное решение боя. Только при сомнительном исходе прорыва последующий за ним рукопашный бой может дать делу иной оборот". Далее современный устав говорит: "Кавалерия никогда не бывает более слабой, чем после удачной атаки", и в силу этого придает решающее значение тому, чтобы, в случае необходимости, она вновь быстро построилась108 и чтобы, где только возможно, отдельные части ее вообще оставались в сомкнутом строю. У рыцарей этой цели в известной степени служит часть, охраняющая знамя; о сборе же, о сигналах и приказах во время боя вообще речи нет, как не упоминается также об обходе флангов, о мерах обеспечения флангов от неприятельского обхода, о второй боевой линии или о резервах, так как все решает самый бой, схватка. Тут уже нет места управлению боем: все предоставляется инициативе самого рыцаря, который должен наносить неприятелю урон, где и как только может.
Сплоченная часть в руках начальника есть основа действий кавалерии. Поэтому сигнал "к сбору" в ее упражнениях играет такую роль, что лошади сами пускаются в карьер к месту, откуда раздаются его звуки. Рыцарям неизвестны подобные упражнения, как неизвестны им и сигналы на трубах109.
Более ранние исследователи военного дела средневековья часто поддавались естественному соблазну выискивать аналогии с современными явлениями, чтобы придать прошлому большую наглядность. Задача же нашего исследования прежде всего заключается в том, чтобы вскрыть фундаментальную разницу как между средневековым и всяким современным, так и между средневековым и античным войском. Рыцарство есть нечто совершенно иное, чем эскадрон кирасир с копьями. Сделаем еще раз попытку уяснить себе, почему в средние века мы не встречаемся с тактическими понятиями, известными нам из античной военной истории.
Искусство античных полководцев заключалось в том, что они умели использовать в благоприятном для себя смысле особые преимущества наступления и обороны, особенности каждого рода войск и условий местности, сводя в то же время на нет их невыгодные для себя свойства.
При Марафоне до определенного момента полководец удерживает всю армию в состоянии обороны, а затем мы постоянно видим, как некоторые части предназначаются для оборонительных действий с целью добиться в другом месте нужного для наступления перевеса. Для конного войска - это невозможно, так как всадники, способные только к наступательным действиям, не знают ни о какой обороне.
Вместе с тем отступает на задний план и тактическое использование местности. Рыцарское войско не может сражаться иначе, как на равнине110. В известных условиях получает значение обеспечение флангов, но значение это ничтожно111. Конный бой быстро превращается в общую свалку, в которой фланги и фронт не играют больше никакой роли. Задачей боевого управления было - добиться не столько хорошего примыкания флангов к препятствиям, сколько достаточного простора для передвижений конных отрядов.
Взаимная поддержка различных родов войск хотя и была известна в средние века и в античной древности, но только в том смысле, что стрелок, пеший кнехт или легковооруженный всадник оказывали поддержку рыцарю; нельзя говорить о тактике соединенных родов войск потому, что ни один из трех вспомогательных родов войск не имел самостоятельного значения. Также не может быть и речи о том, что стрелки или пешие кнехты выдерживали вражеский натиск наподобие фаланги или легиона, дабы тем временем сделать для рыцарей возможным обходное движение; они были для этого слишком слабы.
Тактическая задача конного войска, следовательно, совсем иного рода, чем задачи греческого или римского войска. Соединение различных родов войск не имеет целью их взаимодействие, что только и создает подлинную тактику соединенных родов войск. В рыцарском войске все прочие роды войск служат только в помощь решающему - рыцарям. Выбор поля сражения и управление боем определяются исключительно требованиями и характером последних, но так как у них не существует оборонительного положения, а пересеченную местность они могут использовать только вполне односторонним образом, то изощренные тактические комбинации оказываются невозможными.
Пунктом, вокруг которого все вращается и который всему придает новый смысл, является ничтожное значение пеших кнехтов с холодным оружием. Рюстов когда-то обосновал это следующим образом: причина упадка пехоты в том, что ее не ценили. Но почему ее не ценили? У римлян некогда легионер имел большее значение, чем конный воин. Несомненно, пехота пришла в тем больший упадок, что, раз утратив свое прежнее положение, она не пользовалась более особым вниманием и не привлекала в свои ряды лучших и наиболее боеспособных. Но решающий мотив этого изменения заключается в том, что пехота перестала существовать как тактический организм. Средневековый пеший кнехт существует только сам по себе: он не член крепко сплоченной дисциплинированной когорты. Поэтому, в сущности, несправедливо упрекать пехоту в том, что она была никуда не годна: она не могла быть больше того, чем она была; можно даже сказать, что она не должна была быть больше, так как главным родом войск должны были быть и желали быть рыцари. Поэтому пехота даже в большом количестве отнюдь не была лишней, но была полезна и нужна рыцарям как дополнение, без которого им трудно было обойтись и во время самого сражения; вне сражения же - особенно во время осады - она были им совершенно необходима и незаменима.
Если резюмировать еще раз причины влияния крестовых походов на военное искусство рыцарей Западной Европы, то приходится отметить следующее:
Во-первых, они ознакомились с почти что новым для них родом войск - с конными лучниками; далее, вследствие невозможности возместить убыль в конном составе, они сами вынуждены были применять в бою пехоту совершенно иным образом, чем это принято и необходимо было на родине. И то и другое должно было повлечь за собою глубокие последствия. Приходилось тщательно изучать и развивать возможность взаимодействия различных родов войск. Как правило культивировалась практика смешанного боя. Пытались также ввести и у себя конных лучников как особый род войск. С целью иметь возможность лучше обороняться от внезапных нападений конных лучников, крестоносцы вынуждены были уделять походному порядку гораздо больше внимания, чем ему уделялось на Западе. Неоднократно встречаем мы упоминания о том, что шли тремя колоннами, одна около другой, чтобы со всех сторон быть готовыми к бою, что, конечно, возможно только в местности, предоставлявшей достаточный простор и свободу передвижения112.
ПЕШИЙ И КОННЫЙ БОИ ГЕРМАНСКОГО РЫЦАРСТВА
По вопросу о том, сражатись ли германские рыцари между IX и XIII вв. в пешем или в конном строю и в какой мере, - Бальцер (стр. 98 и след.) собрал ряд свидетельств, прямо противоречащих друг другу. Воины короля Арнульфа спешивались в 891 г. при штурме норманнских укреплений и в 896 г. при осаде Рима. По Оттону Нордгеймскому, в сражении с Генрихом IV в 1080 г. на реке Эльстер часть саксонских рыцарей рубилась в пешем строю; то же происходит в сражении при Блейхфельде в 1086 г., а об армии Конрада III в 1147 г. под Дамаском Вильгельм Тирский113 говорит: "спешились, как это обычно делают германцы в исключительных положениях". В сражении при Бувине в 1214 г., по Вильгельму Бретонскому ("Филиппида", X, стих 680), король Филипп Август воскликнул: "Пусть германцы бьются пешие, ты же, галл, всегда сражайся верхом на коне!". Биограф Роберта Гискара говорит о германцах, что они посредственные наездники114. Византиец Иоанн Киннам прославляет их превосходство над французами в пешем бою (Бальцер, стр. 47, прим. 5). К этому надо еще прибавить, что и император Лев (886 - 911 гг.) в своей "Тактике" говорит о франках, что они любят как пеший, так и конный бой115. Об отдельных рыцарях часто сообщается, что они для боя спешивались, особенно в моменты крайней опасности.