Военное сословие более раннего периода, в общем, также было наследственным; браки, как правило, заключались внутри его. Все же храбрый сын горожанина или крестьянина, или даже несвободный мог вступить в него и основать воинский род; дети таких семейств в свою очередь опять переходили к крестьянской - или городской жизни. Когда из этого открытого военного сословия выделился высший слой, концентрировавшийся при княжеских, графских, а также епископских дворах и резиденциях, с образованным и утонченным обществом, то это сословие замкнулось от низших слоев, и, в конце концов, доступ в него был совершенно закрыт.
В связи с этим я хотел напомнить ход рассуждений в т. I настоящего труда (часть 4-я, гл. I) при описании древнейшего римского государственного строя. Все еще спорной проблемой древней истории является происхождение городской аристократии - эвпатридов в Греции, патрициев в Риме - и вопрос о том, почему римская аристократия выказала себя в такой мере более сильной и жизнеспособной, чем аристократия какого бы то ни было греческого народа. Данное мною решение этого вопроса является результатом параллельного исследования античных и средневековых источников, так же как персидские войны нашли объяснение себе в бургундских войнах. Как в средние века боевая квалификация привела к образованию дворянского сословия, точно так же все говорит за то, что в древности, в доисторический период, имела место аналогичная линия развития. Уже давно говорят об античном средневековьи, а конный бой, играющий столь существенную роль при образовании рыцарского сословия, в Италии имел гораздо большее значение, чем в Греции.
В исторические эпохи древности не существовало больше рыцарства, т.е. военного класса, в котором высококвалифицированный отдельный боец играет решающую роль на войне. В Риме патриции, а позже оптиматы правят благодаря политическим силам и политическим организациям. Римские консулы - не передовые бойцы на поле битвы, как германские герцоги и графы. Даже тогда, когда место древнеримского гражданского ополчения всецело заняла профессиональная и регулярная армия, полководцы, по их понятиям, продолжали оставаться не воинами, а чиновниками (магистратами); в качестве наместников провинций проконсулы и пропреторы командовали и войсками.
Германские же короли и их чиновники были, наоборот, прежде всего воинами и сохраняли этот характер даже тогда, когда они, будучи воинами, управляли всей государственной жизнью.
Императоры и короли средних веков - рыцари; весь их двор состоит из рыцарей. Князья и графы, правящие областями, также являются рыцарями; даже епископы и аббаты окружены были рыцарями и сами достаточно часто брались за оружие. По Эйнгарду (под 778 г.), Карл Великий во главе своих войск поставил "придворных" (aulici). Кто в этих кругах не рыцарь - тот клирик; там, кроме этих двух, иного звания не существовало. Если король или какой-нибудь дворянин снимет рыцарский пояс, то это означает, что этим самым он отрекается от светской жизни и готовится уйти в монастырь28. Даже Румольд, повар в "Песне о Нибелунгах" - "выдающийся герой". Все высшие функции, поскольку они не предоставлены духовным лицам, выполняются воинами. Те, кто занимает должности при дворах королей, князей, графов, епископов и аббатов, благодаря своему высокому положению, своему богатству и доходам составляют самую выдающуюся часть рыцарства.
Римская знать могла довольствоваться гражданскими должностями, ибо она могла держать массы в повиновении, опираясь на дисциплинированное войско; аристократы романо-германского средневековья не располагали обученными манипулами и когортами; вождями народа они могли быть только в том случае, если они вместе с тем были самыми неустрашимыми бойцами.
В этих кругах продолжает жить образ древнегерманского героя, сохраненный нам Тацитом. В песнях и сагах образ этот получает свое дальнейшее развитие. Односторонне суровый и меланхоличный первоначально, он в нашу эпоху становится более жизнерадостным благодаря тому, что представители молодых поколений оказываются более восприимчивыми к прекрасному, и в конце концов у них складывается образ идеального рыцаря. Нравственный облик рыцаря облагораживается благодаря самодисциплине; жизнь при дворе и культ женщины накладывают на него свой отпечаток29, он отдает свой меч на служение церкви, олицетворяющей для него вечные идеи.
Рыцарство, образующее, вместе с тем высший слой общества, является специфическим, но не единственным военным сословием позднего средневековья. Какое бы значение ни придавалось наследственному званию в качестве признака рода войск, естественно все же, что среди простых воинов были многие с не меньшими, чем у рыцарей, воинскими данными, - тем более, что держатели мелких ленов, не занимавшие одновременно каких-либо должностей, часто вовсе не вступали в новый рыцарский орден, а между тем такие роды не в меньшей степени принадлежали к потомственному военному сословию30. Ничто не мешало сюзерену снарядить рыцарским вооружением простых воинов, известных ему своей боевой квалификацией, независимо от того, были ли эти воины владельцами ленов, или же вольнонаемными31.
Фактически во всякой армии наряду с собственно рыцарями имелось весьма большое число по-рыцарски вооруженных кнехтов. Случалось, однако, что кто-либо сражался по-рыцарски, не будучи посвящен в рыцари, и, наоборот, воин рыцарского звания - быть может за отсутствием полного снаряжения - причислялся к низшему роду войск или же выступал не в собственном вооружении, а в пожалованном ему сеньором; кроме того молодые люди благородного происхождения, т.е. кнаппе, как легковооруженные всадники с внешней стороны сливались с легкой конницей; поэтому как в социальном, так и в военно-техническом отношении переходные ступени к рыцарству весьма многообразны, и установить взаимоотношение родов войск и сословий практически труднее, чем в принципе32.
Особенно в городах отделение рыцарства от высоких слоев городского сословия происходило очень медленно, вследствие того, что оно превратилось в поместное дворянство. С давних пор значительная часть военного класса жила в городах. Совершенно неправилен взгляд, будто германцы, расселившиеся в пределах Римской империи, сели на земли; нет сомнения, что значительная часть их с самого начала осталась в городах в качестве графской свиты. Купец, отправлявшийся в путешествие, должен был быть не только дельцом, но и владеть оружием быть до известной степени воином.
Должно быть немалая часть графских и епископских воинов в городах перешла к ремеслам; в эдикте лангобардского короля Айстульфа от 750 г. ив указе архиепископа Бременского (см. выше) ясно говорится о воинах-купцах qui negotiantes sunt (которые занимаются торговлей). Из оставшихся верными своей военной профессии обладавшие достаточными средствами стали участниками городского управления и, слившись с состоятельными купеческими фамилиями, образовали городской патрициат33.
Поэтому в эдикте Фридриха Барбароссы, запрещающем посвящать в рыцари сыновей крестьян и духовенства, сознательно не упоминается городское сословие.
Как ни разнообразны и часты переходы от одного сословия к другому, главное ядро средневекового войска образует преимущественно военное сословие. Возникавшие на этой почве трения и неудобства на практике сглаживались.
Сыновей рыцарей, которые, несмотря на наследственные права и воспитание, по физическому и духовному развитию не отвечали высоким требованиям своего сословия, назначали на духовные должности, постригали в клирики или прятали в монастыри. Молодые люди из других сословий, отличавшиеся качествами, требующимися от рыцаря, могли служить сперва оруженосцами и сержантами, а затем и в качестве рыцарей, не будучи посвященными, - да и самый закон о том, что только потомки рыцарей могут получить рыцарское достоинство, был не столь незыблем. Сам император и корочи посвящали, конечно, в рыцари тех, кого они находили достойными. По дошедшему до нас формуляру, уже Фридрих II приостанавливал действие этого закона для особо заслуженных лиц34. Судя по возмущению по поводу посвящения в рыцари несвободных, отразившемуся в литературе, можно заключить, что это случалось нередко. Уже Вирнт фон Гравенберг в своем "Вигалуа", написанном между 1204 и 1210 гг., восклицает: "Да поразит господь тех, кои когда-либо вручали меч не могущим вести достойную рыцаря жизнь и по рождению своему не к тому предназначенным". Зейфрид Гельблинг (Seifried Helbling), живший во второй половине XIII в., с насмешкой замечает, что крестьянина со щитом и мечом нельзя посвятить в рыцари, подобно тому, как нельзя в светлое воскресенье освящать вместо барашка козлятину: "да превратится у него тотчас же щит в отвал у плуга, меч - в лемех, рыцарский шелковый кошелек - в сеялку, а галун на поясе - в льняной мешок для корма лошадей".