«Нужно угнать Ригму в заповедник, уж там ее никто не тронет. Привольно ей будет жить в охраняемых лесах», — повеселев от принятого решения, Калугин подбросил валежника в костер и повернулся к нему спиной. На небе загорались крупные мерцающие звезды. Тихая морозная ночь окутывала лесные дебри, а на душе у человека было тепло.

Три дня гнался Калугин за Ригмой. Теперь не нужны стали все предосторожности: он умышленно трещал валежником, громко кашлял, стрелял облегченными зарядами рябчиков для похлебки, — благо Ригма шла в заданном направлении. К концу третьих суток Калугин увидел белоснежные вершины горного хребта. Здесь проходила граница заповедника.

— Вот и пришли к тебе домой! — громко обратился Калугин к невидимой Ригме, с сияющей улыбкой оглядывая густые темно-зеленые кедрачи, спускавшиеся по склонам гор и рек. Чувство радостного облегчения наполнило его душу. Достав топор, он с одного маха сделал на ясене широкую затесь — так отмечалось им место завершенной удачной охоты.

Вернувшись в промхоз, Калугин рассказал директору, что вызвавшая столько страхов и объявленная вне закона тигрица является Ригмой, пойманной некогда им и бежавшей из цирка.

— Я хорошо разглядел ее. Здоровущая стала. Сейчас не скрутишь: собак, как мышей, передавит. Зря ее к смерти приговорили. Для людей неопасна, а что собак таскала да лошадь загубила, так это из-за временной бескормицы. К человеку привычна была, вот и разгуливала по поселку, пугала лесорубов. Жаль мне ее стало. Попадет на глаза заполошному охотнику, тот не пощадит. Вот и пришлось угнать в заповедник. Тигрица-то ведь золотая.

— Правильно! Я бы на твоем месте, Аверьян Матвеевич, так же поступил, — заключил директор.

Придя домой, Калугин уселся за письмо к Зарубину, сообщая о похождениях Ригмы, об их встрече и новом ее пристанище.

«В цирк Ригму теперь не вернешь, — писал он, — пущай живет в родных краях, потомство приносит. А ежели надо, мы вам других тигрят изловим».

Последнее пристанище

Тишина заповедного леса не нарушалась выстрелами охотников и лаем собак. Не было здесь и лесорубов. Охрана следила за тем, чтобы даже летом не проникали сюда люди в поисках женьшеня, — непотушенный костер мог вызвать лесной пожар. Пышные высокоствольные леса, покрывавшие изрезанные глубокими горными ключами и речками невысокие сопки, служили надежным укрытием для многих зверей и птиц. Природа особенно щедро одарила эту землю обетованную: на ней встретились и перемешались жители юга и севера, словно по прихоти человека здесь некогда возник ботанический сад, пришедший затем в своеобразное одичание.

В заповеднике жили тигры. Ригма не была с ними знакома. Как-то в предвесеннее время она взобралась на скалистую сопку — место изюбриных отстоев. Среди отвесных скал олени выбирали маленькие площадки, укрываясь от преследования волков. Забежит изюбр на отстой — волку его не видать: кругом обрывы да отвесные скалы. Лишь по одному карнизу-тропе можно подняться на площадку, а сунься — угодишь под копыта или рога оленя, будешь сброшен в пропасть.

Поднимаясь по каменистой извилистой тропе, Ригма услышала шум мелких камней, скатывавшихся с обрыва. Кому, как не оленю, быть здесь! Но вместо изюбра на тропе появился тигр. Долго стояли могучие звери друг против друга, не решаясь сделать первый шаг. Обнюхав Ригму издали, незнакомец первый тронулся навстречу. Но Ригма не позволила подойти близко к себе: она круто повернулась и ушла в заросли. Тигр последовал за ней.

С этого дня они встречались часто. Не сближаясь, прогуливались по косогору, поросшему кедрачом. Случилось однажды, что к ним навстречу выбежал преследуемый волком изюбр. Ригма бросилась на быка, да промахнулась. Увернувшись от ее когтей, изюбр шарахнулся в сторону и угодил в лапы тигра. Умертвив оленя, тигр подтащил добычу к наблюдавшей за ним тигрице, а сам отошел в сторону, как бы приглашая Ригму первой отведать оленятины. Тигрица приняла приглашение, и пока она утоляла голод, тигр лежал в стороне. Совместная охота упрочила их знакомство.

Теперь Ригма разрешила тигру подходить близко, и он всячески проявлял к ней внимание и нежность. С готовностью уступал лучший кусок добычи и даже ласково облизывал шершавым языком ее плечо и шею, а она трепала его большую голову когтистой лапой, и тигр терпеливо сносил эту болезненную шутку. Прошла неделя.

Внезапно Ригма скрылась от тигра. Поднявшаяся пурга завеяла ее след. А через три месяца у Ригмы появились тигрята. Для нее они были самыми дорогими и любимыми существами на свете. За их безопасность Ригма отдала бы свою жизнь.

Несколько дней она ни на минуту не оставляла трех пестрых малышей, прижимая их к груди широкими лапами. Тигрята, насосавшись теплого молока, таращили бессмысленные глаза на зеленеющие деревья и внимали шепоту листьев.

Сменялись времена года. С наступлением тепла в заповедные леса прилетали из тропиков длиннохвостые личинкоеды, яркие синие широкороты. Среди темно-зеленых ветвей мелькали огненно-желтые мухоловки, перекликались белоглазки, прикочевавшие на лето из Новой Зеландии.

На лесных полянах среди страусоперых папоротников цвели красные лилии, а над ними реяли черные с зеленым отливом крупные бабочки-хвостоносцы. Ночные сумерки не прекращали жизнь леса. На звериных тропах, словно по металлическому предмету, стучали козодои, в вейниковых зарослях с перепугу «лаял» козел, будто заблудившаяся собака. С низким гудением пролетали гигантские жуки-дровосеки, таинственно мерцали светлячки.

В эту благодатную пору изобилия тепла и пищи все животные растили свое потомство, отчаянно борясь за существование и в то же время помогая друг другу. В лесу скрывались и жили тысячи различных животных. Они поедали и уничтожали растения, разносили и прятали в земле орехи и желуди, способствуя естественному возобновлению леса.

Грызуны были чрезмерно плодовиты. В короткий срок они могли бы достичь большой численности и уничтожить все растения, но природа сотворила хищников, сдерживающих нашествие грызунов.

Человек открыл великий закон равновесия природы и научился управлять им. Он создал заповедники — эти огромные лаборатории, где сама природа творила и разрушала в своей предвечной гармонии. В этой лаборатории животные не делились на вредных и полезных. Здесь даже волк, объявленный в других районах бичом оленеводства, выполнял роль санитара.

Летние муссоны сменялись холодными северо-западными ветрами. Зима ступала ледяной ногой в заповедный лес. Жизнь, казалось, замирала. Лишь снежный покров земли подолгу хранил интересные «записи» обитателей леса. Охотоведы бегло читали эти страницы лесной книги, постигая премудрости природы.

Шли годы. Постаревший Калугин перестал заниматься промыслом. Угас охотничий пыл. Ему и раньше было жаль убиваемых зверей, но чувство это быстро исчезало, не столь сильно тревожило его добрую душу. Теперь же при виде печальных глаз раненого оленя, покрывавшихся дымкой смерти, сердце охотника жгло болезненное раскаяние. Даже вид убитой медведицы, свирепо защищавшей свое взрослое потомство, не радовал, а скорее огорчал.

Только природа по-прежнему властно манила тигролова под зеленый полог вечно молодого и древнего леса, исцеляла расстроенное житейскими волнениями сердце, наполняя его светлой радостью.

На предложение директора заповедника поработать в экспедиции по учету тигров Калугин согласился с большим желанием. «Хоть напоследок похожу по тигриным местам, поучу молодых охотоведов. Надо же свой опыт передавать людям», — думал тигролов. Выезд предполагался в конце февраля. Снега в лесу лежали глубокие. Пришлось прихватить ивовые лыжи, подшитые камусом 3.

Калугин был тонким знатоком жизни леса. Показывая следы тигра своим ученикам, он объяснял, как можно определить их свежесть и направление в глубоком снегу, как отличить, кто прошел: самец или самка. Он учил различать звериные «почерки», чтобы при учете не путать различных тигров и не записывать дважды один и тот же след.