— Видал, Мазай?

Мазай, не меняя позы, негромко, словно в раздумье, ответил:

— Молодец ты, Борька. Ведь это же определенный брак, — и не спеша наступил ногой на форму.

— Да ты что делаешь?! — крикнул Жутаев. — Ведь ее наладить можно было!

Мазай махнул рукой:

— Новую сделаю. Не хочу без надобности ремонтом заниматься. Давайте смотрите дальше.

После этого случая он как-то притих, присмирел, будто в нем ничего не осталось от Васьки Мазая — грубияна, драчуна и зазнайки. Теперь, когда поднимали верхнюю опоку, Мазай спешил опередить товарищей и первым рассматривал форму.

Он весь день был неразговорчив, работал не разгибая спины и до самого вечера, чего с ним никогда еще не было, не сказал ни единого грубого слова ни Бакланову, ни Жутаеву.

По пути домой Егор вдруг стал уговаривать товарищей зайти к нему.

— Ведь примут меня снова в училище? Примут. Значит, все равно вместе жить придется, в одной комнате.

— А может, и не примут, — возразил Мазай. — Тебе еще никто не поручал решать это за директора. Знаешь, какой он строгий? Решит отказать и откажет.

— А я думаю — примут. Нынче Галузин сразу бы отказал, а то ведь разрешил работать с нами, — сказал Жутаев. — Колесов об этом, конечно, знает.

— А правду говорят, будто гармонь у тебя есть? — неожиданно спросил Мазай.

— Есть.

— Дашь поиграть?

— А ты разве умеешь?

— Не то чтоб умел, просто люблю попиликать на гармошке. Для удовольствия. Значит, дашь?

— Можно.

— Тогда пошли к тебе.

ПЛАВКА

Жутаев то и дело поглядывал в окно, надеясь увидеть там синеву — начало рассвета. Его тянуло в литейку, где через несколько часов должна была начаться плавка, первая плавка в новой вагранке МТС, вообще первая плавка металла в Платовке и первая в жизни Жутаева самостоятельная плавка.

Мазай легонько толкнул его в бок:

— Борис, спишь?

— Нет, не сплю.

— Скоро будет светать. Пошли! Я почти всю ночь не спал — все вагранка снилась да чугун.

— Мне тоже плавка снилась. Я уже давно не сплю. Проснулся и никак не могу заснуть. Значит, встаем?

— Встаем.

— Только бы хозяев не разбудить.

Они говорили тихонько, словно делились секретами. Неслышно оделись и вышли на улицу.

В доме Баклановых горел огонь. Жутаев предложил зайти за Егором, и оба свернули в баклановский двор. Постучали. На стук вышел дедушка Кузьма:

— Вы чего, ребята?

— За Егором зашли.

— За Егором? Так его уже нету дома.

— А где же он? — удивился Мазай.

— Ушел. В эмтээс. Ушел — еще и светать не собиралось. Говорит, что сегодня дела больно важные. Всю ночь не спал, ворочался на постели.

Когда Жутаев и Мазай пришли в литейку, там уже были Бакланов, Маврин и старший механик МТС Зубков, человек богатырского сложения. Ребята застали их за необычными занятиями. Маврин и Зубков, крепко сжимая ручки рычага, подставляли пустой ковш под желоб вагранки. Рядом стоял Бакланов и отчетливо командовал:

— Чугун пошел! Ковш полон, несем! Подставляем снова ковш под струю, отходим!

Маврин и Зубков внимательно прислушивались к каждому слову Егора и в точности выполняли все его распоряжения. Было похоже, что они заняты интересной игрой, но «играли» так серьезно, будто в ковше был действительно расплавленный чугун.

Маврин увидел Мазая и Жутаева, кивнул им и крикнул, хотя в литейке была полнейшая тишина:

— Практикуемся с Семеном Ивановичем! Запасные резервы, так сказать, готовим! Ведь запас карман не трет? Правда?

— Вот и мой папашка всегда так говорил, — ответил Мазай.

Зубков и Маврин оставили ковш, и Николай Степанович объяснил, что они вдвоем решили помогать сами подносить чугун — так сказать, начать литье, а потом ужо возьмутся за ковш другие рабочие.

— Согласны взять пас в подручные? — спросил у Жутаева Маврин. — Мы народ дисциплинированный, не подведем.

— Конечно, согласен, — улыбнувшись, ответил Жутаев. — Таких подручных кто не возьмет!

— Шутки шутками, а потренироваться еще не мешает, — сказал Зубков. — Давайте, Николай Степанович?

— Давай! Берись! — И Маврин снова взялся за рычаг.

Скоро пришли четверо рабочих, которые были назначены подносчиками чугуна.

— А ну-ка, товарищи, давайте устроим последнюю тренировку. Командуй, Жутаев, чтобы все было как при заливке. Расставляй пас по местам как следует быть и командуй.

Хотя все уже знали, кто что будет делать, Жутаев не спеша повторил обязанности каждого:

— На загрузке вагранки работаем все. Во время литья Мазай у желоба, открывает лётку — отверстие для чугуна — и закрывает. Мы с Баклановым берем первый ковш и идем заливать формы. Второй ковш берут Николаи Степанович и Семен Иванович, третий— Федоров и Зыков, потом Гусаров и Торбеев. За ними опять Николаи Степанович и Семей Иванович, и так — пока не закончим литье. Давайте проверим, посмотрим, как оно получается. Мазай, вставай к желобу.

Тренировка прошла без задоринки. У всех было приподнятое настроение, все с нетерпением ждали момента, когда по желобу потечет расплавленный чугун и придется нести ковши не пустые, а полные клокочущего металла.

Такое же настроение было и у Мазая. Временами, когда Жутаев давал распоряжения или показывал что-либо, в Ваське просыпалась зависть, но он глушил ее и ругал себя за то, что уступил Жутаеву руководство плавкой.

Электрический свет, такой яркий ночью, начал понемногу тускнеть, и литейка постепенно наполнялась утренним светом. А когда в окна заглянули первые солнечные лучи, Жутаев сказал:

— Я думаю, что нам нечего напрасно время терять, давайте начинать плавку.

В цех вошли несколько рабочих.

— Вам что, товарищи? — спросил механик.

— Говорят, сегодня литье будет, — сказал один из пришедших, — мы и хотели посмотреть. А может, чем подсобить нужно. Вот мы, значит, и пришли.

— В этом надобности пока нет, — ответил Маврин. — Если нужно будет — позовем.

— Вася, Егор, давайте сюда земли, будем набивать лещадь, — сказал Жутаев.

Кто-то переспросил его:

— Как ты сказал? Что будете набивать?

— Лещадь. Одним словом, дно у вагранки, — объяснил Жутаев.

— А посмотреть можно?

— Сейчас можно. Кто хочет смотреть, пойдемте за мной. Сейчас будем набивать.

Он закрыл под вагранкой донную дверку, закрепил запор и подбил железный стержень.

Мазай и Бакланов принесли из цеха на косилках землю. Жутаев забросал ее в вагранку через боковую дверку.

— Несите еще!

Снова засыпал землю, разровнял и начал усердно трамбовать. Когда носилки были опорожнены в третий раз, Жутаев сказал:

— Больше не нужно. Хватит!

Он по пояс забрался в вагранку и стал трамбовкой выравнивать землю с таким расчетом, чтобы лещадь имела наклон к лётке для стока расплавленного чугуна.

— Лещадь готова, — сказал наконец Жутаев, вылезая из вагранки.

Возле литейки рядами выстроились школьники и смотрели на него, как на чародея.

— Школьники на экскурсию пришли, — пояснил Жутаеву Маврин и, заметив вопросительный взгляд Бориса, добавил — Дело совершенно законное. Ведь первая плавка в Платовке — кому не интересно? Возражать не будете, что набирается столько непрошеных зрителей?

— Да нет, они никому не мешают. Пусть себе смотрят, — ответил Жутаев и скомандовал: — А ну, ребята, чем так смотреть, помогайте!

— Правильно, — поддержал его Маврин.

— А что делать? — спросил тут же подбежавший мальчик.

— Подавайте дрова, — ответил Жутаев.

Из рук в руки по конвейеру поплыли сухие березовые поленья. Жутаев принимал их и осторожно, словно они были хрустальные, выкладывал в вагранке клетку. Дровяная клетка росла и росла. Когда она поднялась в вагранке так, что в дверку нельзя было больше протиснуть ни единого полена, Жутаев попросил Мазая:

— Вася, замеси землю для пробки.