переводы Буша. Но в немецком издании есть еще одна надпись-
картинка, где банка с киселеобразным Петером красуется на
полке с продуктами. По-видимому, таких вершин глумления
русская душа уже не могла вынести: во всех русских изданиях
завершающий "кадр" отсутствует.
По свидетельству сестры Даниила Хармса, любимым его
чтением в детстве были книги В. Буша именно на немецком
языке. То есть, в отличие от подавляющего большинства своих
сверстников-соотечественников, Даниил Хармс (тогда еще Даня
Ювачев) воспринимал "черный юмор" В. Буша, так сказать,
целиком.
Творчество обэриутов
На русской почве традиции "черного юмора" прививались
плохо, и наиболее значительным автором этого направления
можно считать именно Д. Хармса.
Прежде чем перейти к поэтике "черного юмора" у Хармса и
других обэриутов, остановимся на секунду на отдельных его
проявлениях в предшествующий период.
О гимназическом анекдоте 1910-х годов читаем у В.
Каверина: "Сережа пришел с экзамена? — Да. — А где он? — В
гостиной висит".
Или возьмем журнал "Новый Сатирикон" накануне закрытия
большевиками. На рисунке пассажир извозчичьей пролетки
обращается к вознице: "Ямщик, не гони лошадей, мне некуда
больше спешить". Соль в том, что у ездока вспорот живот, из
которого вываливаются кишки, а от пролетки убегают грабители.
В том же номере читаем рассказ Аркадия Бухова:
— У нас будит дети, — с загадочной улыбкой сказала
Девушка. — Ребенка можно не кормить, они только легче
умирают от этого, эти самые ребенки. Ах, я люблю детей. Мне
хочется от тебя ребенка.
— Маленького, тепленького, розового, — кинул вдаль свою
мечту Юноша.
— Мягкого, сочного, — взметнулась душа Девушки.
— И чтобы кожица хрустела, — нежно шепнул Юноша, —
а по бокам картофель и сметаны побольше...
Эстафету "черного юмора" подхватили обэриуты. Приведем
несколько примеров из творчества Д. Хармса.
О детях я точно знаю, что их не надо пеленать. Их надо
уничтожать. Для этого я бы устроил в городе центральную яму
и бросал бы туда детей.
Или:
Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего
ребенка. А молодая, толстенькая мать терла хорошенькую
девочку лицом о кирпичную стену. Маленький мальчик ел из
плевательницы какую-то гадость.
Или:
Великого императора Александра Вильбердата при виде
ребенка начинало рвать. Во времена великого императора
показать взрослому человеку ребенка считалось наивысшим
оскорблением. Это считалось хуже, чем плюнуть человеку в
лицо, да еще попасть, скажем, в ноздрю.
Кульминацией такого рода рассказов в творчестве Д. Хармса
следует признать его последнюю, предсмертную вещь под
названием "Реабилитация":
... Говорят, я пил кровь, но это неверно: я подлизывал
кровяные лужи и пятна — это естественная потребность
человека уничтожить следы своего, хотя бы и пустяшного,
преступления. А также я не насиловал Елизавету Антоновну... Я
имел дело с трупом, и ей жаловаться не приходится....
Наблюдая близость эстетики Д. Хармса к опыту
"Сатирикона", отметим принципиальное различие этих позиций.
Опусы Буша публиковались открыто, а "игры со смертью" Д.
Хармса были достоянием узкого круга его друзей и стали
известны широким кругам читателей лишь в начале 1990-х
ГОДОВ.
Впрочем, необходимо отметить элементы "черного юмора" и
в тех текстах, которые Хармс мог публиковать легально, — как
детский писатель.
Король в это время растапливал печку, чтобы сжечь
королеву. Королева подкралась сзади и толкнула короля. Король
полетел в печку и там сгорел. Вот и вся сказка.
Смерть, причем насильственная и жестокая, подается
автором лишь как повод для забавы. Естественно, что люди,
воспитанные в другой системе ценностей, инстинктивно
отвергали юмор подобного рода.
Почему? — повар и три поросенка выскочили во двор?
Почему? — свинья и три поросенка спрятались под забор?
Почему? — режет повар свинью, поваренок — поросенка,
поваренок — поросенка, поваренок — поросенка? Почему да
почему.., Чтобы сделать ветчину!
Другой талантливый обэриут А. Введенский также
практиковал эстетику "черного юмора". Так, в знаменитой
(ставшей сейчас едва ли ни классической) "драме для чтения" под
названием "Елка у Ивановых" имеет место такой сюжет. Нянька
моет детей в ванной и неожиданно отрубает топором голову
одной из девочек. Вернувшиеся из театра родители отчаянно
переживают, но в плаче их охватывает возбуждение, и они тут же
предаются любовным усладам. Пьеса завершается
артикулированным умиранием зсех персонажей: "Петя Петров.
Умереть до чего хочется. Просто страсть. Умираю. Умираю. Так,
умер".
Еще один из бывших обэриутов Игорь Бахтерев тоже в
рукописях п рак 1 и ко вал упражнения в "черном юморе" (как
минимум, до 1960-х годов). В его рассказе "Только штырь"
мальчишки играют в футбол оторванной женской головой.
Впрочем, автору настоящей статьи доводилось слышать от
очевидца и участника о том, как в центре города Шадринска,
после уничтожения одного из городских кладбищ, мальчишки
играли в футбол черепами. "Черный юмор" самой жизни?
Мотивы "черного юмора" есть и в стихотворениях 0.
Мандельштама. Среди ходивших в рукописях и опубликованных
только в 1990-е годы есть такие стихи:
Ходит Вермель, тяжело дыша,
Ищет нежного зародыша.
Хорошо но книгу ложится
Человеческая кожица.
Ищет Вермель, словно вор ночной.
Взять на книгу кожу горничной...;
* * *
Он похитил из утробы
Милой братниной жены —
Вы подумайте, кого бы,
И но что они нужны?
Из племянниковой кожи
То-то выйдет переплет,
И кок девушку в прихожей,
Вермель черта ущипнет.
Новое время
Прорыв нетрадиционных форм юмора в 1960— 1970-е годы
произошел после частичной публикации хармсовских
"Анекдотов из жизни Пушкина" в "Литературной газете" (22
ноября 1967 г.).
По-видимому, в то же время широкому кругу литераторов
стали известны и неопубликованные записки Д. Хармса о
персонажах русской литературы:
У Пушкина было четыре сына, и все идиоты...;
Камня они не нашли, но нашли лопату... Этой лопатой
Константин Федин съездил Ольгу Форш по морде;
Тогда Иван схватил топор и трах Толстого по башке.
Толстой упал. Какой позор! И вся литература русская в ночном
горшке.
Скорее всего, именно эти тексты Д. Хармса вызвали волну
подражаний; в их числе анонимный цикл "Веселые ребята":
Поплачет Лермонтов, а потом вытащит саблю и давай
рубать подушки/ Тут и любимая собака не попадайся под руку —
штук сорок так-то зарубил";