Техника вассального войска на континенте достигает своего высшего развития в конном бою. Это требует не только оружия и годного коня, но и такой ловкости, которой можно достичь только, когда всецело посвящаешь себя этому делу и беспрестанно упражняешься в нем. О низких военных качествах англосаксонских тэнов свидетельствует не только законодательство, но и тот факт, что они сражались не на конях. Даже в англосаксонском эпосе, Беовульфе лишь один раз упоминается боевой конь. Само собой разумеется, можно полагать, что сам король Гаральд и придворная знать умели не только ездить верхом, но и сражаться на конях. Но число таких конных воинов было настолько мало, что при Гастингсе, имея перед собой многочисленных норманнских рыцарей, англосаксы совершенно отказались от сражения в конном строю и ввели верховых в ряды пехоты. Точно так же при Марафоне поступили служившие обычно в качестве всадников благородные афиняне (может быть за исключением только полководца). При Гастингсе даже король Гаральд и его братья сражались в пешем строю среди своих дружинников124.
Когда у англосаксов объявлялся призыв на войну, то, если судить по законам, ничего не могло быть более сильного: в поход все еще должен был выступать каждый кэрл, а каждый тэн имел эту же обязанность, так сказать, в максимально возможном размере. В действительности же, как это было некогда, несмотря на все предписания, у вестготов никакой организации не существовало. Когда король объявлял призыв на войну, то его шерифы могли, очевидно, предъявлять отдельным крупным владельцам, городам и деревням определенные требования, пределы которых устанавливались практикой. Выставляли несколько человек или производили соответствующие платежи, но численность и годность собранного таким путем войска зависела, в конце концов, от усердия и энергии отдельных чиновников и от доброй воли, проявленной при этом подданными. При милиционном характере призыва многого достичь никак нельзя было. Известное военное ядро образовывали только воины, которые не были посажены на землю, а жили при королевском дворе или при крупных эрлах, наподобие франкской скары.
И вот на долю потерявшего свою воинственность народа выпало ужасное несчастье - разбойничьи набеги викингов; затем эти разбойники сами обосновались в стране, обе стороны признали друг друга. При короле Альфреде Великом англосаксы настолько оправились, что смогли утвердиться по крайней мере на одной части острова. При его преемниках, в значительной степени благодаря церкви, удалось объединить англосаксов и родственных им датчан в одно политическое целое, - и все же остров не смог дольше устоять против чужеземного владычества. Король Свен и его преемник, король датский и норвежский Кнут подчинили себе всю Англию (1013 г.). Король Кнут, как сообщает хроника, повел летом на войну 3 000 дружинников, а зимой расквартировал их у горожан, где они нередко нарушали домашний покой. Не больше 3 000 воинов насчитывали и бургундцы, которые 600 лет назад основали государство на рр. Сона и Рона. Англосаксам удалось еще раз сбросить это ярмо (1042 г.), но затем появился норманнский герцог Вильгельм, который навсегда положил конец самостоятельности англосаксов и из смеси норманнского и французского элементов создал английский народ (1066 г.).
Вильгельм был преемником и наследником викинга Ролло, при котором 150 лет назад здесь поселились норманны. За это время они утратили свой германский язык, ассимилировались среди местного населения и переняли французский язык.
Однако, благодаря франкской феодальной системе и связанным с нею постоянным распрям они сохранили свой воинственный характер. Даже при англосаксонском дворе при королях из рода Цардиков, укрепилось норманнское начало, что вызвало реакцию англосаксов против притязаний этого начала и отдаваемого ему предпочтения. Англосаксонские элементы старались держаться в стороне от романо-германского единства также и в области церкви. Норманнский герцог, собиравшийся завоевать английскую корону, связался с новым, только зарождавшимся в Риме церковным направлением и даже получил от папы Александра, предшественника Григория VII, в подарок знамя для своего похода.
Только благодаря своей связи с передовыми идеями и культурными элементами того времени норманнское владычество получило такое значение для европейской истории. Но предпосылкой этого было то обстоятельство, что англосаксы, несмотря на прибавление к ним - даже в последних поколениях - датского элемента, потеряли обороноспособность. Представление, что эта богатая плодородная страна может сделаться добычей любого смельчака, было, очевидно, широко распространено. Старейший повествователь этих событий, Вильгельм Пуатьерский, вкладывает в уста герцога речь к своим воинам перед Гастингским сражением по поводу того, что англичан часто побеждают, что они не имеют военной славы и неопытны в военном деле. Другой, более поздний историк, Ordericus Vitalis, также говорит, что они предпочитают веселиться на пиршествах под звон кубков, чем воевать.
Войско, с которым выступает Завоеватель, ни в какой мере не является исключительно норманнским феодальным ополчением. Это скорей вояки из значительной части Франции, поступившие на службу к герцогу в надежде на награду и добычу. И сами норманнские рыцари следуют ему не столько в силу своей феодальной повинности, сколько ради самой войны. Здесь положение дела не особенно отличается от того, как некогда в дремучих германских лесах призывавший к военному походу князь всегда находил достаточный отклик в воинственном народе, - с той лишь разницей, что теперь материалом для военных формирований служит не вся народная масса, а выступивший из нее слой особого военного сословия.
К ним присоединились со своими дружинниками и самостоятельные государи, как, например, граф Густав Бульонский, отец Готфрида Бульонского.
СРАЖЕНИЕ ПРИ ГАСТИНГСЕ 14 октября 1066 г.
О сражении при Гастингсе мы имеем очень подробные эпические повествования позднейшего времени, из которых некоторые английские исследователи все еще стараются выжать историческое содержание. Это абсолютно безнадежное дело. Знаменитое описание Фриманом (Freeman) "Сенлакского" сражения (как он называет его, неизвестно почему) является замечательной смесью псевдовоенных
размышлений (он, разумеется, ссылается на мнения офицеров английского генерального штаба) и псевдокритического исследования источников. Как из повествования Геродота о персидских войнах или из повествования Плутарха о сражениях Мария и Суллы, так и в этом случае трудно получить подобным путем исторически достоверное представление. Если же отбросить простое прилаживание фактов и перейти к настоящей критике, то мы сможем получить не только достоверную, но и удостоверенную картину боя. Главным источником является повествование норманнского клирика Вильгельма Пуатьерского, бывшего капелланом герцога Вильгельма и записавшего через несколько лет после сражения свой рассказ на основе сообщения участников. Он весьма пристрастен в пользу своего герцога и приукрашивает события, но ряд других источников позволяет нам проконтролировать его и внушает уверенность в том, что в основных чертах мы можем ему доверять. Историческим источником и документом совершенно особого типа служит Байекский ковер - высокохудожественная вышивка, длиной не меньше 70 ми шириной в S м, - на котором изображены отдельные сцены сражения, поясненные латинскими надписями. Этот ковер несомненно является произведением поколения современников этой битвы.
Норманнскую армию можно исчислять в 7 000 воинов; может быть, немного меньше, но во всяком случае не намного больше.
Англосаксонская армия исчисляется одним норманнским источником в 1 200 000 бойцов. По данным Вильгельма Пуатьерского, она была так велика, что выпила реку, через которую переходила; Roman de Rou довольствуется 400 000 человек. Но другой источник, так же благожелательно настроенный к норманнам (Вильгельм Мальмесберийский), категорически заявляет, что англосаксов было очень немного. И самый ход сражения, как мы увидим дальше, не оставляет никакого сомнения в том, что это правда125. Мы считаем, что армия Гаральда была самое большее такой же, а может быть и меньше, чем норманнская, т.е. от 4 000 до 7 000 воинов.