Не спеша, словно прогуливаясь, она пошла в сторону Жутаева, а возмущенная Наташа осталась на месте, не зная, что предпринять, чтобы удержать Олю от непродуманного, некрасивого поступка.

Жутаев сидел задумавшись. Целую смену он работал изо всех сил, стараясь заформовать не меньше деталей, чем делал в Сергеевне. Он заметил, что и Мазай и другие ребята сегодня работали старательнее, чем вчера. А Мазай спины не разгибал: видимо, решил догнать Жутаева. Сколько заформовал Мазай, Жутаев не знал, но сам перекрыл сергеевскую выработку и сделал пятьдесят деталей — больше нормы взрослого рабочего.

Выработка эта досталась Жутаеву нелегко: он очень устал. Ныли руки и ноги. Сохло во рту.

Увидев перед собой Олю, он смутился, суетливо встал, не зная, что делать, куда девать свои руки. В обществе девочек он вообще почти не бывал и смотрел на них, как на особые существа, с которыми и говорить надо по-особому и вести себя необычно. Он стеснялся девочек и избегал их. И вот теперь, стоя перед Олей один на один, он жалел, что вышел из цеха. Останься он в цехе — наверно, этой встречи не было бы.

А Оля немного помолчала, в упор рассматривая его, и спросила:

— Тебя как зовут?

— Б-борис, — ответил он, чуть заикаясь.

— Борис? Значит, Боря. А меня Оля. Давай познакомимся.

Он неловко пожал маленькую твердую руку и смутился еще больше. Оля уже успела умыться, его же рука была еще в черной формовочной земле.

— А ты почему все время один? И вчера и сегодня. Даже и не подойдешь к ребятам.

Он пожал плечами:

— Да… так… получилось.

А Оля подошла еще ближе.

— И в цехе один, ни с кем, и здесь вот один. Одному-то ведь, мне думается, бывает скучно.

— Да… ко-конечно.

— Ты заика? — спросила она таким наивным тоном, что нельзя было понять, искренность ли в нем или скрытая насмешка.

Жутаев недоуменно взглянул на Олю:

— Почему заика? Нет.

— Говоришь — тянешь, вот мне и показалось. Ты все-таки скажи, Боря, почему от ребят отделяешься? По-моему, нехорошо получается, если так. Верно?

Вопросы она задавала простые, но отвечать на них было нелегко. Односложный ответ ничего не даст, а отвечать этой почти незнакомой девочке пространно он не мог.

— Не… не познакомился еще. Я ведь только позавчера приехал и никого не знаю.

— А-а-а-а! Еще не познакомился. Значит, не успел еще?

— Не успел.

— А правду говорят, что ты уже подрался? Тут успел, ага?

— Случилась такая неприятность.

— Я слышала. В общежитии к тебе приставать начали, да?

— Не то чтобы приставали…

— Наши могут… Особенно Мазай.

— Одним словом, дело прошлое.

— Ты, кажется, очень тихий и хороший мальчик. А наши мальчишки и драчуны и вообще… Если они и дальше будут привязываться, ты не дружи с ними, а вечером или когда время свободное к нам приходи, к девочкам. Прямо в общежитие. Хороших мальчиков мы пускаем к себе в общежитие. Приходи смело, не бойся: девочки у нас не дерутся, они не тронут. Мы вечером в куклы играем. Ты, наверно, любишь играть в куклы? Интересно, правда?

Только сейчас Жутаев почувствовал в словах Оли насмешку и, закусив губу, отвернулся. Когда она подошла, он хоть и смутился, но и обрадовался — таким искренним и добрым был ее голос. Сейчас чувство тоскливой обиды охватило Жутаева, ему захотелось уйти прочь.

А Оля уже звала другую девочку:

— Наташа, иди скорее сюда!

Наташа в ужасе замахала руками, но Оля подбежала к ней:

— Ну иди, Наташа, познакомишься с Борей.

Она схватила Наташу за руку и потянула за собой.

— Пусти, — вырывая руку, шептала Наташа, — пусти, а то рассержусь и уйду и разговаривать с тобой больше не буду! Пусти! Как тебе не стыдно, Ольга!

Но Оля не отпускала ее, тащила изо всех сил и приговаривала:

— Да ты не бойся, он тихонький! Двух слов связать не может. Так себе, ни рыба ни мясо, и на мальчишку не похож — краснеет, заикается. Идем, не бойся.

Наташа наконец освободила руку и тут же убежала. Оля обернулась и отступила назад — перед ней стоял Жутаев. Он тяжело дышал, будто взбежал на пятый этаж. Это был уже не тот смущенный и растерянный парнишка, с которым она только что разговаривала. Сейчас это был гневный, волевой человек со смелым и прямым взглядом. Оля даже удивилась, увидя его таким.

Жутаеву хотелось наговорить ей резких и оскорбительных слов, и он с трудом сдерживал себя:

— Как… как… вы можете вести себя так… некрасиво! А еще девочка… За такие поступки… знаете…

Но его гневный вид только на мгновение смутил Олю. Она тут же овладела собой, встала в вызывающую позу, гордо вскинула голову, и в ее прищуренных глазах было уже не наивное лукавство, а надменность и презрение. Она шагнула вперед, подбоченилась и грубовато сказала:

— Ну, нечего петь! Я такая, какая уж есть. И сама знаю, что красиво, что не красиво. А у тебя, конечно, спрашивать не буду, как мне быть и что делать.

Оба они были так поглощены стычкой, что даже не заметили, как к ним подошел мастер Селезнев. Услышав последние слова Оли и уловив ее тон, он сразу же понял, что здесь происходит настоящая ссора, и решил вмешаться:

— Что за спор? В чем дело?

Пока Жутаев собирался ответить, Оля опередила его и затараторила:

— Стоим мы, товарищ мастер, с подругой Наташей, из токарного цеха, стоим разговариваем, а он и привязался: и такие вы и сякие. Чего только не наговорил! Прямо уши вянут. Наташа убежала, а он на меня накинулся.

Оля говорила так убежденно и настойчиво, так горячо жестикулировала руками, а на лице ее было столько воз-мущения, что слова ее походили на правду. Жутаева это возмутило еще больше.

— Как вам не стыдно! Как не стыдно лгать! Ведь не я к вам подошел, а вы сами. Не я стал приставать, а вы. Да, вы! И не смотрите, пожалуйста, так удивленно. Да еще и подругу свою хотите втянуть. Вы правду боитесь сказать — это трусость, это хуже подлости!

Никто из ребят никогда еще не разоблачал Олю и не укорял так горячо и так открыто; она даже растерялась и смутилась, но ничем не показала этого и искусно изобразила негодование.

— Слышите, товарищ мастер, что он говорит? Л я что сказала? Да я ему ни одного обидного слова не сказала. Молчала все время, как рыба. Вы тоже слышали наш разговор — ничего я не сказала. Ведь почти весь разговор при вас был.

— Положим, вас, Писаренко, я немного знаю: вам палец в рот не клади — по локоть откусите.

— Так вы сами сейчас слышали! Слышали? Вот это ученичка подбросили! Просто не знаю, где его, такого, и выкопали. Позавчера Мазая отлупил, сегодня мне покоя не дает. Завтра снова на кого-нибудь налетит…

Видно было, что Оля намерена еще долго изобличать и обвинять Жутаева и что это доставляет ей огромное удовольствие.

Селезнев прервал поток Олиного красноречия:

— Понятно. Все, что вы говорите, попятно. Разберемся. Ребята в цехе?

По тону мастера Оля поняла, что он ей не верит, а значит, и нагоняя Жутаеву не будет. Она надула губы и уже совсем недовольным голосом ответила:

— А где им быть? В цехе.

— Идите-ка позовите их.

Оля нехотя пошла в цех.

— Из-за чего поссорились? — спросил Селезнев Жутаева, когда Оля скрылась за дверью.

— Я и сам не знаю, товарищ мастер. Ни вчера, ни сегодня я ей и слова не оказал, а она подошла и как начала… — Жутаев даже не договорил: ему вдруг показалось, что мастер может подумать, будто он жалуется на Олю, а жаловаться Борис не любил и не уважал подверженных этой слабости. Он тут же поправился: — Особенно плохого она, конечно, ничего не говорила. Она начала просто шутить, а я не выдержал, вот и все. Одним словом, обижаться, товарищ мастер, было не на что.

Селезнев сразу разгадал нехитрый поворот Жутаева и, чуть склонившись к его уху, сказал:

— Значит, так начала шутить, что ты не выдержал. С Ольгой это бывает. Ее язычок и эти «милые» шутки я знаю. У нее не язык, а бритва. Но знаешь, что я должен тебе сказать: у тебя, брат, выдержки маловато. Да-да, маловато!