И вот третий вечер кряду дядя-химик сидит у своего сарая, бродит вдоль опушки леса, рыщет среди ноздреватых, просоленных морских скал и понять ничего не может. Куда девались дети? Не с курами же спать ложатся? Или обиделись за что-нибудь, прекратили дипломатические сношения? Но ведь днем же приходят в дюны и в сарай и, поджав ноги, часами сидят вокруг него… Это у них называется «Лига детских наций для решения неразрешимых вопросов»…

Еще сегодня после купания обсуждали, кто полезнее — девочки или мальчики, и так раскричались, что Боб со страху под лодку забрался. Но в самый разгар спора, чтобы никого не обидеть, дядя-химик удрал, будто бы шишки собирать.

Третий вечер смотрит он в одиночестве на закат, слушает, как сосны поют над кровлей «пиу-пиу», как море шлейф по песку волочит. Рак-отшельник он, что ли?.. Химик решительно надел на себя зеленый непромокаемый балахон, словно он и не химик, а бродячий куст можжевельника, и неслышной мексиканской походкой нырнул в чащу на поиски. Уж он своего добьется.

В дюнах не было ни души. Пустынно, как в лунном кратере, подымались отлогие бока, кое-где с тихим шипением струился со скатов песок. И в сосновом лесу никого. Гигантские шишки лежали на усыпанной длинной хвоей земле, никто не перебрасывался ими, никто не перекликался в колючих кустах, никто по-обезьяньи не раскачивался на узловатых ветках… И вдоль всего пляжа, насколько глаз видел в предзакатной мгле, ни одного маленького человека. Вон старуха собирает в корзинку выброшенную морем порцию щепок; вон собака старого рыбака меланхолически совершает свою обычную прогулку после ужина: детей нигде не было…

У выхода к устью пересохшего ручья дядя-химик всмотрелся в песок: следы. Гуськом в ниточку детские следы… И сбоку во влажном песке, как в сургуче, отпечатаны лапы неизменной детской гувернантки и опекунши Хризантемы. Конечно, это она. Свистнуть? Собака отзовется. Но это будет нечестно. Надо самому разыскать. И разыскать осторожно, не потревожить, не помешать их делишкам. А то разбегутся веером, как вспугнутые кролики, ничего и не узнаешь.

Густой камыш шел сплошной щеткой по обеим сторонам сухого русла. Голоса… Человек из лодочного сарая быстро нырнул в камышовые джунгли, сел на врытую в песок жестянку из-под бензина и прислушался.

Девочка-балерина капризно распекала невидимого собеседника.

— Я только что обошла все наши границы. Веревка у леса оборвана… Я ведь строго запретила качаться на пограничной веревке. Пограничный столб на тропинке у моста подрыт… Всякий прохожий может ворваться в наши пределы, и у нас даже не будет повода выслать его за границу.

— Это опять Хризантема подрыла, — уныло возразил голос Игоря.

— Ты министр пограничных дел, ты за все и отвечаешь. Прикажи главному архитектору укрепить столб, а Хризантему посади пока в крепость… Она в третий раз нарушает мои законы. Я не хотела бы прибегать к строгим мерам, но пусть военно-полевой суд оставит ее на завтра без овсянки.

— Она и так овсянки не любит.

— Не рассуждать.

— Все будет исполнено, королева.

Упирающаяся Хризантема жалобно завизжала: должно быть, ее поволокли в крепость.

Камыши быстро-быстро зашуршали, замотали метелками и опять успокоились.

— fte поставщик автомобилей?

— Закусывает в королевском гараже.

— Доставь его немедленно сюда. — Снова зашипели камыши. Придворный поставщик (судя по голосу — Мишка), видно, не очень торопился на королевский зов. Шел медленно, с треском раздвигая камыши, и ворчал:

— Вы, господин министр, не толкайтесь, пожалуйста, я не здешний подданный…

— Она приказала тебя немедленно доставить, — сурово сказал Игорь.

— Мало ли что она приказала. Какая же она королева, если она торгуется, будто рыбная мадам на базаре. В нашей фирме цены твердые, как в колбасной все равно. Не может платить — ходи пешком. Или пусть ее министры на носилках носят.

— Иди, иди. Нечего упираться. А то я тебя в крепость к Хризантеме посажу.

— Не имеешь права. Я иностранец… Мое государство вам все кредиты позакрывает. Вот и королевствуйте тогда… на голом песке с камышовой валютой, — дерзко отрезал Мишка.

«Однако, — подумал притаившийся в камышах дядя-химик, — иностранец-то упорный какой…»

— Начальник всех вооруженных сил! — закричала вдруг издали королева властно и пронзительно.

— Здесь! — раздался в камышах справа кроткий голос девочки-скрипачки.

— Иди сюда. Да перестань ты виноград жевать, когда с тобой королева разговаривает. Стань здесь, за моим троном. Сейчас я даю аудиенцию моему автомобильному поставщику. Если он опять не уступит, будь на всякий случай готова.

— Ш-лу-шаю, Ваше Величештво, — прошамкала девочка. Отвечать королеве и выплевывать в то же время виноградные шкурки, очевидно, было не так легко.

Сбоку в камышах снова раздался шорох. Мишка упирался, а Игорь, несмотря на свое министерское звание, тянул его за пояс, точно тащил козла на базар.

— Да идите же. Нам нужно двадцать грузовиков для пограничной стражи, три автокара, чтоб американских детей к нам возить в экскурсии… И королеве царадная машина нужна: кузов малахитный, колеса платиновые. С вентилятором и раскидной спальней. Если недорого уступите, я вас к ордену представлю… «Камышовая Звезда» третьей степени.

— Нужна мне твоя звезда. По прейскуранту пусть платит. А звезду вашу можете вашей Хризантеме на хвост нацепить.

Игорь рассердился на дерзость и, судя по глухому звуку, дал Мишке тумака.

Дяде-химику страшно любопытно было узнать, чем кончится разговор неуступчивого поставщика с королевой, но вдруг за его спиной раздался отчаянный визг Боба:

— Тре-во-га! Сюда! Он сидит на пороховом погребе и курит…

Химик в испуге вскочил и плюнул на свою трубку, но было уже поздно. Со всех сторон к нему сбежались — королева, министр пограничных дел, иностранец, начальница вооруженных сил и даже Хризантема, внезапно вырвавшаяся из крепости.

Как ни клялся, как ни божился человек с трубкой, что он попал в Камышовое Государство случайно, что он не лазутчик, что он совсем и не думал взрывать пороховой погреб, ведь он бы первый пятками кверху взлетел на воздух, никто его и слушать не стал.

Особенно было обидно, что Мишка — поставщик-иностранец, напористей всех толкал его сзади и подгонял по икрам камышинкой. Ему-то что за дело?.. Должно быть, у иностранца этого была и вторая должность: главного конвоира подозрительных личностей, раскуривающих трубки на королевских пороховых погребах.

У самого трона, выброшенного морем великолепного ящика из-под марсельского мыла, процессия остановилась. Химика привязали шнурком от королевских сандалий к врытому в песок веслу и приступили к допросу.

Спрашивали все вместе, только благородная Хризантема ни о чем не спрашивала и потихоньку лизала его связанные руки. Вопросы были такие, что, даже если ты и не виноват, все равно не отвертишься. И спрашивали все вместе, как ни в одном королевском суде не полагается. И дергали за фуфайку, а кто-то сзади даже ущипнул…

Кто он такой? На какой улице родился? Чем занимался его дедушка? Давно ли носит пенсне? Какой табак курил? Сколько месяцев вел он подкоп к погребу? Говорит ли по-испански? Почему не говорит? Умеет ли писать на пишущей машинке? Есть ли у него дети? Почему нет? Какой номер его часов?

Дядя-химик отвечал толково и добросовестно. Только номера часов не помнил, а посмотреть не позволили. Хотели было его обыскать, но он стал брыкаться. Королева сказала: «не надо», и велела принести рому для подкрепления сил пленника. Ром, впрочем, оказался обыкновенной морской водой, и дядя-химик после первого (и последнего) глотка стал отчаянно плеваться.

Труднее всего было человеку с трубкой доказать, кто он такой. Из всего населения Камышового Государства лишь одна собака его признала. Остальные только фыркали и плечами пожимали. Но говорить собака не умела, а собачьи прыжки и повизгивания никакого значения для суда не имеют. К счастью для пленника, в кармане его морских брюк завалялся прошлогодний подписной лист русской библиотеки в Париже. Первые буквы имени и фамилии «П. П.» (Петр Попов) вполне совпадали с меткой на носовом платке. Личность, слава Богу, была установлена. Оставалось только дать ему какую-нибудь должность.