Война на истребление не проводила различий между воинами и мирным населением. К этому типу относились религиозные войны, ведущиеся против мусульман или язычников. Однако какими бы кровавыми эти войны ни были, они вовсе не исключали и финансовые мотивы — в той же Святой Земле пленение с целью получения выкупа было вполне обычным явлением. Среди христиан войны на истребление велись относительно редко. Как отмечает Роберт Стейси, « только в исключительных обстоятельствах рыцари соглашались воевать на таких условиях. Это было слишком опасно для всех противников и совершенно не прибыльно, ведь брать пленников с целью выкупа запрещалось». Как видно из последующих глав, кровавые бойни многочисленных эпизодов средневековых сражений являют собой исключения из правил. То, что более низкие сословия исповедовали ту же религию, что и христианские рыцари, имело небольшое значение и проявлялось разве что в неприязни к рабству. Французы весьма оптимистично ринулись за красным знаменем при Креси и Пуатье и (заметьте!) именно тогда, когда потерпели два самых сокрушительных поражения от англичан в Столетней войне. Флаг цвета крови предупреждал, что пощады никому не будет, в плен решено никого не брать, и выкуп, соответственно, не принимается. В гражданских войнах — например, в Англии между Симоном де Монфором и Генрихом III в середине XIII века, — тоже можно было видеть развевающийся красный стяг. Однако больше всего крови лилось во время народных восстаний, таких как, например, противостояние фламандцев и французов в начале XIV века или Жакерия во Франции.

Рыцари нередко предпочитали воевать по правилам bellum hostile, когда « трофеи и грабеж были в порядке вещей». Несмотря на строгую критику Божьего мира, направленного на защиту крестьян, женщин, детей, стариков и духовенства от грабежей, « на практике, однако, ни солдаты, ни законники, ни судьи, выносившие решения по возникающим спорам по поводу разорений, не обращали ни малейшего внимания на подобную неприкосновенность». Когда рыцарство обрело черты культурно-литературного феномена, образ идеального рыцаря стал вступать во все возрастающий конфликт с реальным рыцарем-воином. Резкое несоответствие образа и реального прототипа отражало противоречивые взгляды общества, которое, с одной стороны, превозносило мелкие достоинства рыцарства, а с другой — осуждало все отклонения от его идеалов: тщеславие, потакание собственным слабостям и безудержную жажду крови. Как показал Ричард Кэпер в своей книге, это привело к спорам, в которых и рыцарство, и духовенство жаждали преобразований, чтобы преодолеть « зияющую пропасть» между рыцарскими обычаями и « невероятно высокими идеалами, выражаемыми в литературе». Государи излагали собственные правила, чтобы ограничить так называемые « гибельные предприятия», которые один средневековый писатель перечислил в такой последовательности: « грабеж, разбой, убийство, святотатство, жестокость, насилие над женщинами, поджог и лишение свободы»; естественно, он не разделял солдатского тяготения к войне. Фридрих Барбаросса, Ричард I, Генрих V и Ричард II издали указы (ордонансы) об ограничениях. В 1385 году Ричард II велел приговаривать к смертной казни за сквернословие, надругательство или иное богохульство в отношении Святого причастия, за разграбление церквей, насилие над духовенством, женщинами и мирными жителями. Гибельные предприятия, бегство с поля битвы и нарушение клятвы также наказывались публичным позором, причем больше всего виновные боялись, когда их рыцарский герб вывешивался в перевернутом виде на турнирах или в суде либо привязывался к конскому хвосту.

Рыцарский статус, естественно, не всегда гарантировал безопасность и жизнь его обладателей, в чем нам предстоит убедиться, но его «эксклюзивный» характер, в сущности, объясняет, почему в «золотой» век рыцарства военные действия по-прежнему характеризовались ужасными и повсеместными зверствами. Теория и практика не соответствовали друг другу. Теоретически законы войны вырабатывались для того, чтобы обеспечить защиту лиц, не участвующих в боевых действиях, как это выражено в Божьем мире. На практике эти законы исполнялись только по отношению к правящим классам.

Набор ополченцев из числа городского и крестьянского населения, общенациональные призывы приводили к тому, что мирные жители временно становились воинами, причем зачастую вопреки собственной воле; такое ополчение оказывалось слишком уязвимым на поле брани, особенно если разъяренные в пылу сражения рыцари никак не могли насытить свою жажду крови. Для ополчения, оказавшегося в гуще сражения своих хозяев, рыцарство было чуждым понятием.

Насколько это известно, рыцарство спасло жизнь многим его представителям, а вот пешие воины и им подобные едва ли могли ожидать для себя тех же поблажек. Посредством принятия моральных рисков (этот термин в данном случае вполне применим) рыцарство обеспечивало своего рода страховку и безопасность при участии в войне для представителей элитного класса, но остальным рассчитывать было не на что. Согласно наблюдениям Мориса Кина, рыцарство призывалось не ограничить ужасы войны, а, скорее, « сделать эти ужасы эндемическими». Все зверства, описанные в данной книге (за исключением эпизода с Карлом Великим под Верденом), случились в кровавый «золотой» век рыцарства, причем большая их часть — по велению королей, а король являлся главным рыцарем в своем государстве. «Галантные и великодушные» рыцари, скачущие навстречу друг другу, — всего лишь незначительный эпизод средневековой войны. Как неоднократно твердят нам хронисты, войны велись с ужасающей жестокостью: «огнем и мечом» они несли разорение мирным жителям и тем, кто пытался избежать колес колесницы Джаггернаута. Меч — неизменный символ рыцарства, который, тем не менее, виновен в большинстве зол и ужасов средневековой войны. В последующих главах я надеюсь показать, как сознательно спланированная военная политика создавала прецеденты для совершения зверств на войне.

III

Битвы

Гастингс, Бувин, Креси, Азенкур… Кажется, в эпоху Средневековья почти нет передышек — одни только знаменитые сражения. Долгое время средневековые войны изучались именно на примерах битв данного периода. Тщательно спланированные сражения на определенных участках были явлением относительно редким — гораздо чаще совершались походы и осады, и именно они стали отличительной чертой эпохи. В одной из книг о войнах Средневековья весьма авторитетного автора, которая охватывала все основные темы и разделы, не оказалось отдельной главы, посвященной сражениям. Возможно, это попытка переоценить слишком отдаленные и редкие полномасштабные столкновения, так как стычек, поединков и небольших боевых столкновений в мире Средневековья было намного больше, чем битв масштаба сражений при Гастингсе и Азенкуре.

Парадокс средневековых битв состоит в том, что они одновременно оказывались слишком рискованными и отнюдь не решающими. Некоторые военачальники активно воплощали в жизнь боевую стратегию и искали встречи с врагом, но все же в основной массе старались избежать сражений, полагаясь больше на походы и осады, и в этом видели залог окончательного успеха кампании. Во время сражения полководец мог лишь частично контролировать свои войска, как только те вступали в бой. Несмотря на то, что войско делилось на отдельные отряды со знаменами, геральдическими знаками и цветными сюрко, облегчавшими узнавание «своих» на поле боя, шум и смятение битвы, размах борьбы, трудности с обеспечением связи, критические ситуации, неожиданные события, внезапные действия противника — все это приводило к огромной неразберихе на поле брани. Во многом успех сражения зависел от воинской выучки, опыта, здравомыслия и инициативности командира и подчиненных ему солдат. Но даже после того как улеглась пыль сражения, нелегко было понять, что же здесь произошло на самом деле. Хореографический намек Веллингтона о том, что вместо истории битвы с тем же успехом можно написать историю бала, больше подходит Средневековью, чем XIX веку. Даже по поводу такого известного сражения, как битва при Креси, имеется около десятка соперничающих между собой теорий, касающихся диспозиции войск. Иногда, как в случае с крупной битвой при Банноберне в Шотландии, нельзя достоверно определить даже фактическое место, где произошло сражение.