„Баня“ – баней, дело это хорошее, но ведь в свободное от „Бани“ время что-то еще происходило…

Финансирование пребывания Театра сатиры во Франции, оказывается, производилось за счет гастролей нашего цирка, дающих большие прибыли. Это мы узнали во время совместной с циркачами вылазки на верхушку Эйфелевой башни. Гид у нас был весьма солидный – месье Сориа! Водитель огромного автобуса – русский виртуоз! Выделывал такие кренделя по узеньким улочкам, да еще заставленным автомобилями, что нам ничего не оставалось, как почти беспрерывно ему аплодировать. От циркачей узнали о том, что месье Жорж Сориа накануне на банкете, устроенном им же в их честь, подарил каждому – 25 человек! – по прекрасному транзистору! Вряд ли мы, иждивенцы, удостоимся такой чести. Не беда! Наше пребывание в Париже „дороже“ любого транзистора! Долой зависть!

На верхней смотровой площадке башни испытываешь целую гамму чувств: и страха, и восторга, и незащищенности, и бессилия перед мощью окружающего тебя мира, и восхищения перед неограниченной технической и строительной фантазией человечка-козявочки! И все же эти – и визуальные, и философские – впечатления померкли перед тем, что преподнес нам народный артист РСФСР, руководитель аттракциона „На подкидных досках и ходулях“ Владимир Довейко: на высоте 300 метров (остальные 9 метров – телевизионные мачты), где явно ощущаешь покачивание башни, он, немолодой уже человек, взобрался на перила ограды, за которой – воздух и больше ничего, и легко сделал стойку на руках, да еще выделывая ногами разного рода фигурации! Все замерли в шоке! И только когда он снова вернулся в нормальное положение, когда голова заняла свое естественное главенствующее место – выше пяток и не на перилах, а на полу смотровой площадки, – все облегченно вздохнули. Аплодисменты!

Что в Москве? Почему нет вестей? Как „Скапен“? Что „Скапен“? Когда „Скапен“? „Скапен“? „Скапен“?

После башни – второй (первый был в гостинице) завтрак в офисе Жоржа Сориа. О! Это тот же „транзистор“, но с еще большим количеством диапазонов! „Такого“ по транзистору не поймаешь!

Короткие волны (15–20 минут):

1. Виски с содовой, водка, пунш, портвейн – под орехи и кукурузные хлопья с сыром.

2. Сырые шампиньоны – тоненько-тоненько нарезанные в сладком уксусе, яйца под майонезом, посыпанные порошком зеленого сыра.

3. Помидоры, огурцы, стручки зеленого горошка под белое вино, салат, салат (листья).

4. Артишоки, маслины зеленые (оливы) и черные соленые, миндаль, салат, салат (листья).

Средние волны (20–25 мин):

1. Горячая ветчина с жареной картошкой и зеленым горошком Под красное вино. Салат, салат (листья).

2. Запеченное в тесте белое-белое, нежное-нежное мясо – то ли курятины, то ли индейки – с четырьмя сортами горчицы и пятью сыра.

Длинные волны (1–1,5 часа):

1. Виноград, персики, груши, бананы, апельсины, сливы, абрикосы, гибриды слив и абрикосов, шампанское сухое, белое и красное вина…

2. Кофе с коньяком, ликером, мороженое.

У-у-у-у-у!

Георгий Менглет имел неосторожность спросить, что было подано на „средних волнах“ под пунктом „два“. И получил чистосердечный ответ: „Это прекрасные, специально выращенные, экологически чистые лягушки!“ Он был вынужден покинуть трапезную и расстаться со всеми волнами и пунктами! Остальные отнеслись к экстравагантному блюду лояльно, а я даже, как сейчас помню, хотел было намекнуть на то, что был бы не прочь еще раз „прослушать“ опус № 2 на средних волнах. К сожалению, официанты так быстро крутили ручку настройки волн, а смена „мелодий“ происходила так энергично и часто, что я не успел даже рта раскрыть, как вместо второй лягушки на столе появился гибрид сливы и абрикоса и все остальное, уже упомянутое выше.

Я не переставая думал, как бы повели себя инструкторы из Москвы, общаясь с Сориа? Очень интересно! Посол Виноградов утверждал, что чем ретивее инструкторы, тем меньше они знакомы с зарубежьем. Нам они просто вдалбливали то, что давным-давно написано в инструкциях, выданных им когда-то: Совершенно секретно!

На стенах и полках трапезной-музея – живописные работы очень разных авторов (только оригиналы), балетные туфельки Галины Улановой, Майи Плисецкой, Элеоноры Власовой, Виолетты Бовт, их портреты с теплыми словами в адрес Сориа, большие фотографии Чарли Чаплина, Дмитрия Шостаковича, Святослава Рихтера, Давида Ойстраха, Игоря Моисеева, клоуна Румянцева-Карандаша и многих других знаменитых, гениальных… И неизменные слова добрых пожеланий, благодарности и надежды на новые встречи.

Жорж Сориа проявлял ко мне повышенное внимание, так как видел во мне единомышленника в увлечении талантом Ильфа и Петрова. Он, к моему великому удовлетворению, был согласен с тем, что манера поведения Остапа Бендера, его специфический юмор – не более как прикрытие, за которым – не очень удачливый, но умный, изобретательный, обаятельный и не простой человек! Внимание Сориа ко мне позволило познакомиться с очень интересными литературными материалами (на русском языке) и составить себе хоть и поверхностное, но все же впечатление и мнение об Эжене Ионеско, имя и творчество которого в нашей „самой читающей“ стране было предано анафеме и причислено ко всему вредному для строителей „светлого будущего“. Не хотели видеть, что Ионеско „всего лишь по-своему развивает отчаянную попытку Чехова показать на сцене трагическое и все более углубляющееся отчуждение, разъедающее современное общество и даже самых близких и родных людей, которые не способны слушать и слышать друг друга и обращают свои стенания в безответную пустоту“ [1]. Я натолкнулся на эту цитату уже в дни работы над книгой и не мог ее не привести, ибо в ней сжато и, с моей точки зрения, очень неожиданно сфокусировано все то, что мною внутренне понималось, но не было готово к изложению.

Ионеско:„Исчезновение“ – не одна ли это из тем стольких пьес Чехова? Не просто агония общества, которую я вижу в „Вишневом саде“ или „Трех сестрах“, а показанная через определенное общество судьба общества как такового и людей…»

«Я назвал свои комедии „антипьесами“, „комическими драмами“, а драмы – „псевдодрамами“ или „трагифарсами“, потому что комическое, по-моему, трагично, а человеческая трагедия – смехотворна».

Ионеско – парадоксальнейший художник, но очень логично анализирующий наш абсурдный мир!

«Скапен»? «Скапен»? «Скапен»?

Вечером 24 июня 1963 года – первый спектакль «Клопа». Краса и гордость нашего театра!

«Исторический» диалог, состоявшийся накануне в исполнении одного из лучших комедийных артистов России Владимира Алексеевича Лепко и Евгения Весника. Предлагаемые обстоятельства диалога: оба артиста (один – народный РСФСР, другой – заслуженный) – исполнители роли Присыпкина. В Париже два «Клопа» должен играть один и два – другой.

– Женя! Во Франции много моих родственников и друзей, многие – не парижане, но увидеть меня в «Клопе» хотят все. Могут приехать, а играю не я! Досадно! Как ты отнесешься к тому, чтобы мне сыграть все четыре «Клопа»?

– По-моему, это сделать просто необходимо. Я ведь недавно ввелся в спектакль, давно уже знаменитый во многом благодаря вам. Я уступаю без всяких-яких. Все логично и справедливо.

Мастер взволнованно обнял меня и по-отечески поцеловал в лоб.

– Спасибо. Я был уверен в том, что согласишься. Поэтому… вот… захватил, как говорят, в знак благодарности бутылочку чудесного вина, – сказал и чуть-чуть не пустил слезу: Мастер был лиричен и трогателен.

– Нет, нет, нет, дорогой мой, любимый старший товарищ, заберите свой гостинчик. Я должен вас одаривать, а не вы меня!!

– ???

– Вы мне подарили два свободных вечера в Париже! Какая же тут бутылочка?! Я знаю, вы не дружите с «окаянным зельем», поэтому позвольте вам вручить… вот… пачечку вашего любимого краснодарского чая.