— Я выбрал свободу!

Помолчали.

— Ну что, пойдём?

— Куда?

— Куда глаза глядят.

И они пошли.

— Куда идти человеку, который убежал из дома? — тоскливо рассуждала Ташка. — Один, голодный, холодный, болтается он на улице. А всё потому, что кто-то поленился подумать о тех, кто убегает из дома. Я бы на каждой улице поставила указатели: «Если ты убежал из дома, тебе сюда».

— Что-то кушать хочется, — задумчиво сообщил Боб.

Фонари склонялись пониже, заглядывая в лица прохожих.

— Вечером. Одна. Такая маленькая, — шелестели тополя.

— Она с собакой, — отвечали фонари.

— Я денег не взяла, — спохватилась Ташка.

— В крайнем случае я всегда могу продать свой хвост, — бодро сообщил Боб.

— Кому нужен твой хвост?

— Ты думаешь, почему щенкам хвосты отрезают? Потому что этим хвостам цены нет! Знавал я одного спаниеля, который так продал свой хвост, что не только себя, но и хозяина обеспечил.

— А я, наверное, буду певицей. Буду петь в переходе. С Михалычем.

— В переход не пойду, — мотнул головой Боб. — Много народу. На лапы наступают.

— А куда ты пойдёшь?

— Домой.

— Ты же ушёл навсегда.

— Всё когда-то кончается. Навсегда тоже.

Михалыч был на месте. Ташка прошла мимо, постояла невдалеке. Потом вернулась и устроилась неподалёку на ящике из-под яблок. В переходе было холодно, сыро. Люди гнали ботинками жидкую грязь. Уныло и монотонно катились «Дунайские волны» Михалыча. Никто его не слушал. Ташке вдруг стало ужасно жалко Михалыча, и себя, и вообще всех, кто шёл в этом мёрзлом переходе.

— Девочка, ты что здесь делаешь? — над Ташкой навис милиционер.

Аккордеон смолк.

— Почему одна?

— Она со мной, — сказал Михалыч.

Милиционер отошёл. А Ташка придвинулась к музыканту.

— Так что ты тут делаешь? — спросил старик.

— Слушаю эхо.

— Слушай, — разрешил Михалыч и стал наигрывать «Пусть бегут неуклюже».

— Скажите, вы пьёте потому, что играете в переходе или играете в переходе потому, что пьёте?

— Я играю в переходе потому, что здесь моё место.

— Тебя, кажется, Натальей зовут?

Ташка кивнула.

— Друзья зовут меня Ташкой.

— Ташка — пташка — воробей. Слушай, а твоя мама не волнуется, что ты здесь?

— Она вообще за меня никогда не волнуется.

— Не холодно?

Михалыч накрыл Ташку своей телогрейкой.

— Хочешь, я тебе спою французскую песню? Её пела певица, все называли её Пиаф. Кстати, Пиаф по-французски — воробей. Она жила на улице и распевала песни. Однажды ей предложили выступить в концертном зале. Пиаф было не в чем выйти на сцену, и она стала быстро вязать себе платье. Но не успела довязать один рукав. «Ничего, — решила Пиаф, — буду держать руку за спиной».

Она вышла на сцену и начала петь.

«Под небом Парижа летит песня…»

И так увлеклась, что забыла про свой рукав и подняла обе руки.

Ташка представляла французскую певицу, похожую на воробья. Она выходила на край сцены, взмахивала крыльями. Вместо одного крыла у неё была рука.

— Чего это так тихо? — спросил домовой Монаха, слезая с антресолей. — Где все?

— Лев сдаёт номер, Марина поёт, Ташка ушла из дома.

— Как ушла?

— Топ-топ и ушла. Навсегда.

— А ты куда смотрел?

— Я ей сказал, что в девять она должна спать. Ташка не возражала.

— С этим домом надо срочно что-то делать! Отныне воспитывать ребёнка буду я!

— Чтобы ребёнка воспитывать, его надо сначала найти.

— Пойдём.

И они отправились на поиски.

— Мне страшно, — признался домовой, едва они вышли за ворота. — Я никогда не выходил из дома.

— Ташке, может быть, ещё страшнее. Она никогда ещё не убегала из дома. На улице им встретился Боб.

— Ищете девочку? Она ушла в певицы. В переход.

Вот уже замелькали уличные огни. Там копошились машины — урчали, фыркали, торопились по домам.

Ташка спала на ящике из-под яблок. Михалыч сидел рядом и тихонько наигрывал.

— Видишь, спит, как и должна в это время, — обрадовался Монах.

— Она должна спать дома, а не в переходе, как забулдыга какой-нибудь.

— Мелочи, — фыркнул Монах. — Главное — чтобы сны хорошие снились.

— За девочкой? — спросил старик.

Сосед и Монах закивали.

— Хорошая, — сказал Михалыч. — Будить жалко. Давайте отнесу.

Ташке снилось, что к ней прилетел воробей.

— Хочешь, я научу тебя чирикать? — спросил воробей. — Начинай!

— Чирик! — неуверенно начала Ташка. — Чирик! Чирик!

— Ты чирикаешь, как на похоронах, — сказал воробей. — Надо победно. Чирик, чирик!

— Чирик!

— Так-то лучше. Ну, приготовились? Начали!

Воробей взмахнул крыльями, и зазвучал оркестр. А Ташка стояла и победно чирикала.

Домовой всё раздумывал, как ему представиться Ташке. И пока он раздумывал, всё случилось само собой…

Хмурым осенним утром Сосед сидел на старой кофемолке возле плиты. Он смотрел на оранжевый газовый огонь и вспоминал старый камин, кресло с продавленными пружинами и доброе винцо. А теперь…

— Где мои носки? — донеслось из спальни.

Теперь Лев Владимирович ищет носки, а в доме центральное отопление. Включают его почему-то не тогда, когда холодно, а по календарю. «Спасибо, хоть по новому календарю», — уныло думал домовой.

Сейчас войдут хозяева. Когда холодно, они всегда сначала зажигают газ, ждут, пока кухня нагреется, а уж потом приходят…

— Здравствуйте!

Домовой вздрогнул. Рядом стояла Ташка.

— Дать вам мою кофту?

— Какую?

— Жёлтую.

— Нет, спасибо. Жёлтая совершенно не подходит к моему утреннему костюму.

— Ну, мёрзните тогда. — Ташка помолчала. — А вам разрешили сидеть на этой кофемолке?

Домовой вскочил.

— Извините, что согнала, — продолжала Ташка. — Но, боюсь, у вас могут быть неприятности. Мне не разрешают её трогать… Это кофемолка моей прабабушки.

— Помню. В доме ещё все спят, и только мы с твоей прабабушкой сидим на кухне и пьём кофе…

— Не дом, а чёрная дыра! Я опаздываю! — опять раздалось из спальни.

— Пойди, Наталья Львовна, помоги отцу собраться, — попросил домовой. — Его носки лежат на столе.

— Кто положил мои носки на стол?! — донеслось из спальни.

— А, уже нашёл. Вот и хорошо.

— Это вы прячете папины носки?

— Напротив, прячет их твой папа. Один я достал из-за батареи, другой валялся под столом. Я их положил на видное место.

— Спасибо большое! Простите, а вы кто?

— Сосед.

— Наш сосед? Очень приятно. А где вы живёте?

— Дом номер четыре.

— И я.

— Второй этаж.

— И я!

— Квартира семь.

— И я! Получается, мы живём в одной квартире.

— Получается.

— Странно, что мы никогда раньше не встречались. Вы, наверное, гном.

— Ты когда-нибудь видела гнома в доме?

— Я вообще никогда гномов не видела, — призналась Ташка.

— Ну и времена! Девице уже замуж пора, а она ещё ничего не видела и не знает.

— Маме просто некогда мной заниматься, — смутилась Ташка. — Мне кажется, я знаю, кто вы, — она разглядывала маленького странного человечка. — Чёртик?

— Хо-хо-хо. Да ладно. Обыкновенный домовой.

— Я это и сама знала! — обрадовалась Ташка. — Только забыла. Как здорово, что у нас в доме есть домовой…

замурлыкал Сосед себе под нос.