В это мгновение такое ощущение исчезло.

Ранкстрайл был капитаном отряда легкой пехоты, наемников.

— A-а, наемниками теперь сопляки командуют? — протянул Арньоло.

— Видите ли, ваше превосходительство, — ответил Ранкстрайл, — мы, наемники, народ простой. Если кто-то ведет нас к победе, не теряя при этом людей, то он нами и командует. Дело в том, ваше превосходительство, — Ранкстрайл высвободил Лизентрайля из рук окруженных солдатами и не смевших даже пискнуть стражников, поставил его на ноги и крепко взял за плечо, — видите ли, дело в том, что это — один из моих солдат, а мне нужны как можно более целые солдаты. Без пальцев им не натянуть тетиву, а без зубов они плюются, когда разговаривают, и тратят три дня на то, чтобы разжевать один сухой каштан, ваше превосходительство. А разве можно идти на войну с солдатом, который брызжет слюной, как фонтан, каждый раз, когда он должен доложить, где находится враг, отчего его донесение становится невозможно понять?

Среди солдат осмелилось прокатиться эхо смешка. Арньоло побледнел.

— Не думаю, что для того, чтобы торчать под стеной, как мухи на помете, особенно нужны пальцы или зубы, — с ненавистью возразил он.

Ранкстрайл отпустил Лизентрайля, который снова был в состоянии самостоятельно держаться на ногах, и всем корпусом повернулся к Арньоло.

— Видите ли, ваше превосходительство, иногда, когда нам надоедает торчать под стенами, мы занимаемся и другими делами. Может, завтра пойдем на орков. Вчера вот ходили на Черных разбойников. Как, вы позабыли разбойников? — обратился он к крестьянину, который исподлобья смотрел на капитана, стараясь спрятаться за спинами кавалеристов. — Они же чуть было не порезали вас на кусочки не крупнее куриного яйца! — Ранкстрайл снова повернулся к Арньоло. — Это мои солдаты, и я — и только я отвечаю за них. С курицей, по-моему, вышла ошибка, но в любом случае мы за нее заплатим. Сколько она стоила? Шесть монет? Хорошо, мы заплатим сегодня же вечером. Лучше получить шесть монет, чем ничего. Что вам от того, что у кого-то будет на пять зубов меньше, вы не задумывались? — вновь обратился капитан к старику. — Даже нет, мы вернем вам семь монет: одну мы должны за неудобство, которому вы подверглись, съев инжир и выпив воду капрала Лизентрайля, которыми он поделился с вами после того, как спас вам жизнь, помните?

— Капрал? — не веря своим ушам, прошипел Сиуил.

— Капрал? — повторил за ним Арньоло. — Вор без пальцев и без зубов?

— Что поделаешь, ваше превосходительство, — невозмутимо продолжал Ранкстрайл, — мы же легкая пехота, наемники. Мы люди простые, нам много не надо. Стоит кому-то пару раз спасти нашу шкуру, он сразу продвигается по службе. Что поделаешь!

— Хорошо, — быстро проговорил Арньоло, уже не скрывая желания поскорее убраться с площади со всем своим малочисленным гарнизоном изящных воинов в блестящих кирасах, убраться подальше от этих пятидесяти вооруженных до зубов одержимых людей с грязными волосами, спадавшими на изуродованные лица, под предводительством похожего на медведя молодого безумца, который, не прекращая улыбаться, подходил все ближе и ближе. — Хорошо, — повторил он, — это твои солдаты. С этого момента ты отвечаешь за порядок среди этого сброда. От всего сердца желаю тебе удачи. Но знай, капитан, — добавил он, произнося слова медленно, чеканя каждый слог, — при первой жалобе, которая дойдет до моих ушей, за первую же пропавшую курицу ты лично ответишь головой.

Ранкстрайл тем временем подошел совсем близко. Положил руку на эфес меча. От его меча и остался-то лишь эфес да обломок, которым он рубил ветки и колол дрова, но со стороны этого не было видно. Ранкстрайл стоял на земле, тогда как Арньоло сидел верхом на лошади. Их взгляды скрестились, потом Ранкстрайл напыщенно поклонился, еще ниже, чем в прошлый раз, и выпрямился с еще более любезной улыбкой.

— Как прикажете, ваше превосходительство. Настоящий командир несет ответственность за жизнь и за смерть своих солдат, которых он посылает на поле боя, значит, он должен нести ответственность и за их поведение. За первую же пропавшую курицу я отвечу головой.

— Мы с тобой еще встретимся, — шепотом пригрозил Арньоло.

— Так точно, ваше превосходительство, — подтвердил Ранкстрайл, — такова жизнь. Если ни я, ни вы не подохнем, то мы еще встретимся.

Небольшой отряд чопорно удалился. Крестьянин смылся еще раньше и теперь сидел у стены зала суда — на почтительном расстоянии от наемников и поближе к палачу. Воины скрылись за воротами своего розового сада.

— Вот это кираса! — присвистнул Ранкстрайл, не отрывая глаз от спины Арньоло.

— Эй, капитан, — тихо проговорил Лизентрайль, первым обратившись к нему по званию, — а теперь что? Где ты возьмешь семь монет? Этот командир теперь ненавидит тебя. Может, не стоило тебе вмешиваться? Рано или поздно боль от вырывания зубов проходит.

— Никто не тронет моих людей, — сухо ответил Ранкстрайл. — Никогда.

Пока он произносил эти слова, они перестали быть фарсом и превратились в действительность. Это были его солдаты — он был их Капитаном. Он взял на себя ответственность за их жизнь и смерть. Он готов был ответить за них головой.

— Капитан, это прямое неподчинение, — не успокаивался Лизентрайль, — с тебя за это шкуру сдерут.

— Нет, он никому не расскажет, что уступил наемнику, — не захочет позориться. Он будет молчать, как могила немого. Если вообще через пару дней не уверит самого себя, что это была его идея — оставить тебя без наказания, ведь так ты будешь лучше сражаться за графство.

Наступило долгое молчание, прерываемое лишь воем ветра. Над холмами быстро неслись огромные облака. Синее небо отражалось в лужах на площади, пока туда не приземлилась стая ворон.

— Если будете выполнять мои приказы, у нас не возникнет никаких проблем, — продолжил капитан. — Я еще не знаю, какие это будут приказы, но обещаю вам, что голодать нам не придется. Если никто не будет делать глупостей, то моя голова не окажется среди роз в саду губернатора.

— Капитан, ты с ума сошел, ты не должен рисковать из-за нас головой.

— Солдаты, — прогремел Медведь, — я знаю, что говорю. Моя голова останется там, где она сейчас. Пусть кто-нибудь присматривает за кретинами, — добавил он, глядя на Сиуила, — и тогда все будет хорошо. Капрал Лизентрайль, жди здесь, и чтоб никто с места не сдвинулся, пока я не вернусь.

Капитан Ранкстрайл пустился в путь — он знал, что дом ростовщика стоял в конце улицы, последний по откосу. Он спрашивал себя, правильно ли он поступает, и остановился на неопределенном ответе: все-таки стоит продать душу — не ради семи монет, но ради пяти зубов. А если вообще ничего не получится, то он просто поплатится головой, и на этом все закончится.

— Эй, капитан, — бросил ему вслед Лизентрайль, — лишь с теми, кто вообще ничего не делает, с ними ничего и не случается, они и целы, и здоровы. Небось тот, кто создал Вселенную, пары зубов или пальцев после такого дела тоже недосчитался.

Капитан так и не понял, было ли это запоздалым извинением или неожиданным проявлением гордости.

Он не повернулся и не ответил, но был рад этим словам.

Глава восьмая

Старик отворил дверь и дал ему войти. Комната, как и весь дом, была круглой, с большим очагом посередине. Узкие окна почти не пропускали свет. В стенах были ниши, полностью заставленные книгами, и множество книг лежало тут и там по всему дому: раскрытые, закрытые, всевозможных размеров; ими был усеян даже пол и большой дубовый стол, занимавший почти половину комнаты. На столе также виднелись гусиные перья, пергамент, какие-то незнакомые Ранкстрайлу предметы и толстые свечи в глиняных плошках, словно по ночам, вместо того чтобы спать, старик занимался чем-то, для чего нужен свет.

Во Внешнем кольце свечи считались такой же редкостью и драгоценностью, как и куры. У каждой семьи, если повезет, была одна свеча, использовавшаяся в крайних случаях: если ночью ребенку становилось плохо или женщине приходилось рожать. Если кто-то умирал, свечу не зажигали — умереть можно и в темноте, так даже лучше. И вообще, ночь на то и создана, чтобы спать, незачем освещать ее попусту.