— Удобную, — веско говорю я и делаю паузу. — Вот, например, этот диль мне делала моя подруга, Орешница, она потрясающая мастерица, не забудьте его отснять, пожалуйста. Так вот, у него так устроены рукава, что когда я машу рукой на торжественном мероприятии, рукав не сковывает движения и не сдавливает мне локоть. При этом тут вот есть застёжка, так что его можно подсобрать и на пиру не вляпываться манжетом в еду. Это очень удобно!

— Ну а… цвета, фасоны? — допытывается выбитый из колеи странник.

Я пожимаю плечами.

— Да все хороши. Я не люблю чёрный и серый, потому что они унылые, ну и слишком уж пёстрые вещи обычно не ношу. Лучше всего яркие однотонные с какой-нибудь отделкой. Вот, например, матушка мужа мне сшила нижнюю рубашку, я считаю, очень красиво. Но вы же понимаете, я инопланетянка, и в муданжской одежде особенно не разбираюсь, фасоны там, стили… Мужу нравится, когда я в синем.

— Мужу? — упавшим голосом уточняет странник. — Уж не хотите ли вы сказать, что руководствуетесь мнением мужа в вопросе выбора одежды?

— Почему бы и нет? Ему смотреть-то на меня.

— А можно спросить? — встревает фотограф, запечатлев мою коллекцию парадных нарядов. — Вы, когда печальных лечите, как одежду предохраняете? Или вы только издалека консультируете?

— Да нет, что вы, для этого у меня специальная одноразовая рабочая одежда есть, — усмехаюсь я. — Там, в кабинете лежит. Ещё не хватало думать о сохранности вещей, когда по уши в крови копаешься в человеческих внутренностях… Э, вы чего? Ах да, я забыла, что вы целителей боитесь…

Фотографа приходится выволакивать под руки и отпаивать подоспевшим чаем.

— Так-то, дурацкие вопросы Хотон-хон задавать, — невозмутимо замечает матушка, не двинувшаяся с места.

— Продолжим, — стиснув зубы произносит странник и жмёт что-то в органайзере. — Какую вы предпочитаете обувь?

— На низком каблуке! — выпаливаю я заготовленный ответ. Это, может, и не всегда правда, но я хорошо себе представляю, какое влияние мои слова сейчас окажут на количество сломанных ног в этом сезоне. По муданжским мостовым лучше всего ходить в турботах с металлическими носами, а в межсезонье — в ластах.

Странники продолжают расспрашивать меня обо всех подробностях личной и общественной жизни почти до обеда, и если бы не матушка, я бы, наверное, не ушла живой. Она, оказывается, умеет веско высказаться, так что даже мне иногда страшновато становится, а уж посторонним людям, не знающим, какая она обычно милая и добрая, наверняка всерьёз жутко. Меня удивляет, как она не боится пустить о себе какие-нибудь неприятные слухи, но, видимо, уповает на то, что до её деревни они всё равно не дойдут, а в столице матери Императора бояться нечего.

Тирбиш возвращается с прогулки с Алэком, мелкий тут же требует моего внимания, а мне приходится отвечать на сотни вопросов про то, кто, как и чем занимается с юным князем, какие ему читают книжки, покупают игрушки, поют песни и так далее. Поскольку основной корпус детских текстов в моей голове — на моём родном языке, приходится тут же мучительно переводить и пересказывать, что я там внушаю будущему Императору на своём наречии, которое, по выражению матушки, "звучит как пряжа".

Я уже начинаю прикидывать, как бы это так выставить господ странников, чтобы они и правда выставились, и не позвать ли мне для этой цели охрану, когда проблема решается сама собой.

Посреди гостиной вырастает столб зелёного пламени, и из него величественно выступает Ирлик, слегка задевая головным убором потолок, не рассчитанный на рост бога.

— Лиза, — деловито начинает он, игнорируя остальных. Костёр мгновенно гаснет, не оставив по себе никакого следа. — Ну как там дела в Совете? Удалось их уговорить?

— Ну, Ирлик, солнце, я-то почём знаю? Азамат с утра туда ушёл, а я тут занята была. Ты бы заглянул к нему сам, он будет очень рад тебя видеть.

— Ты думаешь? — с сомнением произносит Ирлик. — Мне казалось он последнее время от меня не в восторге.

— Да нет, что ты! — заверяю я. — Просто тут столько всего навалилось, дети, работа, сам понимаешь… Зайди к нему, побеседуй. Я уверена, он с гораздо большим удовольствием обсудит этот проект с тобой, чем будет через меня передавать по испорченному телефону.

— Тоже верно, — соглашается рассудительный Ирлик. — Ну тогда до встречи.

И снова скрывается в огне.

Странники пару минут сидят, приросшие к стульям, медленно переводя взгляд с меня на то место, где только что стоял Ирлик.

— Чего расселись? — гостеприимно спрашивает матушка. — Видите, у Хотон-хон дела поважнее есть, чем вас развлекать! Смотрите, как бы бог не прогневался, что вы свой нос суёте.

Они исчезают через доли секунды. Мы с матушкой переглядываемся и принимаемся хохотать, от души и до слёз.

После обеда, на котором Азамат не присутствует, на меня наваливается работа. Сначала несколько плановых пациентов по записи, а потом ещё приходится спасать одного из земных врачей, у которого внезапно открылась аллергия на какую-то местную пряность. Хорошо, что я случилась в Доме Целителей в этот момент, да ещё и вместе с Киром, потому что изо всех земных специалистов только у меня и у самого больного есть хирургический сертификат, а у мужика отёк Квинке полностью перекрыл дыхательные пути, орально трубку не просунешь. Антигистамины он сам себе ввести успел, но пока они подействуют, можно и задохнуться. Конечно, при нынешних инструментах эту операцию может сделать любой обыватель после школьного курса первой помощи, но на Кира она почему-то произвела неизгладимое впечатление, он долго меня расспрашивал, что к чему и в итоге ушёл тренироваться на поросячьих тушках, так что на ужин у нас образовалась печёная свинина.

— Чудесный запах, — отмечает Азамат, входя и присаживаясь к столу. — Мы что-то отмечаем?

— Если мне не изменяет нюх, ты уже начал, — хмыкаю, радуясь, что матушка ушла почивать час назад. — Я так понимаю, тебе удалось прободать Старейшин?

— Совершенно верно, — кивает Азамат и поясняет, забыв перекючиться с дворцового канцелярита на человеческий язык. — Проект подписан и ожидает только подтверждения с другой стороны, чтобы стать законом. Как только мы получим от хозяев леса письменное обязательство подчиняться человеческому уголовному законодательству, автоматически войдут в силу санкции за убийство и лишение свободы, соответствующие аналогичным применительно к людям, то есть, законодательно хозяева леса приравниваются к человеческим существам.

— А как же они-то бумагу напишут? Они ведь и говорят с трудом! — замечает Кир.

— Об этом Ирлик-хон обещал позаботиться, — довольно улыбается Азамат. — Он ко мне заходил в обед, представляешь? Мы это всё обсудили, ну и выпили за успех предприятия немного… Потом просто разговорились. Он ведь любит логику, вот я ему и предложил проанализировать некоторые статьи муданжского законодательства применительно к разным ситуациям. Знаешь, он ведь очень умный. Схватывает на лету тонкости, которых люди после нескольких лет работы в теме не улавливают. В общем, у меня был чрезвычайно плодотворный день.

— Убедился, что Ирлик не только ко мне и ради меня приходит? — интересуюсь я.

— Да уж, пожалуй, — миролюбиво соглашается Азамат. — Похоже, ему просто поболтать охота. Мы так увлеклись мужским разговором, что про тебя даже не упоминали.

— А Старейшин напугать тоже он тебе помог? — интересуется Кир. — Как в тот раз?

— Нет, сегодня обошлись своими силами, — возражает Азамат. — Старейшина Ажгдийдимидин внезапно выступил за проект. Мне показалось, что он всё ещё неловко себя чувствовал после вчерашнего и поддержал меня в качестве извинения за то, как обошёлся с моим другом.

— Это при том, что Алтоша сам хорош? — удивляюсь я. — Как-то непохоже на духовника так раскаиваться.

Азамат пожимает плечами.

— Он потом ещё написал, что считает меня исключительно трезвомыслящим человеком, и что моё правление чрезвычайно полезно для планеты, и ещё что-то в таком духе. Я даже не понял, к чему это было. Мы с Унгуцем потом парой слов перекинулись, он сказал, что Ажгдийдимидин последнее время какой-то странный. То ли увидел в будущем что, то ли дома неурядицы. Конечно, не моё дело, но хоть бы он с Унгуцем свои проблемы обсуждал, а то нести на себе такую ответственность одному — это должно быть ужасно…