— Но, слава богу, этот даун-хаус скоро прекратится. Ульяна Николаевна, давайте бланк. Вот. Заполните сами. И не забудьте, двадцать третьего апреля. Адрес там указан.
Влад очнулся уже с бланком в руке. Он автоматически прочитал адрес и тут же попытался вернуть бумажку. Разумеется, никуда ходить он не собирался.
У Лизы губы вытянулись в трубочку. Ну, как есть мартышка!
— Молодой человек, вы, типа, с дуба рухнули?! — на весь сад закричала она. — Вам же повезло невероятно, что мы встретились! Теперь вас вылечат, будете как новенький. Помните: первый шаг к выздоровлению — признать себя больным, — добавила она, наставительно погрозив пальцем. — Что бы вам там ни мерещилось, на самом деле, правда — только то, что было с вами до нашей злополучной поездки. Все остальное — синдром Бриловича.
Влад с раздражением смотрел на ее круглое лицо. Правдоподобность ее слов ранила. Он скомкал бланк и запустил им в сторону урны.
Лиза, растерянно хлопая ресницами, повернулась к Мыши, ища поддержки. Та собиралась что-то сказать. Влад бросил сквозь зубы "до свиданья" и пошел прочь.
— Постойте! — окликнули его. Он обернулся и увидел бегущую за ним Мышь. — Один вопрос!
Влад остановился, проклиная все на свете: еще не хватало, чтобы она устроила какое-нибудь публичное шоу.
— Молодой человек… Э… Влад, — застенчиво начала Мышь. — Вы можете сказать, в какую историческую реальность вы перемещаетесь? Это очень важно.
Историческую реальность? Несмотря на заумный слог, он понял, что она имеет в виду. И это действительно было любопытно.
— В советскую реальность, — ответил Влад. — Хотя это не прошлое. Представьте себе, что Советский Союз дожил бы до наших дней. Вот туда и перемещаюсь.
— И кто там у власти? — продолжала выпытывать Мышь.
— Генсек, — пожал плечами Влад. — Валентина Тропинина.
— Да, да… — Мышь задумчиво вытаращила глаза. — Очень интересно…
Влад молча ждал новых вопросов. Его взгляд невольно остановился на ее легких не по погоде туфлях. Но Ульяна лишь кивнула, прошептала "спасибо" и пошла обратно к Мартышке.
На этом свидание закончилось.
Прокручивая все это в голове, Влад добрался до проспекта Стачек. Припарковавшись возле дома, он стоял у машины, тупо глядя на окна своей квартиры.
Из-за этой поездки к нотариусу он сорвался с работы пораньше и теперь понятия не имел, чем убить такой долгий вечер. Эх, если бы взять и переместиться прямо сейчас в ипостась N2! Лена, наверное, уже дома…
— Молодой человек!
Влад резко обернулся на голос. Неподалеку стоял чернявый толстяк-попутчик все в том же синем плаще. Малаганов, как называла его Лиза.
— А, так это вы заразили полгорода? — весело сказал Влад. — Мое вам огромное человеческое спасибо.
— Что? — опешил толстяк.
— Ну, синдромом Бриловича. Мне уже все рассказали. Кстати, а как вы тут очутились?
— Я за вами следил, — признался Малаганов. — Вы приходили в Летний сад. А я опоздал. Я увидел, как вы садитесь в машину, поймал такси, велел ехать следом… Водитель, наверное, принял меня за частного детектива. Так я узнал, где вы живете. Но подойти решился только сегодня.
— Что так? — поинтересовался Влад. Он стоял, засунув руки в карманы джинсов. Малаганов нервничал под его взглядом, и Владу это доставляло мрачное удовольствие.
На вопрос толстяк не ответил, вместо этого сам тревожно спросил:
— А кто вам рассказал про синдром?
— Да эти две дамочки… Как их? Лиза и Ульяна.
— Так вы встречались с ними! — отчаянно всплеснул руками Малаганов. — Если бы я знал! А я-то ломал голову, где их искать! И что они вам еще сказали? Что вы теперь должны делать?
— А вы не в курсе? Странно. Вообще-то я должен тащиться на какой-то сеанс гипноза. Но я никуда не пойду. Я не собираюсь лечиться.
— Лечиться! — воскликнул Малаганов. — Молодой человек, я как раз хочу предупредить, что не надо никуда ходить. Это опасно. Я почти уверен, что это ловушка.
— Послушайте, — сказал Влад, теряя терпение. — Хотите что-то сказать — валяйте. А то — слежка, ловушка… Просто боевик какой-то. "Пиранья" отдыхает. Говорите прямо! — рявкнул он.
— Но я не могу! — чернявый чуть не плакал. — Просто не ходите никуда — и все. И вообще будьте осторожны, не болтайте лишнего. Вам… Вам всем грозит опасность. До свидания.
— Эй! Эй! — заорал Влад, видя, что Малаганов уходит. Но тот почти бегом скрылся за углом дома.
22 апреля, суббота
— В этот весенний день все прогрессивное человечество отмечает сто тридцать шестую годовщину со дня рождения Владимира Ильича Ленина! Трудящиеся всего мира…
Дверной звонок, протренькав трижды, заглушил голос дикторши.
— Мама, это ко мне! — крикнула Ульяна. Она открыла дверь и оказалась в широких лапах гостя.
— Здорово, Жукова! С праздничком! А что такая бледная и не при параде?
В пакете у гостя что-то подозрительно звенькнуло.
— Горемыкин, ну я же просила, водки больше не надо! — укоризненно сказала Ульяна. — Ребята уже расходятся.
— Водки, Жукова, много не бывает, — назидательно возразил Горемыкин. — Это вы уже напраздновались. А я ремонт делал, рабочий человек. Так, куда идти-то? Целый год у тебя не был, а тут все тот же бардак!
Ульяна подавила обиду. Да, в прихожей скопился пыльный хлам, и обои выцвели от времени, и рыжая краска облезла со старинного дубового паркета… Никак не договориться с соседями о ремонте. Но она не собирается оправдываться. Что она, в конце концов, Горемыкина не знает? Он всегда топчется по больным местам, как слон.
Еще в университете Леша Горемыкин выбрал амплуа своего в доску, рубахи-парня и души компании. Он постоянно травил анекдоты. Фразу, сказанную без прикола, считал бессмысленной. Порой в форме шутки он говорил людям непростительные гадости, но при этом его раскосые голубые глаза на красном лице сохраняли святую наивность. Многих он раздражал, но поставить его на место никто не мог. Попробуй поставь на место двухметровую тушу с кулачищами размером с дыню! До тех пор, пока Леша не открывал рта, он больше походил на грузчика, чем на кандидата наук, коим являлся. Но голос у него был удивительно тихий, доверительный, интеллигентный. В голове не укладывалось, что таким голосом можно говорить такие ужасные вещи. Это сбивало с толку жертв горемыкинского злословия, и лучшей тактикой считалось пропускать его яд мимо ушей.
Идя вслед за Ульяной по темному, узкому коридору, Горемыкин обрушил какой-то громоздкий предмет и многоэтажно выругался. На кухне выразительно громыхнули кастрюлями.
— Понаставили тут! Жукова, что это за хрень?
— Толика, пацана соседского, мопед, — ответила она.
Горемыкин протиснулся мимо нее в комнату. Ульяна с трудом пристроила тяжеленный агрегат обратно к стене. Из-за двери раздались бурные приветствия.
Университетская компания Ульяны уже десять лет собиралась каждый апрель, в день рождения Ленина. В этот раз после небольшого сабантуя в кафе наиболее стойкие переместились к Ульяне. Это тоже была традиция. У большинства — семьи, мужья, жены, дети. Ульянина маленькая чистая комнатка по-прежнему принадлежала ей одной.
К приходу Горемыкина в комнате оставалось трое. В кресле, поджав ноги, сидела грудастая и волоокая Дина Корпанос. Она работала в одной школе с Ульяной. На диване свил гнездышко переводчик Шурик Иваницкий — в обнимку с новой женой. Жене этой было от силы лет двадцать, она ужасно стеснялась и побаивалась тяжелого Дининого взгляда.
Перед диваном стоял столик, накрытый кухонным полотенцем. На нем — праздничный натюрморт: бутылка водки, кувшин с разведенным вареньем, миска квашеной капусты, банка шпрот, хлеб в плетеной тарелочке и грубо нарезанная любительская колбаса. Горемыкин выгрузил водку и банку огурцов.
— А ты похорошела, Корпанос, — сообщил он, окидывая однокашницу оценивающим взглядом. — Зубы что ли вставила? Да, вижу: короночка на верхней правой пятерке. Красиво блестит!