Противоречие, заключавшееся в том, что греки при Артемизии успешно сражались в открытом море, а теперь при увеличившейся численности кораблей якобы нарочно выбрали для боя узкое пространство, устранено, так как узкий пролив представлял собой не место боя, а только подход к месту боя.
Наряду с преданием, что Ксеркс наблюдал за сражением с одной из высот у Саламинского пролива, сохранилось и другое (у Плутарха), что Ксеркс поставил свой трон на высоте у границы Мегары. Каким образом могло бы возникнуть такое предание, если бы сражение произошло у южного входа в Саламинский пролив, в 10-12 км от того пункта? Теперь можно признать это предание, хотя, по-видимому, и недостоверным, но построенным вполне рационально.
Наконец, найдено и необходимое для сражения пространство; указание Геродота о направлении правого фланга персов на Элевсин и поведение коринфян объяснены.
Наоборот, во всех источниках, сохранивших эти предания, нет ни одного момента, который говорил бы против той реконструкции сражения, которую произвел Цинн.
Греки победили, но победа не была настолько велика, чтобы они могли преследовать персов далеко в море. Они ожидали даже повторения нападения персов. Но Ксеркс убедился, что он не в состоянии, особенно если бы прибыли еще керкирцы, одолеть греков на море. Поэтому он отослал флот домой, - тот флот, который ни для чего уже не был нужен, если он не мог победить греков.
Война тем самым еще ни в какой мере не была проиграна. Правда, против позиции греков на Истмийском перешейке теперь уже ничего нельзя было предпринять, но персы удерживали все же в своих руках Среднюю Грецию и Аттику, а греки не рисковали подставить им свой лоб на суше. Поэтому, если сухопутное войско оставалось в Греции и заставляло покоренные области кормить себя, то надо полагать, что греки, точнее афиняне, не были в состоянии защищать свою страну от повторных вторжений и со временем оказались бы покоренными. Не могли же они ежегодно покидать город и бежать за море.
Война должна была принять теперь затяжной характер. При этом самому царю в Элладе уже нечего было делать, его присутствие требовало бы больших и блестящих дел, которых пока не предвиделось. Наоборот, и с военно-политической точки зрения было правильным, что лично Ксеркс вернулся в Азию. Слабым пунктом в позиции персов была малая надежность ионийских греков. Если бы последние отпали, то находившемуся в Элладе персидскому войску грозила бы опасность оказаться совершенно отрезанным от родины. А так как Ксеркс не мог располагать еще новыми крупными частями войск, то личный авторитет царя был лучшим средством для того, чтобы держать в повиновении ионийских греков. Поэтому Ксеркс передал верховное командование Мардонию и возвратился в Сарды, где он сначала и остался55. Мардоний отступил в Северную Грецию, где он не рисковал подвергнуться неожиданному нападению и мог заставить покоренные области кормить его войско. Отсюда он мог в любой подходящий момент вновь предпринять наступление.
Глава IX. СРАЖЕНИЕ У ПЛАТЕИ.
Вожди греков не знали, где и как они должны нанести свой контрудар персам, которые отступили только на один шаг и все время угрожали новым наступлением. Будто бы сейчас же после сражения при Саламине Фемистокл предложил послать флот к Геллеспонту, чтобы разрушить там персидские мосты; это - доступный сознанию масс мотив для похода во Фракию и Малую Азию, чтобы побудить тамошних греков отложиться от варваров. Только для того, чтобы разрушить мост через Геллеспонт, Фемистоклу не стоило стараться; об этом и без греков позаботились ветер и непогода.
План Фемистокла не встретил среди его соотечественников никакого сочувствия. Зачем они должны были отправиться в дальний поход, в то время как большое персидское войско опустошает их страну? Следующей весной Фемистокл снова так мало имел успеха со своей идеей, что афиняне вместо него, победителя при Саламине, избрали своими стратегами его политических противников - Аристида и Ксантиппа.
Больше понимания нашел Фемистокл среди спартанцев, и это вполне понятно: если бы план удался, Мардоний должен был бы покинуть землю эллинов, - и сухопутное сражение, которого так боялись спартанцы, стало бы излишним.
Во время этого разлада между двумя ведущими греческими государствами сначала ничего не было предпринято. Афиняне требовали, чтобы пелопоннесцы выступили всеми своими силами и помогли прикрыть Аттику от вторжения персов. Спартанцы настаивали на морской экспедиции. Каждый пытался вынудить другого к признанию своего плана. Спартанцы не выступили, и афиняне должны были, когда Мардоний приблизился, во второй раз отдать неприятелю свой город и свою страну и бежать через море. Теперь они угрожали спартанцам, что если они не получат помощи от пелопоннесцев, то снесутся с персами и заключат с ними мир или даже союз.
В конце концов нашли компромисс. От ионийцев поступали одно за другим известия, что они готовы отложиться от персов; следовательно, чтобы отважиться на экспедицию, требовался теперь уже не весь флот, а только часть его. Тем самым главные силы афинских гоплитов освобождались для войны на суше. Если при Саламине по самым минимальным предположениям сражались 310 греческих триер, которые требовали 50 000-60 000 чел. экипажа, то теперь на море находились только 110 триер приблизительно с 20 000 чел., под командованием спартанского царя Леотихида и афинянина Ксантиппа. Войско же пелопоннесских гоплитов под командованием Павсания сосредоточилось на Истмийском перешейке, а когда Мардоний покинул Аттику, чтобы не вступать в борьбу повернутым фронтом, заняло на горах Киферона, близ Платеи, позицию, прикрывавшую Аттику. Здесь, однако, это войско остановилось, а персы расположились против греков на равнине. Ни одна сторона не нападала на другую.
До этого момента мы могли вести изложение, не вдаваясь в особые исследования относительно величины обеих армий. Одно ясно, что персы чувствовали свое тактическое превосходство над греками, а эти последние не решались принять бой в открытом поле. По сравнению с предыдущим годом обстоятельства складывались для греков благоприятнее, поскольку часть экипажа кораблей, сражавшихся при Саламине, а именно части афинян, мегарцев, эгинян и коринфян, несли теперь службу на суше. Поэтому теперь можно было занять позицию у Платеи, прикрывавшую Аттику, на что год тому назад еще не надеялись. Учитывая, что для кораблей все еще требовалась часть людей, но в то же время на суше греки напрягали все свои усилия, мы можем принять, что спартанцы и афиняне имели там приблизительно по 5 000 гоплитов, все остальные вместе - примерно столько же, сколько спартанцы и афиняне, т.е. войско насчитывало примерно 20 000 гоплитов, а вместе с таким же числом невооруженных составляло массу в 40 000 чел. Силы персов с подвластными им греками были приблизительно такими же. Если бы Мардоний располагал значительным или тем более двойным превосходством в силах, он не стоял бы неподвижно на реке Азопе, а с половиной своей армии обошел бы греков через одно из восточных ущелий Киферона и отрезал бы им пути подвоза или ударил бы им в тыл, в то время как другой частью армии он сковал бы их с фронта.
Даже при незначительном численном превосходстве Мардоний, конечно, мог бы осуществить обходный маневр и совершил бы его, не опасаясь, что отдельно действующие части армии подверглись бы нападению и были разбиты поодиночке. Стоя по своим военным качествам по меньшей мере на одном уровне с греческими ополчениями, персидская армия, состоявшая из различных родов войск, настолько превосходила противника в маневроспособности, что и изолированный отряд не так-то легко мог бы быть вынужден к бою против его воли. В результате присоединения греческих общин персы располагали теперь, помимо своих всадников и лучников, также и гоплитами. Поэтому отсиживание у реки Азопа находит свое объяснение только в том случае, если мы примем, что по своей численности войска Мардония равнялись греческим, а вернее - были слабее их на несколько тысяч или, может быть, даже на довольно большое число тысяч человек.