Как ни странно, но стычек с солдатами не могли избежать даже мертвые. Как упоминалось ранее, за тела мертвых могли требовать до половины выкупа за живого человека. Шотландское вторжение в Ирландию совпало по времени с Великим Голодом 1317 года. Естественно, еды катастрофически не хватало. Один хронист сообщает, что солдаты были « настолько охвачены голодом, что выкапывали трупы умерших на кладбищах». Неудивительно, что мирное население приходило в ужас, едва завидев знамена приближающегося неприятельского войска.

VI

Средневековая дикость?

Современные историки уделяют немало времени изучению способностей человека к совершению жестокости. Исследования, подобные печально знаменитому Стэнфордскому эксперименту ^[26] , показывают, насколько быстро люди могут приспособиться к насилию и перенять едва ли не садистские наклонности.

Добровольцы играли роли охранников и заключенных и жили в условной тюрьме, устроенной в корпусе кафедры психологии. Заключенные и охранники быстро приспособились к своим ролям, вследствие чего стали возникать по-настоящему опасные ситуации. В каждом третьем охраннике обнаружились садистские наклонности, а заключенные были настолько сильно морально травмированы, что двоих раньше времени пришлось из эксперимента исключить.

Современные военные, борясь с естественным для XX века нежеланием человека убивать ближнего своего, финансируют исследования, результатом которых стала боевая подготовка, развивающая у солдат условный рефлекс на уничтожение врагов, или «целей». Химические реакции, цепочками происходящие в головном мозге, также играют роль, вызывая реакции, которые заставляют одного человека убивать другого. Эти исследования могут пролить полезный свет на роль солдата в зверствах, совершаемых как в наше время, так и в эпоху Средневековья. Да, средневековые воины были поставлены в свои, вполне определенные обстоятельства — ведь соответствующая подготовка и пропаганда существуют столько, сколько и сама цивилизация, однако в данном случае эта связь намного глубже. Филипп Зимбардо занимался подробным изучением психологии злодеяний; в недавно опубликованной книге « Эффект Люцифера: Как хорошие люди становятся плохими» / The Lucifer Effect: How Good People Turn Evilон делает разумный вывод о том, что исследование (в задокументированном виде) может оказаться таким же объемным, как телефонный справочник страны, но чтобы реально понять происходящее, « мы должны понять самого человека в конкретной ситуации».

А ситуация крайне важна. Если средневековому солдату было приказано убивать мирных жителей, маловероятно, чтобы он отказался, — в противном случае он и сам мог стать жертвой. Согласно средневековым хроникам, людей, которые отказались выполнять такие приказы, было крайне мало. Настоящая книга призвана объяснить творимые зверства в свете военной необходимости — спланированного, рассчитанного решения о том, что массовое истребление живой силы противника или мирных жителей приведет к выполнению поставленных военных целей. В большинстве случаев отдельные акты зверств совершались без явных на то приказов или команд. Во многих эпизодах присутствовало молчаливое — или, во всяком случае, нигде не зафиксированное — понимание, что солдаты поведут себя именно таким образом. Шотландский король Давид, возможно, и не подстрекал приближенных к королевскому двору рыцарей вести себя так же, как пехота, но это отнюдь не означает, что он не принимал во внимание чисто военный эффект своих бесчинствующих пеших воинов. В книге мы рассмотрели события, в которых жизнь и смерть оказывались в руках солдата. Убийства носили весьма случайный характер, т. е. в один день солдат мог сразить некомбатанта, а на другой день — пощадить. Все зависело от того, насколько тяжело проходил поход; был ли товарищ того или иного воина убит в схватке или умер от болезни; насколько богатой оказалась добыча. В общем, текущее состояние воинов определяла совокупность множества различных факторов.

Важным определяющим фактором служил сам характер войны. Приграничные конфликты — как, например, стычки на «кельтской окраине» в Англии, Реконкиста в Испании или крестовые походы в Святую землю или в Прибалтику, — отличались жестокостью, которая стала свойственной и неотъемлемой частью таких войн. Даже конфликт между Англией и Францией — оплотами европейского рыцарства — со временем ожесточился, как наглядно демонстрирует Столетняя война. Соответственно развивались и идеи рыцарства: хотя одни писатели по-прежнему осуждали бесчеловечное отношение к мирному населению, многие другие, особенно бывшие воины, взявшиеся потом за перо, предпочитали думать, что жестокое обращение с некомбатантами является приемлемым аспектом рыцарской войны. Однако, вне зависимости от театра военных действий, всегда встречались исключения: примеры цивилизованного отношения и терпимости, указывающие на то, что конфликт необязательно должен быть таким, каким обычно является. Зверства могли спровоцировать волну возмездия, а также нисходящую спираль жестокостей; в ряде случаев это зависело от командира. В любой заданной ситуации он мог решить, что демонстрация сильной власти — это все, что нужно для достижения поставленных целей. Но ему следовало взвесить все «за» и «против», прежде чем принять решение.

Для обычного солдата принадлежность к большому отряду в пределах армии обычно значила очень многое. Часто находясь вдали от родного дома и, конечно же, на вражеской территории, его боевое подразделение, как бы плохо оно ни было организовано, состояло из его товарищей и оказывало поддержку. Исследования поведения солдат в бою показывают, что в войнах новейшей истории воины сражались не столько за страну или общее дело, а, прежде всего, за своих товарищей по оружию. Такая «сплоченность первичной группы», связь, подкрепленная боевым опытом, — важный элемент в понимании поведения солдат. Во время войны за независимость в США один капрал из числа южан писал, что в отпуске солдата всегда тянет вернуться назад, в родной полк: « Существует разновидность любви — сильная привязанность к тем, с кем делишь общие опасности, то, чего никогда не ощутишь в других обстоятельствах». Офицер, принимавший участие в битве при Шайлохе ^[27] в 1862 году, вспоминал потом, что те, « кто в этой кровавой битве стояли плечом к плечу, были намертво скреплены между собой узами, которые крепче стали». Это подтвердит и любой современный конфликт.

К сожалению, этот благородный и почетный аспект солдатской жизни имеет и свою темную сторону. Сплоченность первичной группы может приводить к массовым зверствам.

Исследование Кристофера Браунинга, посвященное немецкому «эскадрону смерти» (« Обычные люди: Резервный полицейский батальон 101 и Окончательное решение в Польше» / Ordinary Men: Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland), показывает нам, как самые обыкновенные, ничем не примечательные люди активно участвовали в казнях гражданских лиц, мужчин, женщин и детей. « В пределах почти каждого социального коллектива группа равных по статусу людей оказывает громадное давление и устанавливает нравственные нормы. Если люди из Резервного полицейского батальона 101 могли стать в такой обстановке убийцами, то в какой группе этого не могло бы случиться?»

Как бы ни трудно было нам, людям, счастливо избежавшим войны, это понять, но многие солдаты полученный боевой опыт оценивают весьма и весьма положительно. Другой солдат, принимавший участие в битве при Шайлохе, заявил: «Я никогда раньше не чувствовал такого возбуждения, которое придает человеку желание броситься в бой, но в тот день я это смог ощутить». Эрнест Юнг, современный образчик Бертрана де Борна ^[28] , описывал свою эпоху в таких книгах, как «Стальная буря» / Storm of Steel, где приветствовал Первую мировую войну как фундаментальное явление, которое нужно испытать и наслаждаться им.