Федька был куда ниже противника, и руки у него были намного короче. Но анголец, верный разученным правилам, скакал в ответ на малейшее движение Федора так далеко и так высоко, точно Федор был сродни пауку по длине конечностей или саблю в руке сжимал. «Эге! Вот оно как! Ну, попрыгай, попрыгай, милок. А как напляшешься — тут я тебя и достану. Ты выносливей меня, верно, да все равно не железный. Устанешь этак танцевать-то!» — хладнокровно подумал Федор и почти застыл на месте, шевелясь лишь ровно настолько, чтоб не давать противнику ни на миг покоя. Злоба как-то прошла и он был совершенно спокоен. Пожалуй, даже равнодушен.

Так он и переминался, время от времени отражая выпады противника, — стремительные, но из-за излишней длины движений неточные и напрочь утрачивающие неожиданность.

Все-ж таки «капоэйра» — борьба невооруженного с вооруженным, и ее правила строжайше запрещают сближение с противником, по крайней мере, до того, пока не удалось выбить у него из рук оружие. А если нечего выбить из рук… Интересно, сообразит парень или нет?

Нет, не сообразил. Или даже сообразил — но мышцы его не могли пересилить выучку. К тому же он начал уставать. Выпады его стали терять скорость, не прибавив в точности. Так, так. Еще миг, и… И вот Федор, чуть присев, подскочил к противнику и ткнул его под ребро. И тут же вторично, уже левой рукой и — отскочил. Но — вбок, а не на прежнее место. И противник его… потерял! То есть глазами-то он его видел, но руки продолжали метаться не туда, где Федька сейчас, а туда, где был полминуты назад!

С трудом удержав себя от обессиливающего смеха, Федор вновь подскочил к ангольцу и ткнул кулаком точно туда же, куда бил в прошлый раз. Противник пригнулся и повернулся боком, прикрывая печенку. Отлично! Такой момент Федор не стал упускать. Он пригнул голову и боднул противника под левую мышку, одновременно пнув по левой лодыжке. И тот повалился! Падал он долго, как срубленное дерево, без толку махая руками. И напоследок, плюнувши, наконец, на все приемы «капоэйры», ухитрился и Федора сбить с ног.

Но тот, точно во время удара шквала, стремительно согнувши колени, поклонился палубе — и упал упруго и безболезненно. Вот теперь они уж точно оказались в неравном положении. Длина конечностей африканца из так им и не использованного преимущества стала неустранимым слабым местом его. Пора было кончать. Федор перекатился — и всем весом рухнул на выставленный вперед и нацеленный под дых противнику левый локоть!

Через пару минут, прижимая противника к полу, Федор сказал:

— Ну вот, теперь можно и поговорить, верно?

Поверженный противник не отвечал. Дышал он шумно, неровно, а глядел свирепо. Но Федор знал, что теперь у него и чтобы кулак сжать, сил недостанет, и не обращал внимания на злобные взоры. Теперь можно было и признать:

— Ты, в общем-то, оказался прав насчет Сабель. Я ухожу с твоего пути. Когда Сабель вернется с охоты — можешь браться за починку ее разбитого сердца. Ну, желаю удачи. Мне некогда…

Глава 17

ПОХОД

Во время завершающего дня переговоров Педро Первый спросил у Федора напрямую:

— А скажи, огненноволосый посланник огненноволосого капитана Дрейка: что бы вы, англичане, хотели получить от нас за свое к нам хорошее отношение, помощь в борьбе с общими врагами-испанцами и вообще в знак уважения?

Верный полученным инструкциям, Федор ответил одним коротким словом:

— Золото!

Король Педро ответил:

— Вот чего я никогда не мог взять в толк — это почему вы, белые люди, так смертельно враждуете друг с другом. Хотите все, в общем-то, одного и того же — золото, серебро… И ведь то, чего вы более всего жаждете, из всех известных металлов приносит пользу наименьшую! Вот то ли дело железо! Из него лучшее оружие, и лучшие инструменты, и гвозди, и скобы, и иглы, и я не знаю что еще. А то, что железо, в отличие от любимого вашего золота, поддается намагничиванию, по-моему, доказывает неопровержимо, что железо и есть самый благородный металл…

— Но золото ведь не ржавеет! — возразил Федор.

— Оно еще много чего «не». Я ж и говорю: самый никчемный металл из мне известных.

— Вообще-то я отчасти с вами согласен, — дипломатично признал Федор, который на самом-то деле согласен был с симаррунским королем целиком и полностью. И тут же ему в голову пришел довод неопровергаемый:

— А был бы согласен даже полностью, если б на земле остались люди, страсти к золоту не ведающие: черные, красные и другие, какие еще там бывают. А из белых — только одно племя (неважно даже, какое). Потому что почти все золото в мире расходуется белыми людьми на борьбу одних народов с другими: на покупку оружия и наем солдат, на подкуп врагов и задабривание малонадежных союзников, на оплату перевозки войск и тому подобные штуки: война у белых — дело такое дорогое, что и король не каждый может начать войну, даже если очень хочется и вроде есть за что…

— По-моему, вы, белые, — великие мастера придумывать оправдания своим действиям. Вы всегда найдете, за что воевать и стоит, и оправданно, и благородно…

— Верно! Потому я и сказал, если вы заметили: «вроде есть за что». Понимаете, «вроде», а не просто «есть».

— Я заметил. Ты не глуп. Оставайся с нами. Найдем тебе жену: молодую, красивую, смелую, ласковую, добрую. И почти белую, если нравится. Как Сабель.

— Спасибо за предложение. Только я за две недели уже по своим соскучился. А если не две, а сколько в году? Пятьдесят две, кажется? Да лет сорок — я ж еще молодой. Две тысячи недель? Нет, не выдержу. Отсюда же дороги обратно, в мир белых нет?

— Вообще-то да. Мы не запрещаем, но кто нашей жизнью пожил, уже тамошней жизнью жить не сможет. Я знаю: мои люди пробовали — не получается.

Ну ладно, вернемся к делам. Итак, золото. В моих владениях оно попадается. Но не кусками, а мелким песком. В реках и ручьях. А иногда мы отбираем его у испанцев. Специально за ним не гоняемся, но если вдруг попадется испанец с золотом, отбираем непременно.

— Чтобы побольше огорчений ему доставить?

— Да нет. Жить-то он после встречи с нами уже не будет, так что ему и огорчаться не придется. Мы отбираем золото потому, что оно опасно, оно может превращаться в средства войны. И притом подлой. Что такое война без помощи золота? Я и ты — враги. Мы схватились и боремся. Чей бог сильнее, чья кровь горячее — тот и побеждает. А война при помощи золота? Я — трус, но богатый. Я покупаю пушку и, не подходя ближе, чем на полмили, стреляю по твоему дому и убиваю твоих детей, твоих родителей и твою жену. Что это, как не подлость? А?

— Вы правы. Но раз уж так у нас принято, а главное, если ты откажешься воевать подло — тебя одолеют враги. Они-то не отказывались…

— Да. Честное слово, есть два вида зла. Один вид — зло природное: волк не виноват в том, что ему бог приказал овец душить. Он создан таким. И есть — ты уж прости, но я скажу прямо: есть зло от белых людей. Золото, пушки, пытки… Но я опять вместо дела говорю праздные слова.

— Не праздные, а правильные.

— Праздные. Потому что от них ничего в мире не изменяется. Так вот, наше золото скрыто в реках на дне, и мы бы вам охотно показали золотоносные места в них — но только не сейчас. Потому что сейчас все затоплено. Через разливы к тем местам даже и не подобраться.

— А скоро ли спадут эти разливы?

— Э, они только-только начались. Месяцев пять надо ждать.

— Ну, время-то у нас имеется…

Когда Федор вернулся к своим, Дрейк одобрил его самостоятельно принятые решения:

— Правильно решил, малыш! Без добычи мы отсюда не уйдем, хотя бы пришлось ждать ее год.

Время у них было в избытке. Но… «Бездельник дьявола тешит», как справедливо говорит пуританская пословица. Дрейк всерьез начинал опасаться, что команда от скуки взбунтуется, либо, что еще того хуже, сорвет операцию, ввязавшись в дело без команды, не вовремя, и все погубит. Поэтому он перевел «Пашу» и захваченные испанские суда в Форт-Диего (так, по имени симарруна, назвали гавань, открытую Джоном Дрейком). Главным преимуществом гавани было то, что расположена она была значительно ближе к Номбре-де-Дьосу, чем Порт Изобилия. Там он распорядился вытащить на берег всю судовую артиллерию. А каждое орудие весило более полутора тонн — и до трех! Для шести десятков людей, оставшихся у Дрейка, это было тяжелой работой не на один день.