Влад, за весь день съевший только два бутерброда у Васильевны, сглотнул слюну. Ужинать у Генки он во всяком случае не собирался. Сориентировавшись на местности, он пошел по улице между участками.

Садоводство было молодое, голое — без заборов и отчетливых границ. На некоторых участках единственным строением была туалетная будка. Над грядками маячили тоненькие саженцы, окутанные кружевом цветов. Большая коммуналка, людская жизнь как на ладони… На этом фоне Генкин дом с высоким, в человеческий рост, забором казался неприступной крепостью.

У забора приткнулись машины — новенькая черная "девятка" и "Нива". У Влада в голове забрезжил рассвет: у Генки гости. Они здесь не вдвоем. Влад толкнул калитку и очутился в самом сердце веселья.

Посреди свободного от грядок пятачка стояла навороченная японская магнитола. Из динамиков рвалось натужное "диско". Три длинноволосые девицы кружили в каком-то шаманском танце. Поодаль сам с собой танцевал толстый мужик. Девицы показывали на него пальцем и хохотали навзрыд. В гамаке звучно обнималась парочка. Он был в трусах, сомбреро и в рубашке с галстуком, она — в джинсовой юбке и белом лифчике. Никто не обращал внимания на нового гостя.

Одинокий танцор старательно вихлял задом, обтянутым импортными джинсами. Влад потряс его за плечо.

— Прошу прощения, уважаемый! Где хозяин?

— Крокодил Гена? — икнул толстяк. — Не видал, чувачок. Гена! Ге-на!

— Да на озере он, по уткам шмалит, — отозвался мачо из гамака.

— Ага, — фыркнула одна из танцовщиц. — А швабру свою взял вместо спаниеля. Ваф, ваф!

Влад уничижительно зыркнул на девицу — как она смеет так про Лену! Калитка жалобно скрипнула от удара ногой.

— Эй, приятель! А ты кто такой резкий? — окликнули его.

Влад не оборачиваясь свернул на тропинку к озеру.

На пляж через болотце вели деревянные мостки. В камышах умиротворенно рокотали лягушки. Озеро уже показалось — молочно-сиреневое, отражающее гаснущий закат. Потом, как занавес, раздвинулись заросли ивняка…

Сцена открылась Владу сразу во всей своей необратимости. Ружье — хваленая Генкина "Сайга" — валялось на мокром песке. Рядом кровоточила связка битой птицы. У воды стояла лодка, вытащенная носом на берег.

Лена сидела спиной, зато Генка увидел его сразу. Он воровато отпрянул, поправляя штаны. Лена тоже обернулась.

— Владька… — она скорбно охнула, запахивая ковбойку на груди. Владу был так знаком этот жест, что он чуть не застонал от боли.

— Здорово, старик! — промямлил Генка. — Вот не ожидал!

Ну, говорите же, хотел крикнуть Влад. Оправдывайтесь. Плетите свои небылицы. Ей стало плохо? Ты оказывал ей первую помощь? И я же поверю, поверю в любую ложь!

Ленино лицо было бледным и сочувственным.

— Ты только не нервничай… — попросила она. — Тебе нельзя…

— Старик, а тебя что, выписали? — вкрадчиво поинтересовался Генка.

— Ага, как же! — ухмыльнулся Влад. — Я, ребятки, просто тупо сбежал. Чего не сделаешь ради встречи с друзьями!

Он вовсе не хотел вести себя, как псих. Но им уже правил сценарий ситуации. Этот сценарий требовал именно такой истеричной ухмылки, опасного блеска в глазах, непредсказуемых действий. Угрожающе скалясь в сторону ошеломленных любовников, он поднял с песка "Сайгу". Как, оказывается, приятно держать в руках оружие!

— Знакомая конструкция! Почти как АКМ. В школе такие мы на раз-два собирали. Ну-ка!

Послушно щелкнул предохранитель. Генка испуганно дернулся.

— Старик, ты это… Оно заряжено. Там еще три патрона оставалось…

— Три, говоришь? — еще одна зловещая ухмылка. — Нам как раз хватит.

Влад медленно развернул ружье в сторону лодки. Пристроил "Сайгу" на плечо.

— Ленок, ты отлично выглядишь в прицеле!

Потом резко задрав дуло вверх, он весело крикнул:

— Аллах акбар! — и выстрелил в воздух.

В ответ с привычным ужасом раскричались чайки.

Влад поднял лицо к небу и, ловя несказанный кайф, передернул затвор.

И тут Лена тоже закричала, срываясь на плач.

— Ты псих, псих! Я говорила с врачом, у тебя серьезный диагноз. Ты социально опасен! Тебя надо держать взаперти! А у меня дочь, я не могу подвергать ее такой опасности. Не рассчитывай, что мы будем тебя прятать!

Она кричала ужасные вещи, размазывая по лицу слезы и косметику, и сделалась ужасно некрасивой, но Влад этого не замечал. Он морщил лоб, искренне пытаясь понять. Куда все ушло? Ты же не кошка, ты женщина, у тебя есть сердце, я не мог ошибаться…

— Лена, что я сделал? — устало спросил он.

Она заплакала громче, отталкивая Генкину руку с носовым платком. Влад с трудом разобрал ее слова:

— Да ты же сам меня разлюбил! А я что, должна была ждать, пока ты меня бросишь?

Влад оторопел от неожиданности. Дуло "Сайги" беспомощно уперлось в песок. Надежда, еще неясная, заставила чаще биться сердце. Так они просто не поняли друг друга? Он сам виноват? Конечно, он запутался между двумя Реальностями и двумя женщинами, но теперь все стало на свои места, он научится отдавать богу богово… Взять за руку, увести ее отсюда как есть, лохматую и заплаканную, и чтобы белая ночь, и чтоб скамейка на вокзале… И пусть Генка со злости перестреляет всех уток…

И тут Лена, вытирая под глазами размазавшуюся тушь, сказала совершенно спокойно и холодно:

— Я все решила, Влад. Мне правда жаль.

Дежавю непереносимой болью стиснуло мозг.

Осень… Он тупо разглядывает свои босые ноги. Она, не глядя ему в глаза, щебечет жалостливым тоном: "Мы должны расстаться. Так будет лучше для нас обоих". Она кидает на плечо спортивную сумку. Хлопает дверь. Он, опомнившись, бросается следом, не попадает в тапки, спотыкается на пороге. Двери лифта театрально захлопываются перед его носом. Последнее, что он видит, — лицемерная жалость на ее лице. "Мне правда жаль".

И вот, когда боль заполнила его доверху, количество, по Гегелю, перешло в качество. У боли появился сладкий мазохистский привкус.

— Ну, и что ты там решила? — мерзким голосом поинтересовался Влад.

Лена обернулась к Генке за поддержкой. Влад тоже ободряюще ему кивнул.

— Говори, Гена, не стесняйся.

— Старик, — развел руками Генка, — что поделаешь? Мы взрослые люди. Все понимаю, на твоем месте я бы тоже психанул. Но ты же не станешь вести себя, как оголтелый собственник? Ленусик — свободная женщина. Мы с ней испытываем взаимное чувство. Ты нездоров, ей нужна поддержка. Не кипешуй. Пойдем сейчас домой, выпьем по граммулечке. Мы же друзья!

Влад со злорадством отметил разочарование на Ленином лице. А ты чего ожидала? Что он сделает тебе предложение? Что Ирина даст ему развод? Что он рискнет своей карьерой? Небось в институте за такое по головке не погладят…

— Ясненько, — кивнул он, покачивая в руке "Сайгу". — Что положено в таких случаях говорить? Совет да любовь? Но я как муж, Елена Васильевна, несу за вас моральную ответственность перед обществом. И потому, прежде чем передать в хорошие руки, считаю своим долгом предупредить. Знаешь, почему меня уволили с работы? Потому что Гена написал на меня донос.

— Зачем ты врешь?

— Не слушай его! Я не хотел, чтобы его посадили в психушку!

— Конечно, — усмехнулся Влад. — На такую удачу ты не рассчитывал. Ты просто хотел, чтобы в нашей семье возникли проблемы, чтобы у тебя был повод утешать мою жену, встречать ее на машине, стать незаменимым… Для этого достаточно было сообщить, что я интересуюсь английским…

— Ленусик, не верь! — потряс пальцем Генка. Но Лена закрыла лицо руками.

Она вспомнила разговор за столом. "Твой перевод — он просто блеск! Зер гут, натюрлих! Ленусик, выпьем за твоего мужа".

Лена поверила.

Влад торжествующе продолжал:

— Не думаю, что эта маленькая деталь тебя смущает, но…

Он осекся на полуслове. Ему вдруг показалось, что они с Леной стали одним существом. Он так явственно ощутил ее стыд, ее отчаяние и ужас, что пожалел о своей жестокости. Он заметил подбежавшего Генку, только когда тот вцепился в ствол "Сайги".