Изменить стиль страницы

После того как на экраны вышли обе серии «Сталинградской битвы», в доме у Дикого устроили мальчишник. Было нас четверо. Накрыли мужской стол: горчица, чеснок, хрен, сосиски и водка. Женщин не было. Сидим беседуем. В четверть двенадцатого ночи звонок в дверь.

Дикий посмотрел в глазок двери и говорит:

– Наверное, опять за мной. Женя, открой.

– А что такое?

– Да вот… подполковник НКВД. – И ушел в другую комнату.

Я открыл дверь.

– Алексей Денисович дома?

– Дома.

– Его через сорок пять минут ждет товарищ Сталин. В Кремле.

Дикий услышал и вышел к нам.

– Я не могу.

– Почему?

– Я выпил водки, съел чесноку. Нет-нет, от меня пахнет. Я не могу.

– Согласитесь, глупо будет, если я доложу, что вы наелись чесноку, выпили водки и поэтому не приедете! Приведите себя в порядок, все будет нормально. Поедемте. Неудобно.

Алексей Денисович побрился, переоделся, сказал нам, чтобы ждали, и уехал. Вернулся через полтора часа. Вот что он рассказал.

Приехали они в Кремль, привели его в комнату, где стоял большой мраморный стол без скатерти, и оставили одного. Ждал минут двадцать. Приходит Сталин. Поздоровались.

Сталин:

– Я хотел с вами побеседовать. Вы знаете, что это я назначил вас на роль Сталина? Мне Берия предложил посмотреть двенадцать актерских проб. Я выбрал вас. Потому что вы никакого акцента в роли Сталина не играли. И внешнего сходства нет. Мне это понравилось. Могуче выглядите в этой роли. Скажите, почему вы не пользовались этими атрибутами, которыми все артисты пользовались? Ни акцентом, ни внешним сходством.

– А я, извините, не вас играл, – говорит Дикий, прикрывая ладонью рот, чтобы не слышно было чесночного запаха.

– Позвольте узнать, кого же вы, в таком случае, играли?

– Я играл впечатление народа о вожде!

Сталин зааплодировал. Потом говорит:

– Я в курсе всех ваших дел. Вы не должны обижаться на советскую власть за то, что были репрессированы. Великий Ленин сказал, что каждый настоящий большевик должен пройти через тюрьму.

– Иосиф Виссарионович, Ленин сказал это до революции, – выпаливает Дикий.

Сталин хлопнул два-три раза в ладоши – и не понять: то ли поаплодировал, то ли?.. И ушел. Потом вернулся. В левой руке между мизинцем и безымянным пальцем держит бутылку вина, между большим и указательным – лимон. В другой руке точно так же зажаты два фужера. Поставил все на стол, сам нарезал лимон, плеснул вина в фужер Дикому, себе налил полный, чокнулись, выпили.

Сталин утер усы и сказал:

– Надеюсь, товарищ Дикий, мы можем теперь на равных с вами разговаривать? – То ли учуял, что Дикий дома пригубил, то ли доложили об этом.

Маленькая деталь. Играя в фильме Сталина, Дикий дважды говорил слово «каммуныкация». Это было единственное слово, которое он произносил с акцентом, и создавалось впечатление, что он осетин.

Во время болезни Дикого я часто навещал его и как-то спросил:

– Дядь Леша, почему вы были ко мне так внимательны? Почему ко мне так хорошо относились?

Он ответил:

– Во-первых, знал, что у тебя нет родителей. Мне нравилось, что ты пошел на фронт. Но в основном я тебя уважал и любил и сейчас люблю за то, что ты не записывал за мной мои мысли, как другие. И ты спорил со мной. Вот главное: ты со мной спорил. Мне это очень нравилось.

Где бы они ни встречались – на заседаниях, на улицах разных городов, в павильонах киностудий, в ресторанах или гостиницах, – везде, не сговариваясь, падали друг перед другом на колени. Потом через несколько секунд, не сказав ни слова, вставали и расходились…

В Харькове коленопреклоненных (прямо на тротуаре) двух гениев пригласили в отделение милиции, оштрафовали за нарушение общественного порядка. Штраф был уплачен, и снова задержанные опустились друг перед другом на колени, но на сей раз – после объяснения мотивировки своих «коленопадений», как выражения высочайшего восхищения талантом каждого. Штрафы были им возвращены, на милицейских машинах «нарушители» были доставлены в гостиницу, за что сопровождавшие их получили на память о приятной встрече автографы: «Народный артист СССР, лауреат Сталинской премии Амвросий Бучма» и «Народный артист СССР Алексей Дикий» (пятикратный лауреат Сталинской премии).

Ресторан Дома актера. К Дикому подходит человек: бородка, слегка не выговаривает «р», очень нервный, глаза горят.

– Вы Дикий?

– Я.

– Вы подлец!

– В чем дело?

– Я сидел вместе с вами на пересыльном пункте, в тюрьме. Вас любили все. Вы делили блатным посылки, вас называли «паханом». И вдруг после всего этого вы позволили себе сыграть на экране Сталина! Вы подлец!

Дикий спокойно поднялся из-за стола, торжественный и строгий, поднял бокал:

– Я его не сыграл. Я его создал.

Какой-то сидевший за соседним столом товарищ бросил вилку и, как ошарашенный, выскочил из ресторана, очевидно, чтобы не быть свидетелем этого диалога.

Незнакомец остался с Диким. Сидели, долго говорили, пили водку…

Дикий в постели. Совсем больной, обречен, знает об этом. Медицинской сестре, приходившей делать укол, каждый раз говорил:

– Я вас прошу, не надо. Бросьте. Идите домой. Я режиссер. Я хочу знать, что такое смерть.

В последние недели, дни был обложен сочинениями Льва Толстого. Перечитывал, ругал, называл Толстого фарисеем:

– Он обманул меня!

Его последние дни – у-ди-ви-тельные: отказаться от уколов, терпеть адскую боль и ругать Толстого! Что это?

Начало

Константин Сергеевич Станиславский сказал: «50 процентов таланта – сценическое обаяние». А я, извините, беру на себя смелость добавить: «Остальные 50 процентов – наблюдательность!» Писатели свои наблюдения чаще всего фиксируют в записных книжках. Актеры же, как правило, подсмотренные особенности человеческого характера, внешности, манеру говорить, подсказки для грима, заложенные в физиономиях людей, фиксируют в своей памяти. В своей, если можно так сказать, устной записной книжке. Из нее они извлекают для создания образа запомнившиеся, необходимые детали. Чем солиднее такая устная книжица, тем легче создавать в каждой роли новый образ, новый человеческий лик.

1948 год. Работаю в театре имени Станиславского. Начинал я актерствовать с ролей стариков, очень, очень стареньких. И благодарю судьбу за это, так как играть такие роли в 25–26 лет – это настоящий подарок! Хочешь не хочешь, а уходить от своих данных необходимо, надо учиться «ремеслу» перевоплощения. Я убежден в том, что сыгранные роли стариков в начале моей карьеры во многом определили характер и стиль дальнейшего ее развития, когда наблюдательность и фиксация впечатлений стали играть решающую роль.

В пьесе «С любовью не шутят» получил роль старика Дона Педро. Репетировать было трудно: никак не мог найти, за что «ухватиться». Мучился, мучился, но как-то зашел в Центральный дом работников искусств (ЦДРИ). Заглянул в малый зал: там шло какое-то собрание или конференция. Объявляют очередного выступающего – скульптора из Ленинграда. Вижу, как к трибуне идет человек с грозным взглядом и львиной гривой волос. Потрясающая внешность: густые брови, невероятной величины скулы, подчеркнуто волевой подбородок. Энергично поднимается на трибуну! Власть! Сила! Человечище! Небольшая пауза. Оратор набирает полную грудь воздуха и вдруг – тоненьким голосочком, почти на фальцете, с трибуны жалобно спорхнуло:

– Материала нету. Инструмента нету. Что делать? Не знаю!

Моя роль Дона Педро была для меня решена!

«Наследники Рабурдэна» Эмиля Золя. Роль дядюшки Рабурдэна. Хитрый, 80-летний старик, обжора, толстяк, окруженный алчными наследниками, соперничающими в подхалимаже.

Снова поиски, поиски. Необходимы новые краски, характерные детали, походка. Перебрал все «полочки» своих наблюдений. Отчаяние… И вдруг звонок моего любимого учителя, дорогого Алексея Денисовича Дикого, знавшего все о моих мучениях.