- Воры?! И что?
- Что-что? Вот от них и был шум, когда они по лестнице кувыркались. Олежка такой молодец! И помогает всегда, хоть с чем к нему можно. И всегда доброжелательный, улыбается. Нет-нет, пусть отец и не думает ничего такого, Олежка в Ксюше души не чает, какие там ссоры?! Все у них прекрасно.
- Ну, спасибо вам, выручили. Хоть и не встретился с хозяевами, да все равно, есть с чем к отцу прийти. Побежал я. Счастливо оставаться.
Сан Саныч не был бы таким довольным, если бы мог в это время увидеть неприметного мужичка, замершего на площадке первого этажа. Он со вниманием выслушал разговор Сан Саныча с соседкой Аснисов, а когда тот начал прощаться, бесшумно выскользнул из подъезда.
* * *
На обратном пути, значительно отъехав и удостоверившись, что никого не тащит из города на хвосте, Сан Саныч позвонил в Приют и успокоил женщин.
Знать бы ему, что никто и не собирался садиться на хвост его Москвичонку. Он еще не выехал из города, а Боссу уже доложили, что рано утром к дому Олега Асниса подъехала машина. Человек из нее выходить не стал, а стал пристально интересоваться тем же самым подъездом, который и для них представлял интерес. Далее оказалось, что объект интереса тоже общий. И как только Аснис отбыл из квартиры, у приезжего случился преинтересный разговор с его соседкой. Судя по номеру машины... - далее последовали координаты "Приюта".
- Что общего может быть у каратиста с горнолыжниками? - озадачился Фредди, и переправил вопрос человеку, на которого абсолютно полагался, если надо было получить какую-то информацию. Фредди предпочитал иметь в помощниках настоящих специалистов своего дела, и на их поиски не жалел ни времени, ни денег, равно как и на оплату их труда. Вот и у этого была своя ценность: он знал, что, как и где надо искать, если спрашивать, то у кого; казалось, он умеет интуитивно идти в нужном направлении. Плюс талант аналитика, умение отсеять лишнее, но никогда ничего не забывать - чуть-чуть менялась ситуация, и плевела превращались в зерна. Как сейчас - ответ на вопрос Фредди был готов: жена Асниса отдыхала в "Приюте" в конце зимы. И все сошлось! Фредди почувствовал, что пришло время натянуть веревку, чтобы вовремя дернуть за нее.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
За окном сыпался снег. Он просеивался на землю сквозь низкие серые облака. Наверное, снежинки покрупнее застревали где-то там, наверху, поэтому небо набухало, становилось все тяжелее и ниже.
Так же тяжело было у Ксении на душе. Арвид опять ушел. Ему было плохо рядом с ней. Но ведь она как раз этого и хотела ... А на душе все равно скверно. Каждый ее день начинался с мысли, что пора перестать мучить его, пора сказать, что уезжает. Но следом приходило тоскливое понимание: нет, еще нет... Он никуда не отпустит ее или поедет следом. Да когда же кончится его проклятое терпение и всепрощение?! Когда перестанет он вести себя так, будто некий суд приговорил его пожизненно нести эту повинность?! Когда поймет, что непосильно ей бремя его любви? Что ей сделать, чтобы он, наконец, с облегчением согласился - да, уезжай. Нет, и согласия его не надо. Пусть возражает, просит остаться... Но пусть только в душе почувствует облегчение - она сможет это угадать, поймет.
Ксеня тоскливо вздохнула - теперь даже снег почему-то кажется серым. Будто легла на глаза серая пелена и гасит все краски жизни. Или сами глаза потухли?.. Как давно она не видела радостного сияния неба, солнца, счастливого лучения глаз?.. Как давно?.. С тех безумно коротких дней, вместивших бездну света, радости, любви и... отчаяния. С тех коротких дней в "Приюте".
На губах Ксении обозначилась слабая улыбка. Сейчас воспоминания не причиняли уже такой нестерпимой боли, и Ксеня могла позволить себе уйти в них от всего, что происходило с ними сегодня. Воспоминания горчили, но там было светло. А порой Ксеня погружалась в них настолько, что приходило сладостное забытье. Боль она испытывала лишь в момент возвращения в настоящее, вспоминала, что это только осколки прошлого. И все же, она предпочитала уходить в грезы из сегодняшней безысходности.
Те три дня будто выгравировались в памяти - не стирались. Ярко помнилось даже настроение тех дней: ощущение новизны, радостное удивление, восхищение, предощущение встречи с чем-то чудесным... И в третий день нежная минорность окружающего, легкая, бережная грусть...
...Ксеню будто кольнуло - она распахнула глаза, выпрямилась в кресле. Только теперь ей пришло в голову, что она ведь и вправду, почувствовала тогда ощущение грусти, разлитое во всем: в красках, звуках, в таинственном безмолвии елей, в торжественных и чуточку тревожных свечах сосен... Говорят, что знаки окружают нас, что некоторые моменты жизни человека отмечены символами, вехами. Если быть чутким, можно распознать их, увидеть в них пророчество или предостережение. Может быть, в тот день все вокруг нее уже ощущало преддверие события, знало прошлое, провидело будущее... Но не предостерегало - тихо грустило...
Отчего же сердце и разум так глухи к друг другу? Почему в таком неладу? Да, говорят они на разных языках... И она не поняла в то утро, о чем тихо-тихо шептало ей сердце, не услышала, не встревожилась...
А сейчас чей голос руководит ею? Боль в глазах Арвида возвращается к ней, безмерно умноженная на ощущение вины и жалости, и сердце захлебывается в жгучей, полынной горечи. Сердце умоляет: "Ну довольно же! Вверь себя его любви! Прислонись к его груди, согрейся в кольце бережных, всепонимающих рук, напитайся его теплом, окрепни его силой..." О разве не хотела бы она этого?! Разве не пыталась? И разве ее собственное тело не предавало ее с ужасающей неизбежностью?.. Нечто черное, жуткое поднималось изнутри, заглушая и сердце, и рассудок. Это не поддавалось разуму, - когда внутри все сжималось, будто в конвульсии. Она не могла
контролировать себя, смятая волной страха, боли, плохо помнила, что это было с нею. Все кончалось отчаянием, депрессией, в которой она потом тонула.
Он жалеет ее, это понятно, терпит. Наверно, из чувства долга, тоже. И надеется, что время все исправит. Он просто не представляет, что с нею происходит, как... Он не понимает, что ее изуродовали, она инвалид... И наверно, не поймет... Будет продолжать надеяться... А ей эти его неосуществимые надежды, как соль на открытую рану. И ко всему... Разве ее присутствие не будет - даже против воли его - напоминать об Олеге? Разве забудет он, что все случилось из-за нее? Так много против них... У нее нет будущего - зачем обрекать на то же Арвида? Он этого не заслужил. Чем скорее все прекратится, тем лучше... Тем лучше, чем больнее она сделает ему... Вместо будущего у нее теперь лишь воспоминания. И не только хорошие разные...
...После звонка Сан Саныча ей стало легче. Мучительное беспокойство отпустило ее, она ожила, повеселела, ее больше не тяготило общество Полины. Та задала осторожный вопрос об Олеге, о его родстве с Арвидом, то бишь с Евгением Павловичем, и Ксеня с удовольствием заговорила о них. Ей было приятно говорить о дорогих ей людях. Она рассказала, как познакомилась с Олегом. О том, как льстила ей зависть подружек, свидетельниц Ксюшиной "осады". Как стремительно завоевал он ее, покорил отчаянными, безрассудными, красивыми поступками. Как она сдалась, и в
тот же день он привез ее в ЗАГС...
- Я не пожалела, - говорила со светлой улыбкой Ксеня. - Он настоящий мужчина. Мне посчастливилось.
- А Женя? - помедлив, проговорила тихо Полина.
- Что - Женя? - Ксения почувствовала, как льдинкой прикоснулись к сердцу.
Через паузу Полина спросила:
- Почему у них разные фамилии?
Это было не то, что Ксеня почувствовала за коротким вопросом.
- Они сводные братья, - солгала она.
- Я так и подумала, когда Олега твоего на фото увидела.
- Но такое родство, как у них, и у родных братьев не всегда бывает.
- Вот это хорошо.
Потом они встречали Сан Саныча, обедали все вместе, и обед был долгим, потому что Сан Саныч рассказывал о том, что видел, а они спрашивали его снова и снова, и хохотали все четверо, подшучивая над его конспираторским талантом. И хозяева искренне радовались, что гостья их, наконец, искренне смеется и шутит. Потом Ксеня помогала Тамаре убирать со стола, мыть посуду, потом - с легким сердцем и почти счастливая вышла погулять... А уже пришло время бить тревожным колоколам, уже распростерлись черные крылья беды... Но колокола молчали. И даже тень беды не омрачила сияния бездонного небо...