— Неужели навсегда?

— Что — навсегда?

— Да уезжаешь навсегда.

— Да, — угрюмо ответил Виктор. Но тут же вскочил на ноги. — Держи ее, держи!

Медлительная неповоротливая корова, пережевывая траву, приближалась к месту, где только что лежал Виктор.

— Ну, Лыска, — ласково прикрикнула Анюта и легонько оттолкнула корову в бок. — Иди отсюда.

Лыска отошла, отмахиваясь хвостом от мух.

С опаской посматривая на нее, Виктор вернулся на прежнее место.

— А почему? — спросила Анюта.

— Что почему? — снова не понял, о чем идет речь, Виктор.

— Да уезжаешь-то навсегда почему?

— Долго рассказывать, — слабо улыбнулся Виктор.

— Ничего, говори, — сказала Анюта, потянулась к ромашке, сорвала ее и начала выдергивать один лепесток за другим.

— И не интересно, — продолжал Виктор.

— К черту пошлет! — воскликнула Анюта.

— О ком это? — спросил Виктор.

— Просто так, ни о ком. Ну, будешь говорить?

Виктор поднял голову — Анюта смотрела на него с дружеской заинтересованностью. Он почувствовал, что не из простого любопытства расспрашивает его девочка.

— Если не интересно будет, скажи, я тогда перестану.

— Скажу, скажу обязательно, — улыбнулась Анюта и уселась удобнее, подобрав под себя ноги.

Виктор снова лег на живот, взял в рот травинку.

— Не знаю, кто во всем виноват… Я или мама… У меня отца нет… А может, оба мы с ней виноваты. Но, понимаешь, Анюта, с детства меня все считали слабеньким. Вернее не считали, а так на самом деле было. Я часто болел, со мной много возились. Знаешь, чем больше возятся, тем хуже. Есть дети, которые все жрут подряд, черный хлеб, картошку, и они такие здоровые.

— Да, это часто бывает.

— А меня пичкали виноградами и всякими витаминами. Меня пичкают — а я болею. Мама говорит, что по моей карточке, которая в поликлинике, можно целую энциклопедию детских болезней писать. Понимаешь, просто не было такой болезни, которой я не болел бы. Ну вот, слушай дальше. Поступил я в школу. Меня освободили от занятий физкультурой. — Виктор вдруг замолчал. Потом повернулся на бок. — Не знаю, интересно все это тебе?

— Очень, очень, — сказала Анюта вставая. — Ты только прости, я сейчас…

Она побежала к кустарнику, откуда выглядывала морда случайно забредшей и не знавшей как оттуда выбраться коровы. Потянула ее за рога, вытащила из кустарника и вернулась на место.

— За ними только следи и следи, — пояснила она, снова усаживаясь рядом с Виктором. — Ну, рассказывай.

— В школе все, кто хотел, обижали меня. И только один нашелся, ты его знаешь, это Николай.

— Николай? — переспросила Анюта.

— Да, Николай. Он подружился со мной, хотя и был самый сильный в классе. Это часто бывает.

— Знаю, — кивнула головой девочка.

— Он всегда защищал меня, когда ребята нападали. Стыдно рассказывать об этом. Рано нашли у меня способности к музыке. Начал учиться играть на рояле. Дома меня ограждали от всего, ничего не разрешали делать, чтобы руки мои не огрубели. Мама все подавала, убирала за мной. И стал я привыкать к тому, что мне — все, а я другим — ничего. Я знал одну только музыку. Можешь ты меня понять, музыка стала целью моей жизни. Только не смейся.

— А я и не смеюсь. — Анюта задумчиво теребила цветок. — Я сама, если полюблю что-нибудь…

— Бывает же так, что какое-нибудь дело заполняет все твое время, все мысли твои, всю жизнь… Ради него на все можно пойти. — Виктор говорил, не глядя на девочку, не замечая волнения, с каким она слушала его. — И вот я уже выступал у себя в училище, вообще стал почти что настоящим музыкантом. Будущее было ясным и безоблачным. — Виктор оглянулся вокруг, даже улыбнулся. — Вот как сегодня — и небо безоблачное и воздух такой ясный. А потом… У тебя, наверное, не было еще настоящего горя, а вот ко мне оно пришло. Не стало у меня хватать сил для занятий. — Он поднял руку и сразу же опустил ее. — Не могу я такой рукой играть те вещи, которые должны играть настоящие пианисты. Когда я понял это, мне показалось, что жизнь моя кончилась. К роялю перестал подходить, ноты забросил. И тут все взялись за меня. Учителя — и школьные и музыкальные. И Николай. Пристали к моей маме, уговорили ее отпустить меня сюда, в этот лагерь. И меня сагитировали — мол, в лагере наберешься силы, станешь человеком.

— Тогда чего же ты горюешь? — перебила его Анюта. — Поживешь в лагере, поздоровеешь.

— Подожди. Приехал я сюда. И тут мне сразу не повезло — перегрелся на солнце, попал в больницу. Ты помнишь, тогда ехала со мной из больницы. И это еще не все. Пойми ты, ведь я ничего не могу делать на этих проклятых брусьях, кольцах, козлах и ослах. Весь лагерь надо мной смеется. Самая слабая девчонка из младшего класса смотрит на меня свысока. И я решил.

Анюта бросила быстрый взгляд на туго набитый рюкзак, который лежал на траве рядом с Виктором.

— И ты решил уйти из лагеря?

— Да.

Они замолчали. Тишину нарушало только монотонное жужжание пчелы. Анюта отогнала ее рукой.

— Слушай, — прервала она молчание, — ты неправ.

— И не одно это, — запальчиво воскликнул Виктор. — Недавно со мной еще такое случилось. Я только не могу говорить тебе. Все одно к одному.

— Ну и не говори. И все равно ты неправ. Вот я не так давно прочитала у Гейне. Природа может достигать больших результатов с наименьшими средствами. В ее распоряжении только солнце, деревья, цветы, вода и любовь. Кажется, так.

Виктор удивленно посмотрел на девочку.

— Ты, наверное, круглая отличница…

— Ну, не совсем так. Но я не об этом. — Она медленно повторила: — Солнце, деревья, цветы, вода и — любовь… А ты знаешь, о какой это любви он говорил? Думаешь, о такой, когда целуются, женятся, ревнуют? Мне кажется, не о такой. А вот о такой, как у тебя к музыке. Вот ты только что сказал: эта полянка, как музыка. И я поняла тебя. Мне кажется, ради вот этой красоты я все сделала бы. Если бы кто пошел на нас, захотел отнять все это, взяла бы у отца берданку и стала бы защищать эту траву, нашу пчелку, деревья… А ты… Хочешь бежать. Ведь ты бежишь не из лагеря, ты бежишь от своей музыки. И отчего? Оттого, что какие-то глупые девчонки смеются. Да чем больше они смеются, тем сильнее ты должен злиться и наперекор им заниматься физкультурой. — И вдруг неожиданно добавила: — А этот твой Николай молодец… И хороший товарищ.

— Он очень хороший парень! — с энтузиазмом воскликнул Виктор, радуясь, что и Анюта оценила его друга.

— Ну так как же? — спросила Анюта.

— Что как же?

— Останешься?

Виктор положил свою руку на руку Анюты. Девочка удивленно посмотрела на него, но руки не отняла.

— Я тебе не все сказал. То, что я тебе расскажу, это… В этом стыдно сознаваться, но мне хочется тебе сказать. Мне легче будет, если и ты узнаешь об этом. Можно?

Анюта молча кивнула.

— Меня недавно избили здесь.

— Как здесь? В лагере?

— Нет. Помнишь, мы ехали в машине. И села к нам женщина с чемоданчиком. Я пошел тогда за ней. А в чемоданчике знаешь, что было? Полно в нем было всяких драгоценных вещей, конечно краденых…

— Краденых? — Анюта раскрыла глаза.

— Ну да. Я хотел женщину задержать, а она набросилась на меня и избила.

— Избила? Из-за этого расстраиваться? Ведь есть, Витя, и сильные женщины, гораздо сильнее мужчин. Посмотри, выйдет такая ядро толкать, ужас просто. А в милицию ты заявил? Надо обязательно заявить. Вот и остался бы, помог милиции разыскать преступницу.

Виктор медленно поднялся и взял в руки рюкзак.

— Нет, ты меня не уговоришь. А с этой воровкой уже все. Ее арестовали. И оставаться мне незачем. Я все уже думал и передумал. Ночи не спал. Ты не знаешь, как мне трудно было решиться ехать сюда, а еще труднее — уезжать. Но раз решил — все. Я буду дома работать, с гантелями, гирями… И стану сильным, увидишь. И они увидят, что я на что-то годен. А посмешищем быть не хочу. — Он проговорил все это со злостью, как будто Анюта была в чем-то виновата. — Не хочу, понятно?