Небольшая община Масквеша, казалось, замкнулась в себе, словно индийская деревня. Случись хоть всемирный потоп, и даже тогда здесь продолжат посылать сыновей в школу, чтобы воспитать из них «добрых граждан». Об этом неустанно молятся истинно американские папаши — граждане, которые сами планируют строительство дорог, определяют размеры местного налога, учреждают свои третейские суды и органы самоуправления. Они проделывают все это с помощью избирательного бюллетеня или открытым голосованием, обязательно учитывая при этом мнение своих вождей (на чем вообще зиждется избирательная система). И так течет их жизнь, пока они не займут подобающего их вероисповеданию места на кладбище. Вот каковы американцы (а не какие-то иностранцы) в состоянии мира и соблюдении добропорядочности. Они сами управляют собой ради самих же себя, своих жен и детей.

Однако дело в том, что большинство жителей Масквеша, хотя они сами и не подозревали об этом, были типичными методистами, подобными тем, что бродят вересковыми пустошами Йоркшира или посещают по воскресным дням церковь в горных районах Англии. Здесь тоже читают проповеди, говорят о дисциплине, с помощью которой души праведников (иногда к их вящему раздражению) приводятся к совершенству на этой земле, с тем чтобы они могли выправить пути свои и жить и умереть в добром звании. Если вы незнакомы с методистским укладом, то не поймете, о чем идет речь. Дисциплина — не шутка, и степень ее воздействия на конгрегацию зависит от руководителя братства, его человечности и чувства такта. Если он знает, куда направлены чаяния юности, то сумеет, не прибегая к насилию, обратить молодые души к добру, иначе те отшатнутся в страхе. У методистской дисциплины, так сказать, длинные руки. Одна девушка привела мне необычный и очень интересный для иностранца пример. Она рассказала о своей подруге, которая однажды (это случилось в другом городе) получила выговор от старших за то, что была на танцах. Те сочли это тяжким преступлением. Могло ли такое понравиться девушке?

Подумайте сами: к какому иному результату мог привести такой формальный нагоняй, исходивший от моложавого, но сурового старейшины, который считал для себя невозможным попустительствовать танцевальным инстинктам молодого человеческого существа? Каленое железо, извлекаемое только для того, чтобы напугать грешника, нередко опаляет его душу. Это может засвидетельствовать каждый, кому довелось столкнуться со старой верой.

Однако все это было чрезвычайно интересно: чистая, цельная жизнь, в которой отдавали должное заботам иного мира и в то же время не забывали об игре в теннис прохладными вечерами. Здесь одинаково честно и серьезно относились к трудам земным и заботились о спасении души. Я имел честь встретить здесь во плоти Мэг, Джо, Бэт, Эйми (какими их обрисовала мисс Луиза Олкотт), которых вы, должно быть, тоже знаете. Они не жеманничали, не скрытничали, потому что им было нечего скрывать. Здесь немало «маленьких женщин», потому что, как и в Англии, парни разъехались в поисках заработка. Некоторые трудились в грохочущих городах, другие канули в безбрежные просторы Запада, иные оказались на томном, ленивом Юге. Девушки ждали их возвращения по традиции всех девушек мира.

В один из солнечных дней празднично одетые парни приедут погостить, и ни единое дурное слово не сорвется с их языков, а девушки в белых платьях, как призраки, замаячат на верандах, встречая каждого по достоинству. Мама не станет ни во что вмешиваться, папа тоже, потому что в тот день отправится в город, чтобы вправить мозги землемеру.

Действительно, стоит ли беспокоиться? С пятнадцати лет девушка-американка общается с мальчиками, словно сестра с братьями. Это слуги, которые катают ее, дарят ей цветы и сладости, довольно дорогие, и это обстоятельство недурно сказывается на поведении молодых людей, приучая их ценить дружбу, ради которой, экономя на сигарах, приходится жертвовать наличными. Что касается самой девушки, ее учат уважать себя и понимать, что ее судьба зависит от нее самой, и она тем более дорожит, не злоупотребляя, той свободой, которая ей предоставлена. Вот почему, по ее собственным словам, «она чудесно проводит время» в обществе парней, которые тоже имеют сестер.

Девушки знают, что, если они окажутся недостойными доверия парней, те попросту лишат их возможности выйти замуж. Так течет время, и девушка знакомится с другой «половиной дома». Она узнаёт, что мужчина не полубог и не таинственное чудовище, а обыкновенная — эгоистичная, тщеславная, прожорливая, однако в целом общительная — личность, которую нужно утешать, кормить и направлять в жизни. Она обретает знания, доступные ее сестрам в Англии только после нескольких лет замужества. Затем она сама делает выбор. Золотистая поволока подергивает кое-что повидавшие глаза (и тем не менее пелена позолочена), и девушка делает такой же милый ее сердцу иррациональный выбор, как и англичанка. Однако с очевидным преимуществом: она знает больше, умеет развлекаться, разбирается в бизнесе, понимает, что значат служба и хобби в жизни мужчины. Все это ей удается почерпнуть в результате общения с мальчиками, из бесед с подругами, которые на своих таинственных совещаниях всегда успевают обсудить, что поделывают Том, Тэд, Стьюк или Джек. Таким образом получается, что она в полном смысле слова настоящий товарищ того, за кого выходит замуж. Она живет интересами фирмы, с ней советуются в трудное время, к ее помощи и сочувствию взывают в минуту опасности. Приятно сознавать, что чье-то сердце бьется ради вас. Но еще лучше, когда над этим сердцем возвышается головка, которая думает вместе с вами, а губы, которые приятно целовать, могут изречь мудрый совет.

Когда молодая американка (я говорю о рядовых этой благородной армии) однажды выходит замуж, все удовольствия для нее кончаются, и тут уж ничего не поделаешь. Что было, то было. Время, отведенное для развлечений, может длиться пять, семь, даже десять лет в зависимости от обстоятельств. Она с поразительной быстротой отрекается от общества, и уж никто не видит ее иначе, как вместе с мужем. Королева умерла или занята семьей. Обыкновенная домашняя работа (кажется, как и везде) старит американку. Правда, ей «помогает» какая-ни-будь ирландка или негритянка. Это не совсем честно по отношению к хозяйке, ведь она выполняет три четверти домашней работы сама, потому что в этом нудном, изматывающем нервы деле приходящая прислуга — одна морока.

О, где бы вы ни встретились с американцем, отнеситесь к нему доброжелательно. Пригласите его в клуб, и он займет вас разговорами до утра. Угостите его красным испанским вином и лучшей бараниной. Я никогда не смогу отплатить ему за хлеб-соль. Умоляю вас вернуть мой долг по частям любому представителю этой нации. Запишите все на мой счет до тех пор, пока наши пути не пересекутся вновь. Американец пьет такую же воду со льдом, но ему не по вкусу наши сигары.

Как же завершить мой рассказ? Интересно ли вам услышать о пикниках под сенью душных, словно застывших, лесов, нависающих над Мононгахилой; о дурацких двухместных колясках, которые застревают в кустах ежевики, едва не опрокидываясь; о прогулках вниз по реке на лодках под лучами раскаленного солнца, по реке, которая совсем недавно выбрасывала к ногам потрясенных жителей Масквеша трупы джонстаунской трагедии [361]? Я видел только одного человека, который пережил катастрофу. Он был священником. За одну кошмарную ночь его дом, церковь, прихожане, жена и дети исчезли с лица земли. Он уже не занимался ничем, но Господь Бог был милостив к нему. Священник сидел на солнцепеке и слабо улыбался. Его бедное, затуманенное сознание подсказывало: что-то произошло. Он не сознавал, что же именно, но одно было бесспорно: что-то все-таки случилось. Оставалось только молиться, чтобы свет сознания больше никогда не снизошел на него.

Но моя память сохранила и другие картины: огромный промышленный город (на триста тысяч душ), который освещался и обогревался природным газом, и просторная долина, полная огнедышащих труб, не отравляющих чистое небо гирляндами дыма; сам Масквеш, освещаемый той же таинственной силой, — на углах его улиц денно и нощно ревут языки газового пламени; флот плоскодонных угольных барж, влекомых на буксире, которые непрерывным потоком движутся вниз по реке в Сент-Луис; фабрики, которые гнездятся в лесах и производят все существующие на земле рукоятки для топоров и лопат; наконец, странная, всеми забытая немецкая община — Братство Вечной Разлуки, основанное в те годы, когда штат был молод, а земля дешева. Обшина вымирает, потому что ее членам запрещено вступать в брак, а рекруты очень немногочисленны. Рост цен на землю почти задушил этих несчастных стариков наплывом богатства, которого они не желали вовсе. Они живут в крохотной деревеньке, застроенной голландскими домиками, которые развернуты дверями прочь от дороги. По сравнению с безмолвием, которое царит в этой деревеньке, монастырская тишина Масквеша — настоящий разгул метрополии. И здесь, среди этих цветов, тоже кроется история любви. Повесть о ней заняла семьдесят долгих лет и рассказывает о брате и сестре, которые любили друг друга, но свой долг перед братством почитали превыше всего. Так они жили и продолжают жить, встречаясь ежедневно, пребывая в вечной разлуке. Их по-детски невинные лица уже не выражают волнения. Для непосвященных эти верные сердца — обыкновенные глубокие старики в нелепой одежде. Но они любят друг друга, и это заставляет вспомнить мальчишек и девчонок Масквеша.