Оценивая качества китайского воспитания, П. Я. Пясецкий в 1904 г. сделал такой вывод: «Важнейшее из них именно то, которое создало и поддерживает великую стену — в переносном смысле, — ограждающую Китай от воздействия на него европейской культуры, это качество — китайское самомнение и убеждение в собственном превосходстве. Китаец уверен, что все китайское лучше некитайского, и не в состоянии представить себе, что на свете есть что-либо другое превосходнее его родного. Воображая себя совершенным, китаец, естественно, питает отвращение к мысли о преобразовании, тем более что непрошеным реформатором является „заморский черт“, как в Китае величают европейцев; на последних китаец смотрит со смешанным чувством любопытства и презрения, как мы смотрим на клоуна или фокусника, удивляясь их ловкости, но не думая приравнивать их к себе. За европейцем китаец признает практическую смекалку и технические познания, готов пользоваться его услугами для реорганизации армии и флота, для устройства арсенала или фабрики, но он никогда не поверит, что государственный строй в Европе лучше, правосудие устроено правильнее и гуманнее, философия и религия глубже и т. п. Консерватизм китайца переходит в косность, он благоговеет перед стариной и черпает в ней указания и советы для настоящего; он страшится реформ, как бедствия, и оцепенел в своей своеобразной культуре, давно отжившей свое время».

И хотя авторы приведенных высказываний применяют слово «китаец», речь, конечно, шла о тех, кто стоял над китайским народом.

Идеалом, достойным подражания, в феодальном Китае считалась китайская древность. Помыслы учащихся были устремлены не в будущее, а в прошлое. «Легенды из прошлого, — писал в 1895 г. американский китаевед Р. Грейвс, проживший в Китае сорок лет, — кажется, больше интересуют китайских учителей, чем планы на будущее. Это почитание прошлого иной раз выглядит смехотворным в глазах иностранцев. Даже более прогрессивные учителя, которые желают защитить современные нововведения, считают необходимым в ущерб народу заявить, что нужно в жизни вернуться к прежним векам».

Немаловажная особенность старой китайской школы состояла в том, что там издавна царил дух метафизики и начетничества. Любые явления в природе и обществе рассматривались метафизически, односторонне, изолированно друг от друга: хорошее или плохое, доброе или жестокое, черное или белое, бескорыстие или алчность и т. д. В классической книге «Лицзи» говорилось о проявлении различных человеческих эмоций: «Радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть, желание — вот семь природных проявлений человеческого сердца. Отец должен быть милостив, а сын почтителен; старший брат должен быть ласков, а младший покорен; муж должен быть верен, а жена послушна; старший должен быть снисходителен, а младший послушен; государь должен быть человеколюбив, а чиновник предан — вот десять видов справедливости».

Человеческие чувства здесь представлены как бы в чистом виде: если радость, то только радость; если печаль, то только печаль и т. д. Сложная гамма переживаний, когда печаль может переплетаться с радостью, любовь — с ненавистью, для древних китайских мыслителей как бы не существовала. В их представлениях человеческие отношения сводятся к однолинейности — один должен быть ласков, другой — покорен и т. д.

Из-за многолетней зубрежки изречений древних мудрецов без осмысливания мозг учащегося отравлялся ядом начетничества. Для него высшим авторитетом были: дома — отец, в школе — учитель, на службе — начальник, в государстве — император.

Приучаемый с малолетства к беспрекословному подчинению, мальчик, а затем юноша сам становился распространителем неосмысленного послушания, и никакие внешние силы не могли уже повлиять на его мозг, глубоко вобравший в себя шаблоны, заложенные в конфуцианских книгах. Он мыслил постулатами, и, если жизнь не подтверждала их правильность, это его не смущало, потому что изречения мудрецов были рассчитаны на вечность, а текущие отклонения от них — явление временное.

«Конфуций сказал…» — и все, что он сказал, считалось железным и неопровержимым независимо от времени и исторических условий. Уважение к его высказываниям основывалось не на убеждении, а на слепой вере.

Люди, прошедшие долгий путь зазубривания текстов конфуцианских книг, с трудом воспринимали окружающий мир и отучались самостоятельно мыслить. Они, как правило, превращались в самоуверенных начетчиков, слепо веривших в конфуцианские догмы как в абсолютную истину. Такая схоластическая, начетническая система образования делала практически невозможным распространение современных знаний среди народных масс.

Заключение

Мы перелистали страницы прошлого, главным образом относящиеся к периоду господства в Китае маньчжурской династии Цин; рассказали о некоторых сторонах духовной жизни китайского народа, о жестокости и лицемерии его угнетателей; познакомились с традициями, обычаями и нравами, в которых много было необычного для европейцев.

Казалось бы, какой исторический парадокс! Кочевая, отсталая народность — маньчжуры, которых к началу XX столетия было не больше пяти миллионов человек, порабощали четыреста миллионов китайцев, обладавших богатой древней культурой. Понятно, что речь идет не о маньчжурской народности в целом, а о маньчжурских завоевателях, которые унаследовали великодержавные традиции китайских императоров, их методы порабощения и угнетения трудящихся, «своих» и «чужих». В этом черном деле маньчжурские правители опирались на китайских прислужников — феодалов-помещиков, гражданских и военных чиновников, конфуцианских ученых-книжников. Без их помощи маньчжурское господство в Китае вряд ли продолжалось бы столь длительное время.

Тирания маньчжурских императоров и их прислужников, отчаянная бедность, нечеловеческий труд, постоянная угроза голодной смерти, дикие суеверия и предрассудки, религиозный дурман, семейный уклад, подавляющий личность, попрание национального достоинства — все испытал на себе трудовой люд Китая.

Трудолюбивый и талантливый китайский народ внес большой вклад в сокровищницу мировой культуры, науки и техники. Философия, историография, искусство, литература, астрономия, математика, механика, медицина, агрономия получили большое развитие в Древнем и средневековом Китае. Многие важные естественнонаучные и технические открытия были сделаны в этой стране: изобретение пороха, сейсмографа, бумаги, компаса, книгопечатания.

Уже во II тысячелетии до н. э. в Китае были известны техника выплавки бронзы, гончарное ремесло, производство керамики, прядение и ткачество. В те далекие от нас времена китайские умельцы изготовляли из бронзы орудия труда — топоры, лопаты, ножи, иглы, сосуды для приготовления пищи и вина, военные доспехи и оружие, предметы ритуала; земледельцы пользовались каменными и костяными орудиями для возделывания земли с помощью парных упряжек животных.

Китай — родина шелка и шелковых тканей. Шелковое производство в этой стране было известно уже 2 тысячи лет назад. Культура чая также зародилась в Китае.

Одним из показателей высокого уровня развития материального производства в Древнем и средневековом Китае был расцвет прикладного искусства, завоевавшего признание во всем мире.

Керамические изделия — продукт выдающихся достижений многих поколений китайских гончаров. Особым изяществом и красотой отличается так называемая «бурая керамика» с характерным для нее самобытным национальным стилем. Чайники, изготовленные из «бурой керамики», отличались долговечностью. С течением времени они приобретали все больший блеск. Чай, заваренный в таком чайнике, обладал особым ароматом. Из «бурой керамики» изготовляли бокалы, вазы, чаши, блюда, чашки, тарелки, письменные принадлежности, статуэтки.