— Раушенбах и Гутманн! — внезапно воскликнула Анна. — Я обоим оставляла копии пергамента.

Донат ответил очень спокойно:

— Нам это известно. Обе копии находятся у орфиков. Бедного Раушенбаха они убили, потому что надеялись найти у него оригинал. А Гутманн до сих пор работает на них. С несколькими наемными убийцами он сейчас находится здесь, в Риме. У них был шпион в Ватикане, хитрый иезуит по имени доктор Лозински. Они до сих пор не знают, что он вел двойную игру. В эту историю оказался втянут еще один немец, доктор Кесслер. Тоже иезуит. Оба работали над одним и тем же проектом. — При этих словах Донат широким жестом обвел стол, на котором были закреплены фрагменты пергамента. — Когда эти двое познакомились поближе, орфики почувствовали, что у них под ногами начинает гореть земля. Они были уверены, что Кесслер работает на нас, хотя на самом деле это не так. На иезуитов совершили покушение, в результате которого Лозински был убит. Кесслер чудом остался в живых.

— О Господи! — прошептала Анна.

— Кесслер теперь на нашей стороне, — добавил Донат. — Есть еще один человек, который решил обратиться к нам за защитой. Но сейчас мы лучше оставим вас одних.

Не говоря больше ни слова, Донат подошел к жене и выкатил кресло из комнаты. Не зная, что думать, Анна осталась одна в большой комнате совершенно незнакомого ей дома. Она в растерянности смотрела на стол, где были разложены отдельные фрагменты гигантской головоломки, пятого Евангелия, главным элементом которой стал последний, самый важный камешек. Именно он являлся решением загадки и мог стать причиной огромной лавины, способной смести Церковь, Папу и христианскую веру с лица земли. Анне стало не по себе при мысли, что эта древняя рукопись, части которой были разложены на длинном столе — вернее было бы сказать, ее оригинал, спрятанный в надежном месте, — была способна изменить весь мир. Ничто не могло остаться таким же, как было прежде.

Анна услышала, что дверь за спиной открылась, и обернулась. Перед ней стоял Клейбер — мнимый Клейбер — с букетом оранжевых и голубых стрелиций.

Анна шагнула к нему, еще не зная, что сделает в следующую секунду. Неожиданное появление этого мужчины ее крайне смутило. Они молча стояли, ожидая, пока кто-то решится заговорить первым.

— Я не знаю… — начал Клейбер, заикаясь на каждом слове. — Похоже, я должен извиниться… Что я должен сделать?

— А что тебе подсказывает сердце? — спросила Анна насмешливо.

— Я в самом деле не знаю, — ответил Клейбер. — Я прекрасно понимаю, что обманул тебя самым подлым образом.

— Значит, ты это признаешь?

— Думаю, да.

— Тогда ты должен все объяснить.

— Попробую. Я не Адриан Клейбер. Меня зовут Стефан Ольденгофф. Но, как и Клейбер, я журналист. Хотя, должен признать, не такой успешный. Всего лишь один из тех, кто время от времени получает немного денег за пару историй и безумно радуется, если есть чем заплатить за квартиру. Как ты понимаешь, перебирать не приходится, поэтому я берусь за все, что может принести хоть какие-то деньги. Однажды со мной заговорил незнакомец, который заметил, что я удивительно похож на известного ему журналиста, и спросил, не соглашусь ли я за приличное вознаграждение сыграть его роль. Над ответом я думал недолго, а получив заверения в том, что ничего противозаконного делать не придется, тут же согласился. Повторюсь, предложенная сумма была действительно приличной. Незнакомца звали Донат.

В соответствии с одним из пунктов договоренности я должен был завладеть пергаментом. Именно для этого Стефан Ольденгофф превратился в Адриана Клейбера. В действительности внешность беспокоила нас меньше всего, ведь было известно, что ты последний раз виделась с ним семнадцать лет назад. Донат собрал всю информацию, которая могла оказаться полезной. Самые ценные сведения он получил от жены. Никто не был знаком с привычками и странностями Клейбера лучше, чем Ганне Луизе Донат, его жена. Я забыл сказать, что она и Клейбер были женаты. Именно поэтому он перестал посылать тебе цветы на день рождения. Я знал все о положении, в котором ты оказалась, а фундаменталисты гарантировали мне любую поддержку. В то же время я понимал, что орфики представляют огромную опасность, особенно с того момента, когда пергамент оказался у меня. Вернее, с того момента, когда орфики начали думать, что он попал мне в руки. Вот почему идея отправиться в Америку показалась мне как нельзя более подходящей. Лишь там я мог чувствовать себя в относительной безопасности.

Анна лишь качала головой. Ей было трудно поверить в то, что Ольденгофф говорит правду.

— Значит, — сказала она после долгой паузы, — когда тебя похитили орфики, все было по-настоящему?

— Неужели ты могла подумать, что это был спектакль? — воскликнул Стефан Ольденгофф возмущенно. — Серьезнее ничего и быть не могло! Как только орфики выяснили, что у тебя больше нет пергамента, поскольку, по их мнению, его спрятал я, они похитили меня, как заправские сицилийские мафиози! Я не помню, как они привезли меня в Лейбетру и что делали, чтобы вынудить рассказать, куда я спрятал пергамент. Но еще один факт остается фактом: своей жизнью я обязан тебе. Если бы орфики узнали, что пергамент давно находится в руках фундаменталистов, то, скорее всего, просто убили бы меня.

Анна фон Зейдлиц взглянула мнимому Клейберу в лицо. Она ненавидела этого человека. Но не той ненавистью, которую испытывают к врагам или противникам. Анна ненавидела Ольденгоффа исключительно за то, что он был Ольденгофф, а не Клейбер. В то же время это была ненависть, которая легко превращается в любовь. А момент, когда это должно произойти, был гораздо ближе, чем предполагала Анна.

С момента встречи в доме на виа Бауллари прошла ровно неделя. Анна фон Зейдлиц решила отправиться отдохнуть на Капри, чтобы еще раз спокойно подумать о развязке этой загадочной истории. Анна поселилась в люксе невероятно дорогого отеля «Квисисана» — теперь она могла себе это позволить. Донат выписал ей чек на один миллион долларов, но даже несмотря на то, что она теперь была богата, счастливой Анна себя не чувствовала. Сейчас ей казалось, что в течение нескольких месяцев она жила жизнью совершенно чужого ей человека, словно ее сознание переселилось в другое тело. Прошло довольно много времени, прежде чем ее сомнения сменились удивлением, а удивление — уверенностью, что все происшедшее ей не приснилось, а случилось на самом деле.

Долгими бессонными ночами она слышала злое эхо: «Бараббас, Бараббас, Бараббас…» Оно причиняло физическую боль, похожую на тупые, непрекращающиеся головные боли. Анна почти отчаялась. Она подозревала, что должно произойти в ближайшее время. Анна была одной из тех, кто мог строить подобные предположения, но она не могла представить себе всех деталей катастрофы — а иначе предстоящие события назвать нельзя, — которая должна была случиться в ближайшее время. Однажды она поймала себя на том, что обращалась с молитвой к Небу и просила: пусть случится что-нибудь невероятное и все останется, как раньше; пусть пройдет ливень, которые смоет с асфальта этот рисунок мелками!

Конечно, Анна прекрасно понимала, что повлиять можно только на будущее, но не на прошлое. Поэтому она строила планы и размышляла, в какую отдаленную точку мира лучше отправиться, чтобы укрыться хотя бы на некоторое время от последствий грозящей катастрофы. Но развязка оказалась совершенно неожиданной.

Понедельник, 5 марта 1962.

Рейс «Аллиталия» 932 Рим — Амман. На борту 76 пассажиров и восемь членов экипажа. В восьмом ряду на местах А и В — приземистый мужчина с бритой головой и его парализованная жена. В списке пассажиров они значились как «Донат, мистер и Донат, миссис». Оба поднялись на борт по отдельному трапу еще до того, как остальные пассажиры начали проходить внутрь. Миссис Донат в инвалидном кресле. Стюард обратил внимание на портфель, который был прикован наручниками к руке женщины.