Надо начать сначала, с того момента, когда дверь захлопнулась и путь назад был отрезан. Мы прошли метров двадцать по узкому туннелю, затем нащупали первые ступени бесконечной лестницы, которая привела нас к основанию вулкана. Ступени были узкие и скользкие. По стенам сочилась темная вода. Наконец мы подошли к металлической двери, отделявшей нас от внешнего мира. Дверь была тяжелой и скрипучей. Тит велел нам молчать и не двигаться с места. Мы видели, как они вместе с Тиберием отчаянно бросились в темноту. Затаив дыхание, мы прислушивались и старались понять, что там происходит. Чтобы стать как можно незаметней, мы сбились в кучу. Вдруг Максим, один из бывших слуг, задрожал, дыхание его стало шумным и прерывистым: он был на грани нервного срыва. Его дрожь передалась и нам. Тогда Клавдий положил руку ему на голову, и Максим постепенно успокоился. Остальные тоже взяли себя в руки. Потом мы услышали сигнал: три коротких свистка. Наши онемевшие ноги только того и ждали, и все вместе мы ринулись вперед. Мы бежали и не знали наверняка, в правильном ли направлении движемся. Наша группа растянулась: кому-то было трудно выдерживать ритм. Некоторые перешли на шаг. Тит и Тиберий ждали нас под тощими деревцами. Тит дал нам знак приблизиться и сесть на корточки. Не дожидаясь, пока подтянется вся группа, он объявил:

— Мы нейтрализовали сторожевой пост и подали вам сигнал, но только что заметили в кустах какое-то движение. Будем действовать осторожно. Возможно, это патруль, и они сейчас поднимут тревогу.

— Или Рваные Уши, которые пришли нас встретить, — предположил Марк.

— У меня была такая мысль, но почему тогда они исчезли? Будем начеку, достанем оружие и двинемся вперед как можно тише.

Наша колонна медленно тронулась с места. Не прошли мы и сотни метров, как поблизости просвистела первая пуля. Вторая сорвала часть доспехов с плеча Тита.

— В укрытие, спасайся, кто как может! — крикнул Тит.

Сколько их вышло против нас? Не меньше нескольких десятков. Некоторые из моих друзей боялись пошевелиться и были готовы сдаться без боя. Раздался голос, усиленный мегафоном:

— Сдавайтесь немедленно, это в ваших же интересах!

Трое из наших парней поднялись на ноги, и пули тотчас же скосили их. Противники втянули нас в битву не на жизнь, а на смерть. Мы рассредоточились, кто ползком, кто перекатом. Солдаты зажгли мощные фонари, укрепленные на их касках. Они освещали местность как днем. Скатившись по склону холма, я встал на ноги и бросился по какой-то тропе, двое моих товарищей бежали за мной. Однако дорога вывела нас к краю утеса; нам пришлось повернуть обратно, и мы столкнулись нос к носу с врагом. Казалось, нам пришел конец. В этот миг мы услышали громкие крики, они доносились в тылу шеренги солдат. Это были Рваные Уши — они пришли нам на помощь. Я обрадовался, вскинул ружье и ринулся в бой. Пришел час каждому показать, на что он способен. Я успел прицелиться в голову солдату, молотившему одного из бывших слуг, но когда кинулся вперед, чтобы прикончить его, то почувствовал мощный толчок и понял, что ранен. Я покачнулся, и… Теперь я припоминаю… Огромный бородач с темным от копоти лицом толкнул меня в колючие кусты, которые и скрывали яму, в которую я провалился почти без сознания.

Этот человек спас мне жизнь. Я вспомнил его хмурый взгляд. Надеюсь, у меня еще будет возможность отблагодарить его.

Мне с силой отгибают большой палец, мне больно, и я кричу:

— Хватит! Отстань!

— Да разожми наконец пальцы, мне надо забрать флягу! Ишь вцепился! Ну же, отдай!

Голос не властный, скорее испуганный и даже умоляющий. Я с трудом разжимаю руку. Фаланги пальцев одеревенели и не хотят шевелиться. Посетитель слегка треплет меня по волосам и шепчет на ухо торопливое «спасибо».

Его голос звучит неуверенно, и я понимаю, что он должен перед кем-то отчитаться. Я-то думал, что здесь, среди бунтарей, нет нужды устанавливать иерархическую систему, основанную на страхе. Может, здесь тоже есть слуги? Когда мы захватили власть в Доме, мы попытались учредить менее жесткий образ жизни, чтобы все были равны и друг друга уважали.

Смех! Я слышу смех, впервые за долгое время. Двое парней бранятся и препираются друг с другом, причем первый, похоже, говорит на полном серьезе.

— Я убью тебя, — кричит он.

— Сам знаешь, что убивать брата запрещено, — смеется другой.

— А я подстрою так, что все будет вроде как случайно.

Они приближаются, кружат вокруг меня. Один опирается на мою лежанку. Шершавая ткань его одежды задевает мою руку.

— Ты забываешь, что есть свидетель, — говорит второй.

— Твой свидетель слепой, к тому же еле дышит. Этот малявка небось и ночи-то не протянет, особенно если немного помочь ему загнуться. Посмотри, как он напуган.

Он внезапно с силой толкает мою кровать, которая натыкается на препятствие — скорее всего, колени другого; тот вскрикивает от боли. Воняет от них страшно; чувствую, как мой рыбный супчик просится наружу. Они встают по обе стороны от моей кровати, вцепившись в противоположные спинки. Очевидно, их силы равны, поскольку кровать трясется, но с места не двигается. Первый делает вид, что сдается, но для того лишь, чтобы затем сильнее толкнуть. Второй резко отступает, кровать кренится, и я чувствую, что вот-вот перевернусь. Я испускаю истошный вопль. На миг теряю равновесие, изо всех сил стараюсь создать противовес. Кровать со стуком возвращается в нормальное положение. Они, похоже, отступают. Зато возвращается боль. Кажется, будто мою рану прижгли и надавили сверху, чтобы жар проник вглубь. Я не могу сдержать сильной дрожи, которая еще больше разжигает боль. Чувствую, что эти двое снова в опасной близости от меня. Замерев от страха, я стараюсь унять дрожь. На лице выступает испарина. Они скачут вокруг меня, взметая облака пыли. Меня душит кашель. Один из них спотыкается и падает. Я догадываюсь, что рядом со мной происходит потасовка вроде тех, что случались в Доме. Теперь на меня сыплются комья земли. Я гримасничаю, чтобы частички ее не попали мне в ноздри. Чихаю, голова дергается вперед, и веревка, которая удерживает меня за шею, на миг врезается мне в горло и душит. Снова кашляю.

Прибегают другие, и пыли становится меньше. Должно быть, они обступили драчунов и образовали вокруг меня нечто вроде ширмы. Почему никто не вмешивается? Или они будут драться до первой крови?

Вскоре я слышу те же хрипы и глухое рычание, которые я мысленно назвал звериным боем. Они дерутся каким-то незнакомым мне способом. Наконец я понимаю, что один из них сдался.

— Стоп! — выкрикивает чей-то голос. — Цианук: 30, Бакан: 26. Все согласны?

— Все верно, Бретук.

На этот раз все окончилось хорошо. Я слышу, как они удаляются, и можно перевести дыхание. Но надолго ли? Может, меня бросили здесь, чтобы я был им игрушкой? Я совершенно измучен, и боль стихает по мере того, как я погружаюсь в сон.

Я горю, голова вот-вот лопнет. Мне жарко, очень жарко. Снова приближаются шаги. Сразу несколько рук касаются моего лба, и к нему прикладывают ледяную губку. Я еле жив, мне даже не нужно и притворяться умирающим.

— Его надо отправить в санчасть. У него жар и судороги: он дрожит как осиновый лист. Не могу понять, почему у него обострение. Вчера он вроде пришел в себя. Может, с ним плохо обращались? Велено же было его не беспокоить.

— Мне сообщили, что двое братьев дрались сегодня в этом секторе, но ему увечий не нанесли. Может, он перепугался?

— Не хочу, чтобы мы его потеряли. Малыши, выжившие после битвы, говорили, что он очень умный и превосходно разгадывает шифры. Он нам еще пригодится.

— Что будем делать?

— Ты останешься с ним и постараешься успокоить, только смотри не отвечай на его вопросы. Постарайся сбить у него жар. Я велю переместить его на эту ночь.

— Если ты не хочешь, чтобы носильщики замучили его до смерти, пока перетаскивают, вели отнести его немедленно, и пусть попридержат язык.