— К, Б, Р, — тихо проговорила девочка, повторила ещё раз и вздрогнула — что-то очень знакомое, какое то близкое имя пульсировало в этих трёх буквах, означавших, разумеется, всего лишь Королевство Берёзовых Рощ. И Люба лихорадочно, как в бреду, начала подбирать промежуточные гласные и нашёптывать возникающие слова: КОБУРА, КОБРА, КАБАРГА, КАРБЮРАТОР, КАБАРЕ и вдруг возникло, выскочило то слово, чьё биение она ощущала — КОРБЕРОЗ.
— Что ты сказала? — насторожился Земленыр.
— Ничего, это я так! — смутилась и отмахнулась Люба, про себя, однако тростя [2]. «Корбероз, Корбероз, Корбероз!» Это же имя фокусника, который отправил их в сказочную страну. Какое отношение фокусник Корбероз имеет к Королевству Берёзовых Рощ… Над этим Люба не стала размышлять, она сразу же, чутьём, поняла, что имеет. Она пристальней всмотрелась в профиль Земленыра и отметила, что большим лобным выступом дед очень походил на Корбероза. Как и почему? Эти вопросы опять же до поры до времени не интересовали девочку. Она просто набиралась впечатлений для более глубоких обобщений, как и положено члену кружка мыслителей. А пока лишь факты. При этом Люба постоянно помнила, что у Земленыра был младший брат, улетевший в небо, а Корбероз всегда спускался с неба. Словом, Любино воображение разыгралось не на шутку, и она радовалась этому тихой тайной радостью.
Заметив, что Вася сливает в свою ложку густой осадок ухи, Люба вскочила и сказала:
— Перейдём к чаю!
— Некогда! — отрезал Земленыр.
— Ой, дедушка! Без чая еда не еда! — хныкнула Люба, жаждавшая не столько чая, сколько новой проверки возможностей кувшина. — Хоть по глотку! Это очень полезно!
— Знаю! Я сам люблю чай! Это идеальный стариковский напиток, прочищает кишки и мозги, но чай будем пить только на той стороне! Ещё ведь надо плот мастерить!
— Какой плот, Зем? А я-то на что? — обиженно проворчал Пи-эр и встал на ребро. — Плот — это прямоугольник или, ещё хуже, квадрат. У них большое сопротивление, а у меня отличная гидродинамика!
— Ты же меня не удержишь, а плавать я не умею, — напомнил Земленыр.
— А цепляться ты умеешь?
— Умею.
— Вот и уцепишься за меня, остальные — тоже! И никакой самодеятельности, слышите? Вася, это в первую очередь касается тебя!
— Слышу! И понял.
— Все! Остановилась! — опять крикнул дед.
На сей раз да, все плывшее замерло. Круг скатился с обрывчика, на него поместили одежду, корзинку, куда Люба старательно уложила кувшин и все три берестяные ложки-черпаки, поверх посадили Ду-ю-ду, потом сами с ойканьем погрузились в воду, мёртвой хваткой уцепились за край, и Пи-эр неведомой силой повлёк честную компанию на тот берег. Все трепетали, ибо не знали, сколько времени продлится затишье, и не могли определить середину реки. Будь воды разноцветные, тогда бы просто, но и вблизи и вдали все было одинаково: тот же матовый отсвет и тот же речной мусор. Но по инерции движения этого мусора Пи-эр произвёл необходимые расчёты и торжественно объявил:
— Внимание! Приближаемся к середине!
Путешественники невольно напряглись и даже придержали дыхание, но круг тут же произнёс:
— Отбой! Опасность миновала!
И сразу после этих слов пловцы вдруг ощутили, как вода всей своей массой колыхнулась и тронулась, а позади что-то мерзко захрустело и затрещало — это заработал водяной нож. И люди судорожно, на всякий случай, поджали ноги.
И таково было душевное напряжение, что на противоположный берег выбирались разбитые от усталости, хотя устать должен был только Пи-эр, но именно он-то и не устал ни капельки — деревянные нервы оказались выносливее. Зато какое облегчение испытали путешественники, оглянувшись назад. Они думали, что самое страшное уже пройдено, что до победы осталось одно пустяковое усилие. Даже солнце тут не жгло, а мягко грело.
И не знали они, что преодолели только половину пути, причём — лёгкую, с природными преградами, что самые сложные людские преграды начнутся через полчаса, когда они, блаженно напившись чаю, подойдут к сгоревшему мосту, найдут там дорогу и двинутся по ней, уверенные, что она ведёт в Королевство Берёзовых Рощ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
В КОРОЛЕВСТВЕ БЕРЕЗОВЫХ РОЩ
Глава четырнадцатая
КАМЕНЬ У ДОРОГИ
Двигались не обычной цепочкой, а шеренгой, заняв полностью ширину дороги — две едва заметные колеи, заросшие муравой и не помнящие, наверно, когда тут в последний раз проскрипело колесо. Земленыр бодро шагал посредине, по правой колее шёл Вася, по левой Люба, Пи-эр катился по обочине.
Вокруг были только степь, небо да рыхлый мутный горизонт.
На небе, в самой вышине, грозно громоздились друг против друга две огромные багровые тучи, похожие на две крепости, даже с зубцами на башнях, с которых, кажется, палили пушки, потому что виднелись клубочки дымков от выстрелов, и солнце, зажатое между этими крепостями, представлялось раскалённым ядром, пущенным одним из противников. Степь зеленела травостоем да колками прореженного леса.
— Это к несчастью! — сказала Люба, показывая на тучи-крепости.
— Не может быть! — успокоил её Земленыр. — Хотя чем черт не шутит, пока бог спит! Видите вон тот камень? — спросил дед, замедляя шаг и кивая на огромную глыбу впереди у дороги.
— В сказках такие встречаются на распутьях, где написано, что случится, если куда-то идти, — припомнила Люба.
— Верно, девочка. Но тут распутья нет, надписей — тоже, а вот сказочная страна ещё, наверно, продолжается, хотя наше Королевство Берёзовых Рощ, уверяю вас, совершенно обыкновенное. Только я да мой бедный брат нарушили эту обыкновенность, за что и были наказаны: брат улетел навечно неизвестно куда, меня увезли к черту на кулички. И не думаю, что за время моего отсутствия там прибавилось сказочности, скорей — наоборот, потому что боятся у нас необыкновенного, а это, увы, признак, тупикового развития, а то и — вырождения, но об этом порассуждаем на досуге. А пока скажу, что в том камне таится угроза, друзья мои. Всякий раз, когда я убегал из волшебного леса, — а последний раз это было, смешно сказать, полвека назад, — я добирался до этого моста, переходил его, вот так же брёл по дороге, вот так же было пустынно и вот так же торчал этот камень. Но вдруг из-за него выскакивали два дюжих парняги с ружьями и, крикнув: «Стой! Кто такой?» — упирались мне ружьями в грудь.
— Все было так же! — повторил дед, с печалью и обречённостью в голосе.
— Так же, да не совсем! — заметил Пи-эр. — Тогда ты был один, а сейчас нас четверо!
— Может, откроем заседание кружка мыслителей? — робко предложил Вася. — И обмозгуем это дело?
— Совсем обюрократились! — вспылила Люба. — Что ни шаг, то подавай им кружок, как будто без заседания нельзя высказаться! Говорите — и все! У меня, например, предложение: сбегать и проверить!
— Здравое предложение! Сбегать — это по моей части! — отозвался Пи-эр.
— Лучше бы, конечно, слетать! — вздохнула Ду-ю-ду. — Неужели я так и не стану полезной для вас?
— Станешь, Ду-ю-ду! Обязательно станешь, — заверила девочка. — Вот вылечит тебя дедушка Зем — и станешь! Ты нам так поможешь, что сейчас даже трудно представить!
— Да?
— Непременно!
— Скорей бы!
Прыти после купанья у Пи-эра поубавилось, и он, до свинцовой тяжести пропитанный водой, неторопливо покатился вперёд, стряхивая со своей окружности налипавшие пласты песка и пыли и обрастая ими вновь, да так густо, что казался обтянутым шиной. Дважды объехав камень, Пи-эр вернулся и доложил:
— Никого! Клянусь радиусом!
И группа двинулась дальше.
— Стой! Кто такие? — раздалось вдруг, и из-за камня, с которым поравнялись путники, выскочили два ражих [3]молодца с ружьями. Они были так юны, что, кажется, смущались этого и отпустили для суровости: один — усики, второй — жидкую бородёнку, которые, однако, делали их не суровыми, а смешными, несмотря на всю серьёзность и ружья. Имена у них тоже были забавными: усатого звали Нюкстёзя, бородатого — Блефтяфтя. Конечно, это были не официальные имена — этих имён не помнил никто, даже они сами, — а прозвища, идущие с детства, когда они, шепелявя и картавя, без конца, направо и налево, повторяли полюбившиеся фразу и слово: первый — «Ну так что же?», а получалось — «Нюкстёзя?», второй — «Блестяще!» — «Блефтяфтя!» Комичности добавляли кирпичная краснота их физиономий и тугие, едва стянутые на груди мундиры, сковывавшие движение. Видно было, что мундиры эти недавно постирали, неумело, поспешно, очевидно, в холодной воде и без мыла, пытаясь удалить копоть и сажу. Мундиры здорово сели, им не дали просохнуть и напялили на плечищи, и теперь они выглядели жёвано и куце — руки почти по локоть торчали из рукавов. Чернота не только не отмылась, но ещё более разбухла и из пятен превратилась в общую грязь, сквозь которую все же угадывалась расцветка под бересту.