Собрание артистов Москонцерта.

– Слово по поводу обновления своего репертуара имеет Иван Байда.

– Но… кзался… ще кру стор же или (выпивает глоток воды, переворачивает страницу блокнота, тяжело вздыхает, вытирает носовым платком пот со лба)ды или фику о! цик… на киха… и успе ха-ха! Все!

– Слово для перевода имеет Лев Миров.

– Иван сказал (Лев Борисович пересказывает очень, оказывается, интересные мысли Байды)…

В быту, в любой ситуации Иван очень хорошо обходился утвердительным или отрицательным движением головы. Восторг выражал длинным протяжным – о-о-о-о! Испуг изображал дрожью всем телом, а желание употребить горячительного – энергичным потиранием ладонью о ладонь, растиранием как бы замерзших ушей и носа (даже в 30-градусную жару). Когда заговаривали о политике, делал кислую мину, после каждой рюмки крестился, любил угощать, дарить, посещал музеи, выставки живописи и скульптуры, ценил красоту, любил балет, был сострадательным человеком, мог заплакать, внимательно выслушав рассказ о чьем-то горе. Притом был наделен незаурядным и оригинальным чувством юмора.

Опоздать на репетицию во вновь организованном Театре эстрады, которым руководил Николай Павлович Смирнов-Сокольский – король эстрады, автор и исполнитель своих фельетонов, ярчайший, смелый человек, – считалось жестоким поступком, неуважением к Самому Смирнову-Сокольскому!

Наказывать, штрафовать, вывешивать выговоры Николай Павлович не любил, но корить, воспитывать очень любил, что было переносить значительно больнее, нежели подвергаться административным «розгам».

…Байда опаздывает на репетицию новой программы на…

О Боже! На 30 минут! Невиданно! Смирнов-Сокольский кипит, хрипит, шумит, грозит… Нос краснеет, челка все более густо спадает на лоб… Но вот в репетиционный зал входит виновато согбенный и со слезами на глазах Байда, молча садится в кресло и… молчит как всегда. Плачет и молчит. Гневный монолог Николая Павловича словно гром обрушивается на голову «преступника»:

– Ну что, мерзкий ты селезень (Иван в прекрасном ярком костюме), что пролаешь или пропищишь мне в ответ, какие запасы слов из твоего разговорного Эрмитажа ты мне предложишь в свое оправдание? Говори внятно, по буквам. Мирова пока нет. Переводить некому!

Байда отвечает сквозь слезы, внятно и медленно:

– У меня рак.

Гнетущая пауза.

– Повтори, – тихо спрашивает Сокольский.

– У меня рак…

– Ну, ну, ну… Перестань плакать… Кто тебе сказал, что у тебя рак?

– Дру…жжж, ок вра… док… тр, тр… Коля скзл…рак, – плачет Байда.

Сокольский поглаживает Ивана по голове:

– Ну, ну, Ванечка, ну, не расстраивайся. А где, где рак?

Байда вынимает из верхнего (для платочка)нагрудного карманчика пиджака клешню сваренного красного рака.

– Вот!!!

Описать дикий восторг остроумнейшего Смирнова-Сокольского невозможно. Когда хохот, сотрясший весь зал, утомленно стих, он обратился к «больному»:

– Я прощаю тебе, мерзкий человек, опоздание. За клешню ставлю тебе четверку. Если бы розыгрыш не был связан с медициной и тем более со страшной болезнью, поставил бы пять. А теперь скажи мне честно, без речных деликатесов, почему ты, негодяй, опоздал? И не стыдно тебе?

– Стыдно. Но тетя при смерти.

– Что, что? Тетя умирает? Наглец! Это уже было! В январе у тебя тетя умирала, в феврале тоже умирала. Смотри мне в глаза. Я ведь очень тебя люблю, сукин сын. Скажи мне честно, у тебя есть тетя?

Байда отрицательно машет головой.

– Тогда почему же ты опоздал?

– Дядя болеет…

– Ах, дядя!.. Смотри мне в глаза, гиена. А дядя у тебя есть?

– Эсть! Неродной – сосед по комэналке, Фдя…

– По коммуналке?

Байда утвердительно кивает головой.

– Ты ведь в отдельной квартире, висельник, живешь. Я тебе ее выхлопотал…

Байда виновато и почти дикционно четко:

– Тгда, звините, проспал.

– Невероятно! Мерзавец! Тебе необходимо жениться! В одиночестве ты дичаешь!

– Она с мно тоже одичае…

– Тоже одичает?

Байда азартно, радостно, утвердительно кивает головой.

– Почему?

Появился Лев Борисович Миров и приступил к переводу:

– Иван сказал, что так как он говорит мало и непонятно, она – будущая жена – может тоже разучиться говорить и замолчать. Он предполагает: если потянусь поцеловать без всякого текста, подумает, что кусаться буду… Да и вообще любой женщине будет трудно с ним жить – заскучает. Одна добрая простушка долго не покидала его, да и только потому, что не верила, что он один борется за двоих. Все ждала, когда он покажет ей партнера: она была уверена, что в конце номера ему удавалось его как-то спрятать от глаз людских…

Такая женщина, которая бы его похвалила и тем вселила бы уверенность в себе, нашлась. Очень красивая женщина. Он гордился ею, любил с ней показываться на людях, сделал ее ассистенткой в своем эстрадном номере. Он еще больше похорошел, немного раздобрел, обрел фундаментальность. Женщина заставила его работать над дикцией и самостоятельно и с педагогами… В компаниях новая пара всегда блистала, особенно в танцах, потому что прекрасно двигалась – пластично и необычайно элегантно. Женщина заболела и ушла из жизни… Мужчина сдал, опустился, «одичал», стал пить и ушел вслед за любимой.

Байда – чудо-человек. Забытое чудо! А жаль! Жаль, что люди часто принимают за золото бутафорские, но звонко побрякивающие пустышки, а в простых неброских людях не замечают настоящих золотых крупинок.

Арнольд Григорьевич Арнольд

В свое время это был знаменитый режиссер эстрады, цирка; создатель «Балета на льду»; в прошлом прекрасный танцор; мужчина с фигурой Аполлона, говоривший с легким еврейским акцентом, и очень добрый человек.

Наш разговор на ипподроме.

– На какую лошадь ставить? – спрашиваю я.

– В этом заезде бежит одна лошадь – нумер четыре… Остальные – черепахи.

После долгих раздумий я ставлю на лошадь под номером три… и выигрываю.

– Арнольд Григорьевич, вы говорили, что победит только четвертая лошадь, а я выиграл на третьей…

– Так. Значит, я тебе сказал нумер четыре, а ты выиграл на нумере три.

– Да.

– Ну, все ясно. Все ясно, дорогой мой. Ты выиграл потому, что играть не умеешь!

После циркового представления в вольере зверей.

– Весник, ты типов разных собираешь в свою устную актерскую записную книжку. Пойдем, я тебя познакомлю с феноменальным человеком. Он сторож при животных. Васей его зовут. Ему скоро 79 лет. Все слова он говорит через букву «р», да еще грассирует – «р-р-р-р». Звучит очень эффектно и неожиданно. Невероятно смешно, когда он поет свою любимую песню «Эй-эй, ухнем», подражая Шаляпину, но все слова с обязательным «р-р-р-р». Во-он в углу видишь медведя? Жуткий баловник, просто хулиган, но талантливый артист. Шумит, рычит, фырчит, лапами пугает, цепью гремит, никого не боится. Боится только обнаженного по пояс и наступающего на него с перекатывающимися по телу бицепсами Григория Новака. Тогда замолкает, ложится на пол и покорно, заискивающе смотрит на чудо-богатыря. А уж когда к нему подходит дядя Вася и рычит на него, грассируя букву «р», мишка прижимает к голове уши, забивается в угол и боится посмотреть на рычащее «чудище».

Познакомился я с дядей Васей.

– Ты женат?

– Др-р-ра (то есть – да).

– Дети есть?

– Др-р-р-рвор-р-ре (что значит «двое»).

– Любишь их?

– Др-р-р-р-ра. Нр-р-р-ро льр-р-р-р-р-р-рва люр-р-р-р-р-р-р-р-рбир-р-р-рл нр-р-ре мр-р-реньр-р-р-р-рше (что означает «но льва любил не меньше»).

– Какого льва?

Дядя Вася объясняет, что был персональным сторожем циркового дрессированного льва. К концу рассказа у него появились слезы на глазах. Признался в том, что во время Отечественной войны у льва мясо воровал, благодаря чему семья дяди Васи выжила, а царь зверей Богу душу отдал.