— Дорогая Марина. Я, конечно, понимаю, что мой возраст, — негромко и вкрадчиво начал Андрей Анатольевич, положив свою руку на руку Марины, — не дает мне надежды на вашу благосклонность. Но поверьте, как только я вас увидел, в душе у меня что-то перекувырнулось словно. Мне кажется, что в моем возрасте говорить о любви глупо. Ведь, правда, глупо?

— Да нет, отчего же глупо, вовсе даже нет, — немея внутри, проговорила Марина. "Господи! Этот-то куда?!"

— Дорогая Мариночка, вы даже не предполагаете, что значите для меня. Я бы закружил вас в танце, я бы унес вас к облакам восторга. Мы бы танцевали с вами всю ночь до утра, а утром поплыли кататься по реке на кораблике. Я не видел таких женщин. Мы бы отправились с вами в путешествие, побывали бы на Гималаях, в Китае на горячих источниках Туктменского перевала…

Марина слушала как завороженная. С ней творилось что-то особенное. Она глядела ему в глаза и верила, и виделся ей уже не седой престарелый и лысоватый дядечка, а мужественный, красивый, обаятельный мужчина.

— … Мы бы кружились в завораживающем танце…. но… я не могу, — слезы вдруг навернулись ему на глаза. — У меня… — он высунул из-под скатерти ногу и постучал по ней костяшками пальцев. Судя по звуку внутри было пусто — протез. Марина настолько расчувствовалась от неожиданного признания своего собеседника, что у нее глаза тоже наполнились слезами. — Хотя самый хороший протез. Мне делали его в Европе, в Берлине. Там есть такие специальные магазины, где вы можете подобрать себе по вкусу любой орган — хоть пластмассовый, хоть металлический. Удивительный магазин. Он такой же большой, как ЦУМ в Москве, и весь с частями человеческого тела. Представляете?! Об этом магазине я расскажу вам как-нибудь в другой раз и более подробно. — Слезинка скатилась у него по щеке, он смахнул ее. — Только прошу не жалейте, не жалейте меня, я этого не перенесу. — Вот это у меня очень хороший протез, я перемерил там наверное тыщу, — Андрей Анатольевич хотел поднять штанину, чтобы показать его во всей красе, но передумал. — В нем даже спать можно. Но не танцевать. А моя мечта… я хотел закружить бы вас в танце стремительном…

Сзади кто-то тронул Марину за плечо. Она оглянулась. Возле нее стоял Максим, она провела по глазам, смахивая следы слезинок.

— Извините, что врываюсь в вашу беседу, но мне с тобой очень нужно поговорить.

— Вообще-то я занята, — сказала Марина, накрыв руку Андрея Анатольевича своей. — Разве ты не видишь?

— Это очень срочно, буквально на два слова.

Марина поднялась неохотно. Они отошли к окну. На улице было темно, горели только праздничные гирлянды на деревьях.

— Послушай меня, Марина, тебе нужно уходить. Я попробую вывести тебя через другую дверь…

— Подожди, с какой это стати? Между прочим, твоя жена меня пригласила на свадьбу, а теперь, значит, выгоняете. А твоя женушка, что же… И вообще почему это уходить! Нечего было приглашать… — Марина возмутилась. — Ты когда моим мужем был, не распоряжался мной как заблагорассудится, а теперь уж и подавно.

— Да я не распоряжаюсь, — Максим оглянулся по сторонам — не может ли кто-нибудь услышать их. — Тебе грозит опасность, пойми это.

— Какая еще опасность, что ты бредишь? От кого? Что ты, как собака на сене. Женился, так женился. От меня-то чего тебе нужно?

— Я не могу тебе пока сказать, но тебе нужно уехать. Тебе грозит опасность.

— Никуда я не пойду. А если вам с Матильдой не нравится… И вообще, придумал бы что-нибудь получше.

— Как хочешь, но я тебя предупредил.

— Вот меня тут считают как бы человеком второго сорта. Но я круче их всех, — с бокалом в руке к Марине с Максимом, хромая на обе ноги, подошел инвалид без уха и пальцев на руке и сразу, не представляясь, начал говорить. Максим отошел. — Я постиг самые высоты вкуса, об этом даже в книге грека Лестригона ничего не сказано, — инвалид с виду был мерзок и не удивительно, что его все обходили стороной. Он сам подходил к кому хотел и заводил разговор. — Я переплюнул их всех, — он обвел нетрезвым взглядом зал. — Но самое главное у меня впереди, я вот только договорюсь. Деньги у меня уже есть. Вот меня Филологом называют. Я от части только филолог, но…

— Вы, почтенный Филолог, уже утомили нашу даму, — рядом с ними оказалась Матильда.

— Да я только подошел, — возмутился Филолог, с вызовом глядя на Председательницу.

Кажется, он один позволял себе спорить и быть непочтительным с Матильдой.

Но Марильда не обратила внимания на его возражения и, взяв Марину под руку, увела от инвалида. — Что тебе Максимчик говорил? Я за вами наблюдала. Что говорил, ну! — голос ее звучал зло, в нем слышалось змеиное шипение.

— Да ничего особенного, так о разводе беседовали, — соврала Марина, понимая, что наверное зря это делает и нужно было сказать правду, — пусть новая жена узнает побольше о своем муженьке. Но что-то ей подсказывало, что нужно молчать.

— А чего с ним беседовать — развелись, так развелись. Ну ладно, ты ведь все равно правду не скажешь.

От небольшой компании отделился мужчина с седой бородкой, подошел к женщинам.

— Вот кого хочу тебе представить. Карл Иванович — банкир, очень обаятельный человек, имеет абсолютный вкус.

— А зачем мне банкир, мне нечего сберегать.

— Ну я пошла, а вы уж тут как-нибудь без меня.

Матильда перешла к другой группе гостей, спорившей о превосходстве китайской кухни над новозеландской.

— Я очарован вами, — жарко зашептал банкир, беря Марину под руку.

— Я почему-то так и подумала, — ответила она. Банкир недоуменно вскинул брови. — Сегодня все мужчины мне в любви признаются, наверное, съели что-нибудь.

Потом они танцевали, пили красное вино, еще дважды ее приглашал на танец молодой человек, говорил о своей все разрастающейся любви. На протяжении вечера Марина ловила на себе восторженные и влюбленные взгляды и других гостей мужского пола, а безногий Андрей Анатольевич так и вовсе не сводил с нее горящих глаз весь остаток вечера. Успех у мужской части гостей и выпитое вино вскружили Марине голову. Сегодня она безусловно была королевой бала. Она даже забыла, что находится на свадьбе своего бывшего мужа, да похоже, о свадьбе забыли и все окружающие.

— Я отвезу вас домой, — во время танца жарко шепнул ей на ухо банкир Карл Иванович, когда часы показывали уже за полночь.

Марине нравился этот человек: в нем было что-то по-настоящему властное и сильное.

— Вы уже уезжаете? Очень жаль, очень жаль. — Матильда заключила Марину в жаркие мягкие объятия и поцеловала в щечку. — Ты, милочка, очень всем понравилась.

— Когда это намечается? — спросил Карл Иванович у Матильды.

— Что намечается?.. Ах, да! Думаю, как всегда на день всех влюбленных.

Гости, увидев, что Марина с банкиром уходят, обступили их и в знак согласия с Матильдой закивали и заулыбались доброжелательно.

— Мы прощаемся с нашей гостьей, — сказала во всеуслышанье Матильда. — Надеюсь, мы еще увидимся с ней.

Марина улыбнулась, и они с банкиром пошли к двери.

— Помашите им рукой, им это будет приятно, — шепнул банкир, когда они уже подходили к двери, которую услужливо распахнул перед ними клоун-швейцар. Марина повернулась к гостям. Все они продолжали стоять, глядя вслед удаляющейся паре. Марина улыбнулась и прощально помахала рукой. Ей охотно замахали в ответ.

Глава 5

Президента тоже можно любить

Марина жила с матерью в трехкомнатной квартире на Каменноостровском. Отец, когда-то крупный чиновник из Смольного, умер лет десять назад в психиатрической больнице.

— Ты вся в своего отца! — иногда в запальчивости говорила мать, кивая на портрет президента. — Ты тоже в психишке умрешь! Это по наследству, между прочим, переходит.

Пророчества матери в некоторой степени сбылись и проявили себя в тридцатилетнем возрасте болезненно, так что врачи рекомендовали госпитализацию, но Марина отказалась. К тому времени уже в психушки насильно не забирали.