— Я-то не боюсь, это ты боишься. Вот и подлизываешься.

— Я боюсь, да? Сам ещё попросишь, чтобы я с тобой помирился, да поздно будет.

На этом разговор и закончился.

Вечером Валерка всё рассказал дяде Саше и заявил, что больше он ни за что не заговорит с Женькой.

— Этого следовало ожидать, — сказал дядя Саша. — Когда человеку сразу не объяснят его ошибку, он потом начинает думать, что вовсе и не ошибался и что все виноваты, а один он прав.

Дядя Саша задумался и неожиданно для Валерки снова повернул разговор на то, что Женьке надо всё таки помочь. Он сказал, что в цехе бывает много таких случаев, когда люди ошибаются, и тогда рабочие коллективно помогают им исправлять ошибки.

— Придёшь в школу — поговори с Дарьей Емельяновной и с пионервожатой. Расскажи им всё честно.

— И про нож? — спросил Валерка.

— Я же тебе сказал: всё честно!

Валерка задумался.

— А вдруг ребята скажут, что я… лебеда-ябеда?

— А как ты думаешь, — спрашивает с улыбкой дядя Саша, если Миша Бачин, наш комсорг, приходит ко мне и рассказывает о чьих-то ошибках, ну хотя бы о том, что всё тот же Анянов бросил свою машину без присмотра и ушёл курить. Что, по-твоему, Миша — ябеда?

— Но он же комсорг, а я нет, — возражает Валерки.

— Кажется, я неудачный пример тебе привел, — говорит дядя Саша. — Представь себе другой случай. Встаёт на собрании какой-нибудь рабочий и при всех делает замечание своему товарищу за допущенные ошибки в работе. Что же, по-твоему, он тоже ябеда?

— Нет, — мотает головой Валерка, — это совсем другое. Они разбирают ошибки, как мы с вами.

— А почему бы тебе так же с Женькой не разобраться, только при всех?

Теперь задумался Валерка, а дядя Саша, кажется, забыл про него и уткнулся в газету.

Вот попробуй тут реши: ябеда ты или не ябеда? То, что Женьке надо помочь, Валерка согласен. Но как?

Дядя Саша поднимает глаза от газеты и как бы между прочим говорит:

— Мне кажется, ты его боишься?

Валерка опешил:

— Кого?

— Да Женьку. Кого же ещё?

— Не боюсь я, не боюсь я его!.. — Валерке хотелось ещё раз напомнить, что он сильнее Женьки, что они дрались и проверили это. Но у Валерки не хватило слов. Раз так, то он завтра же всем расскажет про Женьку и про себя. Он не боится Женьку. И вообще никого не боится.

— Всё, все расскажу пионерке вожатой, — с обидой в голосе сказал Валерка.

— Пионервожатой, — поправил его дядя Саша.

— А у нас вожатая — пионерка, она ещё сама учится в нашей школе. А пионервожатая совсем другое, она уже тётенька и нигде не учится.

— Ну это, положим, плохо, что она не учится. — Дядя Саша засмеялся.

Назавтра Валерка поймал в коридоре Валю и рассказал ей всё. Она взяла Валерку за руку, привела его к Дарье Емельяновне, и ему пришлось повторить свой рассказ снова.

Валя и Дарья Емельяновна решили, что об этом надо рассказать всему классу.

После уроков ребят попросили остаться.

Только Дарья Емельяновна начала говорить, как открылась дверь и в класс вошёл дядя Саша.

— Можно у вас поприсутствовать? — спросил он.

— Пожалуйста, — пригласила Дарья Емельяновна.

Дядя Саша прошёл и сел на заднюю парту. Как хорошо, что Валерка всё рассказал! Теперь дядя Саша не скажет, что он боится Женьку.

Дарья Емельяновна говорила спокойно и очень недолго. И по её просьбе третий раз в этот день Валерка рассказал ребятам о своей ссоре с Женькой.

После него сразу же выступила Валя. Она говорила очень быстро, как будто её торопили, и даже слова глотала. Валя напомнила о дружбе, о честности, о товарищеском отношении, Валерке от неё тоже досталось. Она обвинила его в малодушии, в том, что он поддался на уговоры совершить нечестный поступок.

Потом все слушали Женьку. Он, конечно, сначала запирался и хотел всю вину свалить на Валерку. А когда начали выступать ребята, у Женьки ярко запылали уши. Они у него и так висят, а тут, кажется, совсем обвисли. Значит, Женьке стало стыдно. Валерка это по себе знает: у него тоже уши горели, когда он отчитывался перед дядей Сашей за нож.

— Можно мне несколько слов сказать? — спросил дядя Саша.

— Можно, — разрешила Дарья Емельяновна.

— Я не привык выступать перед детьми, — смущенно улыбаясь, говорил дядя Саша, — мне даже немного страшно. Я больше привык говорить с рабочими на производстве. Это взрослые люди, и мы научились понимать друг друга, что называется, с двух слов. Вы тут здорово ребят ругали, и, конечно, правильно. Мы у себя тоже за такие вещи спуску не даём. Наш цех борется за звание коммунистического цеха, поэтому дружба у нас стоит на первом месте.

Дядя Саша сказал, что он вовсе не считает поступок Женьки или Валерки страшным и неисправимым, но не одобряет их нечестность и нетоварищеское поведение. В цехе за такие ошибки им бы тоже не поздоровилось…

Дядя Саша сказал, что только малодушные люди не способны признавать ошибок. Может, Женька малодушный? Тогда, конечно, он не осмелится признаться в том, что не прав, перед всеми ребятами.

— И неплохо бы было, — обратился дядя Саша к Женьке, — если бы ты рассказал своим родителям правду о ноже. Вот, кажется, и всё.

В классе стало очень тихо. И вдруг неожиданно для всех Женька сказал:

— Давай, Валерка, помиримся.

— Но ты же не признал ошибок, — зашумели на него ребята.

— Раз он предложил помириться, значит, понял, что был неправ. Правильно я поняла тебя, Женя?

— Ага-а.

Домой они шли все вместе: дядя Саша, Валерка и Женька.

После ужина дядя Саша занял своё место на диване и стал просматривать газеты, а Валерка в лицах начал рассказывать тёте Лене о собрании.

Вначале он изобразил Дарью Емельяновну.

Он опёрся руками о стол и певучим голосом заговорил:

— Дети! Ещё в начале учебного года мы с вами говорили о дружбе. Но в нашем классе нашлись такие ребята, которые не поняли, что такое дружба, настоящая дружба…

Потом Валерка изобразил Валю, при этом он теребил воображаемый пионерский галстук и очень торопился.

Тётя Лена слушала и улыбалась. Когда очередь дошла до дяди Саши, Валерка откашлялся, смешно сморщил курносый нос и почесал его у самой переносицы. Этот жест был очень похож на дяди Сашин, и тётя Лена громко рассмеялась.

Дядя Саша отложил газету, почесал лоб у переносицы и сказал:

— Ладно, артист, кончай, садись лучше за уроки.

ВАЛЕРКА ПИШЕТ ПИСЬМО В КРЫМ

Уже позади ноябрь со всеми его радостями и огорчениями. Декабрь не очень понравился Валерке, потому что было холодно. Валерку даже заставили надеть валенки, и он сразу же натёр себе ноги, потому что валенки были новые.

А однажды дядя Саша объявил:

— Сегодня сорок пять градусов. В школу не пойдёшь.

Зато в декабре Валерка научился ходить на лыжах и даже на коньках.

С коньками ему здорово повезло. Он получил их в подарок от дяди Пети. Повезло Валерке и с катком: его залили прямо в квартале, во дворе технического училища. Каток был небольшой, но совсем как настоящий. Вечером на нём светло от прожекторов. Там стоят даже хоккейные ворота. Оказывается, тётя Лена очень хорошо каталась на коньках, даже лучше, чем дядя Саша. В институте тётя Лена считалась лучшей бегуньей на коньках. У неё даже были грамоты за первенство по институту.

Каждый раз, как только спадали морозы, Валерка и тётя Лена прямо дома надевали коньки и выходили на каток.

Дядя Саша редко ходил с ними кататься, он снова стал подолгу задерживаться на работе, приходил всегда усталый, но не сердитый. От него ещё больше пахло заводом, чем прежде. Запах был настолько резким, что Валерка невольно морщился.

— Что нос-то воротишь? — смеялся дядя Саша. — Леночка, наш племяш ни черта не понимает в запахах. Это же, дружок, букет, чистейшая ароматика.

Может, дяде Саше и нравилась эта «ароматика», но Валерка никак не мог к ней привыкнуть.