Я не собирался с ним спорить. После завтрака я оделся и вышел из корпуса. Стоял ясный морозный день. Калитка замерзла и отворялась с трудом. Сияющая снежная аллея была пуста. До конюшен было рукой подать, но я, понятное дело, совсем туда не собирался. Я повернул в другую сторону, так как решил, что прогулка будет для меня куда полезнее…. Я бы гулял до самого обеда, если бы е понял, что очень скоро превращусь в сосульку… Когда я добежал до дверей проклятой конюшни, мои губы и щеки онемели от холода.

— Ты кто? — спросил мальчик, выкативший мне навстречу тяжелую деревянную тачку, полную опилок и навоза.

— Бя-бя-бя, — только и смог произнести я.

— Это ко мне! — крикнул Дядя Фил откуда-то издалека. — Закрывай дверь, не морозь помещение!..

— Где тебя носило? — продолжал он, выныривая в широкий полутемный коридор. — Работа не ждет!

С этими словами он сунул мне в руки… метлу!

— Начнешь оттуда, — сказал Дядя Фил, показывая в дальний конец длинного коридора, кое-как освещённого тусклыми лампочками. — Ты чего на метлу-то уставился! Я же не заставляю тебя на ней летать!.. Ах, ты, наверно, думал, что я тебя так сразу на коня посажу? Ты, брат, сначала конюхом поработай, а там посмотрим…

Стиснув занозистое метловище, я учтиво ответил:

— Простите, Филипп Михайлович, но я и в мыслях не имел садиться на лошадь. Тех, кто смеет мучить столь благородное создание, я считаю преступниками и варварами. Лошадь — воплощение Красоты. Разумный человек может лишь поклоняться и служить Ей…

— Ну что ж, вот и послужи! — недобро усмехнулся Дядя Фил. — Только руки в денники не суй: если эта красота тебя укусит, без пальцев останешься!..

На обед я еле приплелся. При виде подлого Эстонца в моей душе шевельнулась ненависть. Отдал меня мучителю без всякой жалости, а сам кушает себе преспокойно!..

— Приятного аппетита! — негромко раздалось с порога.

— Спасибо! — вразнобой ответили уже немногочисленные старшие.

В кухню вошла Анна Стефановна. На темном мехе ее манто сверкали тающие снежинки. Эстонец хотел было встать, но гостья, быстро обойдя стол, положила ему на плечо руку в чёрной замшевой перчатке.

— Нам скоро понадобится новый аккомпаниатор…Кажется, у вас тут есть пианисты?

Эстонец кивнул гостье на меня, нарочно глядя в другую сторону.

— После полдника приходите в Главный корпус, — улыбнулась мне Анна Стефановна. — Второй этаж, третья дверь направо.

Вечером в Главном корпусе оказалось многолюдно. В приемном покое царили гвалт и толкотня. Стеклянная дверь то и дело хлопала. Возле нее, у большой доски скромно стояли несколько пациентов. Они читали какое-то объявление. Я тоже подошёл полюбопытствовать.

Это было расписание работы кружков. В самом верху стояло "Академическое пение", дальше шла "Борьба вольная", "Вышивание" (вышивание вела Тийна Томмсааре, из чего мне стало ясно, что она — не пациентка, а сотрудница лечебницы, как и её брат).

Пение вела доктор Майер — Анна Стефановна. Мне показалось, что я уже где-то встречал эту фамилию… Анна Майер… Что-то удивительно знакомое… Впрочем, вспомнить я так и не смог, поэтому стал читать дальше.

Борьбу преподавал доктор Кузнецов. За ним следовали незнакомые фамилии, и только в середине листа напротив "Информатики" значился доктор Томмсааре. Нижняя половина длинного перечня была скрыта от меня впередистоящими. Я разделся, сдал куртку в гардероб и пошел наверх.

На втором этаже было тихо. Попадавшиеся мне навстречу дети и взрослые ступали на цыпочках, прислушиваясь к звукам пения, лившимся неизвестно откуда.

Песнь моя летит с мольбою

Тихо в час ночной…

Я не мог понять, кто поет: мальчик, девочка? Голос — чистый серебряный альт. Взрослая певица? Опять непохоже: слишком светло и безмятежно. Звуки свободно струились сквозь стены, и задумчиво замирали в пустых холлах и коридорах. Я вспомнил, зачем пришел, и направился к третьей двери справа.

Оказалось, что голос доносится как раз из-за нее. К сожалению, едва я подошел, серенада закончилась. Я постоял еще немного, ожидая — не запоет ли неведомое существо снова… Потом решительно взялся за дверную ручку… и получил дверью по лбу.

— Простите! — звонко вскрикнула выходившая из класса девушка.

Девушка была одета в чёрное с ног до головы. Она с улыбкой посмотрела на меня веселыми карими глазами…

Тут произошло невероятное. Ее взгляд оказался неумолим, как лучи солнца в зените. Он пронзил меня насквозь. Я вдруг увидел, что в тайниках моей души нет ничего, кроме тьмы и грязи…

— Ты кто? — хрипло спросил я.

— Надежда, — ответила она.

— Ты врач или пациентка?

— Ни то, ни другое, — ответила девушка. — Я ваша соседка. Я живу там, за рекой…

— Так это ты пела?..

Девушка улыбнулась, слегка поклонилась мне и убежала. Наваждение исчезло. Я постоял немного, стараясь прийти в себя… Потом открыл дверь и вошел в класс.

— Здравствуйте, — улыбнулась Анна Стефановна.

Она встала из-за рояля и кивнула мне на освободившийся стул.

— Для начала, я хотела бы послушать вашу игру, — сказала она. — Сыграйте мне то, что вам нравится…

— Простите, — сухо отозвался я. — Но я не привык мыслить такими категориями. Нравиться или не нравиться музыка может только дилетантам. А я профессионал…

— Я бы не сказал, что этот мальчик любит лошадей, — говорил поздно вечером доктор Кузнецов. — Жаль. Мне не за что зацепиться…

— Музыку он тоже не любит, — вторила Анна Стефановна.

Эстонец вздохнул. Он, как и в прошлый раз, понуро сидел пред экраном компьютера. Я снова стоял у приоткрытой двери его комнаты. По ногам тянул холодный сквозняк, но мне было не до того.

— Ну, ничего, ничего, — успокаивающе улыбнулось изображение Дяди Фила. — Не отчаивайся. Мы попытаемся еще…

Эстонец покачал головой.

— Я все равно уеду, — сказал он.

При этих словах гостей, кажется, хватил столбняк.

— Ты что, совсем сдурел?! — завопил, очнувшись, доктор Кузнецов. — Куда ты, к лешему, уедешь?!

— Домой, — ответил Эстонец.

— Да кому ты там нужен?!

— Филипп!.. — воскликнула Анна Стефановна.

— Я хотел сказать, — опомнился Дядя Фил, — Что у тебя же там никого не осталось…

— Не осталось, — покорно отозвался Эстонец. — Все, что было, осталось в прошлом. А будущего у меня нет ни там, ни здесь…

Он замолчал. Анна Стефановна беспомощно всплеснула руками. Дядя Фил, набычившись, обгрызал ноготь.

— Ненавижу эти видеоигрушки! — вдруг воскликнул он. — Увидеть друга можно, а утешить нельзя!.. Каарел, я сейчас к тебе приду!

— Не надо, — Эстонец покачал головой. — Холодно. Метель… Не бойся. Я просто устал. Пойду спать…

Спать он не пошел. Простившись с коллегами, Эстонец отправился на кухню: там что-то тихо звякало. Я крался следом. Я знал, что на кухне сейчас находится Поэт. Поэт был наказан и оставлен без ужина за нецензурное высказывание. Теперь он, стараясь не шуметь, копался в недрах комбайна в надежде раздобыть что-нибудь съедобное.

Выйдя на кухню, Эстонец молча посмотрел на Поэта… Потом подошел к столу и сел, а вернее, упал на стул. Перепуганный до полусмерти мародер замер в углу. Его физиономия была вымазана картофельным пюре. Все это я осторожно подсмотрел в дверную щелку.

Эстонец посидел-посидел, а потом закрыл лицо руками, словно собрался заплакать… Неожиданно сквозняк стал сильнее. Скрипнула входная дверь. Поэт ойкнул. Эстонец поднял голову.

На кухню вошла та самая девушка в чёрном одеянии. Она, как ни в чем не бывало, включила комбайн и велела ему заварить чай. Достала чашку с блюдцем и поставила на стол перед Эстонцем. Взяла полотенце и вытерла Поэту лицо. Усадила наказанного за стол и протянула ему тарелку с картофельным пюре.

Поэт пялился на девушку, как на привидение. Да и мне вдруг захотелось выйти и проверить: а есть ли следы на садовой дорожке?.. Один Эстонец нисколько не удивлялся. Он смотрел на гостью скорбно и доверчиво, как больная собака. Гостья задумчиво взглянула на него…