По этому вопросу сохранился целый ряд королевских эдиктов, по-видимому, весьма точных. Так, например, эдиктом от 807 г. для области к западу от Сены предписано, чтобы владельцы 4-5 земельных наделов лично являлись для участия в походе; трое, имевших по одному наделу, или владелец двух наделов вместе с одним владельцем одного надела, или двое, имевших по одному наделу вместе с одним еще более мелким собственником, должны были совместно выставлять одного бойца; каждые шесть владельцев половинных наделов выставляли одного бойца; безземельные же с цензом в 5 фунтов обязаны были вшестером снаряжать одного бойца и дать ему 5 солидов. Подобная детализация не должна, однако, вызвать ложное представление о значении такого эдикта. Прежде всего для высшей администрации он почти никакой роли не играл. Какова была тогдашняя администрация, можно судить по тому, что вся верхушка ее, не владея латынью, вынуждена была для ознакомления с каждым документом, списком или донесением полагаться на перевод своих писцов. Центральная власть просто не была в состоянии составить себе точное представление о том, сколько людей и сколько наделов насчитывается в каждом сельском округе (Gau). Когда однажды при короле Эдуарде III английский парламент решил исчислить налоги по новой расценке, то при определении ожидавшейся суммы исходили из расчета, что в королевстве имеется 40 000 приходов; на самом же деле их оказалось неполных 9 00013. Число рыцарских ленов одними членами парламента исчислялось в 60 000, другими же членами, а также королевскими министрами - в 32 000. В действительности же их было не свыше 5 000. При этом, как мы увидим ниже, в Англии уже существовал центральный аппарат власти; что касается государства франков, где он совершенно отсутствовал, то до нас не дошли даже расценки, могущие служить нам примерами. В дальнейшем изложении нашего труда еще не раз встретятся данные, подобные взятым нами из истории Англии, и свидетельствующие о том, что средневековая центральная власть не имела никакого представления о статистике государственного хозяйства.

 В 829 г. при Людовике Благочестивом была по-видимому сделана попытка составить нечто вроде рекрутского списка с оценкой имущества по всему государству. Этот закон сохранился в четырех копиях, но характерно то, что все они различны во всех деталях. В одной из них недостает пункта, по которому для выставления бойца объединяются двое; в другой - отсутствует пункт о шестерых; в третьей - упоминается только объединение троих; в четвертой - об этих группах вообще ничего не говорится.

 Объясняется это тем, что при оценке имущества и разделения его на группы был предоставлен настолько широкий простор произвольному (disckretionAren) толкованию эдикта, что даже и такие разногласия в уставе не играли никакой роли. Должно быть, для составления эдикта везде пользовались известными, сохранившимися от прежних поколений формами и нормами оценки, которые и были зафиксированы.

 Если эдикт в действительности и выполнялся, что весьма сомнительно, то и это ни к чему не приводило и годилось только для данного момента; через несколько лет - вследствие смерти или перехода имущества по наследству - картина изменялась. Даже в первый год этот эдикт принес мало пользы, потому что при учете приходилось в значительной степени считаться и с личным положением поселян, особенно в случаях болезни, что не поддавалось никакому контролю. Наконец, трудно предположить, что в намерения главы государства и закона входило буквальное выполнение принципа: "каждый свободный отправляется в поход", или "каждая упомянутая законом группа свободных выставляет бойца", ибо предпосылкой для этого могло бы служить только равномерное в отношении достатка распределение по всему сельскому округу (Gau). Даже незначительная неравномерность в распределении при частых походах и военных тяготах легла бы слишком тяжелым бременем на те области, которые случайно населены были большим числом свободных, т.е. где население было главным образом германским. Когда-то в Римской империи центральная власть (сенат) распределяла по общинам военное обложение на основании тщательно составленных цензовых списков.

 Империя Карла Великого не располагала таким административным аппаратом. Здесь самое существенное, в конце концов, было предоставлено, несмотря на известные регулирующие предписания свыше и на инспекцию через "послов" (missi), произвольной оценке графов14. Когда войско было в сборе, то император или его полководец осматривали отдельные отряды и при малочисленности их без труда определяли, какой отряд был хорошо вооружен и в нормальном составе, а у кого из вассалов отряд был малочислен и вид дружинников был хуже. Распоряжения о выставлении определенного числа воинов встречаются в течение всего позднейшего средневековья очень редко, и это вполне естественно, поскольку в таком войске главную роль играет качество, которого нельзя выразить ни числом, ни мерою. Формой, в которой монарх настаивал на сборе полных контингентов, было его требование, чтобы в случае призыва на службу являлись все военнообязанные. Из этого я также могу заключить, что в сущности, здесь едва ли имелись в виду одни свободные, которые должны были призываться по точному смыслу закона, ибо, несмотря на все вышесказанное, должно было существовать большое неравенство в распределении свободных по территории. Напротив, больше основания полагать, что в разных сельских округах, в соответствии с их численностью, вассалы фактически имелись налицо и что лишь в таком случае требование, чтобы все военнообязанные являлись по призыву, могло иметь приемлемый и вполне выполнимый смысл.

 По точному смыслу приведенных выше капитуляриев мы должны были бы принять, что все обязанные военной службой расценивались с военной точки зрения совершенно одинаково и призывались для обучения поочередно в определенном порядке. Однако, по всей вероятности, это было еще возможно при первых Меровингах, когда франкские народные массы, при переходе из первобытного военного состояния к земледельческому быту, едва лишь начинали приобретать крестьянский характер. В то время подобные постановления о призыве могли еще быть изданы и вполне соответствовать условиям действительной жизни. Но в ту эпоху, к которой относятся дошедшие до нас постановления, а именно - когда франки, с одной стороны, сделались уже настоящими крестьянами, а с другой - когда они в качестве вассалов уже обособились в военное сословие, призыв крестьян в порядке известной очередности являлся совершенно невозможным. Добровольное желание, склонность и годность к военной службе проявляются среди горожан и крестьян весьма неравномерно, и хороших воинов по чисто природным склонностям немного. Если не считать исключений, допущенных в отдельных постановлениях, то устанавливаемые контингента фактически оказываются значительно меньшими, чем кажутся на первый взгляд по указанным цифрам. Общую массу составляли, конечно, не многоземельные владельцы, а владельцы целого или половинного надела; но среди мужчин, живших на наделе или полунаделе, весьма часто находилось более одного, годного по возрасту к военной службе. Все они считались военнообязанными, но военные тяготы налагались на них сообразно их имуществу. Если, например, набор на основании указов от 807 г. проводился очень строго, то и тогда едва ли набиралось больше 10% взрослых свободных мужчин и юношей вместе. Если бы какой-либо граф явился к сборному пункту с десятой частью, или с шестой частью, или с четвертью своих крестьян, то он этим наверное поразил бы своего сеньора и других вассалов. Нет никакого основания предполагать, что военная квалификация в это время была выше, чем впоследствии в 30-летнюю войну, когда в провинции Бранденбург издан был указ, по которому каждая деревня или несколько деревень вместе обязаны были выставить по одному бойцу и, снабдив его провиантом, оружием и боевыми припасами, отправить на сборный пункт. Такими призывами столь же мало добивались в IX в., как и в XVII15.