Среди бумаг, хранившихся в тайнике, оказались пресловутые акции. Что сразу успокоило Иоганна.
Здесь же были Хейлигенштадтское завещание и письмо. Что взволновало друзей и до сих пор продолжает волновать всех, кто интересуется жизнью Бетховена.
Письмо состоит из десяти страничек небольшого формата, размашисто исписанных карандашом. В письме указаны число, день, месяц. И не датирован год. Адресат неизвестен.
Неизвестно также, почему письмо очутилось в бумагах Бетховена.
Было ли оно отправлено? Возвращено ли обратно?
Копия это или черновик? Впрочем, последнее маловероятно: письмо написано чисто, почти без помарок.
Все эти вопросы не нашли ответов ни у Шиндлера, ни у Брейнинга, ни у Хольца.
Не нашли они ответа и по сей день.
Тайну этого письма Бетховен ревниво хранил при жизни. И унес с собой в могилу.
Десять страничек, найденных в потайном ящике платяного шкафа, вошли в историю под именем письма.
К БЕССМЕРТНОЙ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
«6 июля утром
Мой ангел, мое все, мое я! Нынче лишь несколько слов, да и то карандашом (твоим). Жилье за мной только до завтра: какая вздорная трата времени! К чему глубокая печаль там, где говорит необходимость? Разве наша любовь может существовать без самопожертвования, без того, чтобы требовать всего? Можешь ли ты что-либо изменить, ведь ты не полностью моя, а я не полностью твой? О боже, взгляни на чудесную природу и успокойся: чему быть, того не миновать! Любовь всетребовательна, и по праву; таковы мои чувства к тебе, а твои ко мне. Не забывай, что я обязан жить и для себя и для тебя. Были бы мы неразлучны, и ты и я не мучились бы. Поездка моя была ужасной: прибыл я сюда лишь вчера в четыре часа поутру. Из-за нехватки лошадей почта избрала иную дорогу, но какой жуткой оказалась она! На предпоследней станции меня предупредили не ехать ночью, пугали дорогой через лес, но это лишь пуще раззадорило меня – и я был неправ. На страшном бездорожье – сплошной проселок – карета чуть было не сломалась! Без четверки таких почтовых, какие достались мне, застрять бы нам где-нибудь в пути. Эстергази с восьмеркой лошадей постигла та же участь, что и меня с четверкой, хотя он ехал обычной дорогой. И все же я и на сей раз почувствовал в известной мере удовлетворение, я испытываю его всякий раз после успешного преодоления препятствия. Впрочем, хватит о внешнем, поспешим к внутреннему! Мы, вероятно, скоро увидимся. Я и нынче не могу пересказать тебе всего, что передумал за эти несколько дней о своей жизни. Если бы наши сердца навсегда соединились, у меня не было бы подобных мыслей. Грудь полна невысказанного. Ах, бывают мгновения, когда понимаешь, что язык – ничто. Не грусти, будь по-прежнему моим верным, единственным сокровищем, моим всем; так же, как я весь твой. Остальное, что предназначено и предопределено, да ниспошлют нам боги.
Твой верный Людвиг
Вечером в понедельник 6 июля
Ты страдаешь, дражайшее мое созданье! Только что я выяснил, что письма надо отправлять рано поутру; понедельники, четверги – единственные дни, по которым отсюда в К. уходит почта. Ты страдаешь. Ах, ты всюду со мной, разговаривая сам с собой, я говорю с тобой. Сделай так, чтобы я мог жить с тобой! Что за жизнь!!!! так!!!! без тебя – люди преследуют меня, осыпая благами, которых я и не заслужил и не стремлюсь заслужить. Приниженность человека – она причиняет мне боль. А когда я рассматриваю себя по отношению ко вселенной, что я и что представляет собой тот – тот, кого именуют великим! И все же – в этом и заключено божественное в человеке. Я плачу, думая о том, что ты, скорее всего, только в субботу получишь первую весточку от меня. Спокойной ночи! После ванны я должен отправиться спать О боже, так близко! так далеко! Поистине, разве любовь наша не подобна небесному чертогу? Ведь она столь же незыблема, как небесная твердь.
Доброго утра! 7 июля.
Я еще в кровати, а мысли мои уже устремлены к тебе, моя бессмертная возлюбленная; они то радостны, то по-прежнему печальны; я выжидаю – авось судьба услышит нас. Мне либо жить постоянно с тобой, либо вовсе не жить. Да, я решил блуждать вдали до той поры, пока не заключу тебя в свои объятия и не назову полностью моей, когда же душа моя сольется с твоею, пусть его, пусть свершится переход в царство теней. Да, к сожалению, это должно произойти. Тебе незачем расстраиваться, тем более что ты хорошо знаешь, как верен я тебе. Другая никогда не завладеет моим сердцем, никогда – никогда! О боже, почему надо быть вдали от того, кого так сильно любишь? Ведь моя жизнь в Вене, так же как и здешняя, горестна. Твоя любовь делает меня счастливцем и несчастливцем одновременно. В мои годы следует вести размеренную, однообразную жизнь, а разве она возможна при наших отношениях? Мой ангел, только что узнал, что почта отправляется каждый день, – поэтому надо кончать, чтобы ты поскорее получила мое письмо. Не волнуйся! Только лишь спокойно относясь ко всему происходящему, сможем мы достичь своей цели – совместной жизни. Не волнуйся – люби меня! Нынче – вчера – как я тоскую и плачу по тебе – по тебе – по тебе – моя жизнь, мое все!
Прощай! О, люби меня и впредь, никогда не забывай верного сердца твоего возлюбленного Людвига.
Навеки твой, навеки моя, навеки вместе!»
Кто же та женщина, к которой обращено письмо?
Ответов на этот вопрос было почти столько же, сколько было у Бетховена знакомых женщин.
А он отнюдь не жил отшельником.
«Бетховен, – вспоминает Фердинанд Рис, – очень любил заглядываться на женщин, особенно на молодых и красивых. Когда мы проходили мимо юной очаровательной женщины, он оборачивался в ее сторону, рассматривал ее сквозь очки и, если я замечал это, улыбался или хохотал. Он очень часто влюблялся, но, как правило, на короткий срок. Самая длительная его привязанность продолжалась семь месяцев».
Риса дополняет Герхард фон Брейнинг: «Когда мать сказала, что не понимает, как Бетховен может нравиться женщинам, отец ответил:
– И тем не менее он неизменно пользовался успехом у них».
Но в отличие от многих мужчин, дурно бахвалящихся своими победами, он был скрытен и не выставлял интимную жизнь напоказ. Оттого только самые близкие друзья, вроде Риса и Брейнинга, могли заглядывать в нее.
Да и то лишь изредка.
Да и то лишь краем глаза.
Поэтому «бессмертная возлюбленная» осталась в тайне даже для них.
Поэтому имя ее – цепь предположений, начиная со дня, когда было найдено и прочтено письмо, и кончая нашими днями. Загадка, мучившая людей в ту пору, осталась неразгаданной до сих пор.
И вот уже больше ста лет делаются попытки решить неразрешимое. За это время «бессмертными возлюбленными» Бетховена были и Джульетта Гвиччарди, и Анна Вильман, и Тереза Брунсвик, и Амалия Зебальд, и Беттина Брентано, и Мария Эрдеди и многие, многие женщины, судьба которых так или иначе, в той или иной мере, на короткий или на более длительный срок соприкасалась с судьбою Бетховена.
В пользу каждой выдвигались доказательства, столь же основательные, сколь и неосновательные.
Единственное, чего удалось добиться за целый век, – это установить дату и место написания письма.
Оно было писано в Теплице, в июле 1812 года.
В связи с этим многие предположения бесспорно отпали. Но многие и сохранились.
Совсем недавно возникла еще одна версия.
В 1954 году в Цюрихе вышла книга Зигмунда Кацнельсона «Далекая и бессмертная возлюбленная Бетховена». В ней доказывается, что знаменитое письмо обращено к Жозефине Брунсвик, сестре Франца и Терезы Брунсвик.
Они познакомились давно. Еще в 1799 году. Тогда имя Бетховена гремело в Вене. Тогда он, блестящий пианист и демонически вдохновенный импровизатор, был баловнем моды и славы. Тогда знатные дамы столицы, цвет и краса ее, наперебой стремились попасть к нему в ученицы.
И нет ничего удивительного в том, что две молоденькие девушки, которых мать привезла в резиденцию из степного венгерского поместья, едва обжившись и осмотревшись в столице, поспешили к Бетховену.