— Джонатан Мелтон и Юдит остановились в отеле Пленера, но вчера утром поменяли лошадей и сразу же уехали. Пленер порекомендовал им кучера. И еще я узнал, что сегодня утром к нему обратились двое мужчин, которых очень интересовало, не останавливались ли у него мужчина и женщина, приехавшие в экипаже.

— И оба были в больших сомбреро?

— Да.

— Теперь я совершенно уверен, что это отец и дядя Джонатана. Странно вот что: почему они не бросились сразу же за ним вдогонку?

— Возможно, просто потому, что они и их лошади очень устали.

— Но они, в общем-то, не слабаки какие-то, к тому же могли поменять лошадей, уж деньги-то у них наверняка есть. Надо учитывать, что они довольно хитры. Я, честно говоря, когда собирался уходить отсюда, думал, что они прячутся в кустах, и собирался идти лугом. Они же разгадали мои намерения, залегли в траве, а в кустах спрятали лошадей. Нет, было бы очень опасно считать их глупцами. Думаю, сейчас они на пути туда же, куда уехал Джонатан, и о том, по какой дороге ехать, они договорились заранее.

— Джонатан обычно придерживается другой тактики, — возразил мне Эмери. — Он привык петлять в пути и вряд ли на этот раз изменит своим привычкам.

Тут вмешался Виннету:

— Замок белого господина, куда они направляются, находится между Литл-Колорадо и Сьерра-Бланкой. Туда можно добраться только по одной дороге.

— Я тоже думаю, что вряд ли старшие Мелтоны рискнут двигаться по непроходимым местам, они поедут по этой дороге, — сказал я. — Ну а мы — следом за ними. Выступаем на рассвете.

— Возьмите меня с собой! — воскликнул Франц Фогель.

— Как? — улыбнулся я. — Вы что, хотите дать концерт в Сьерра-Бланке? (Здесь я должен заметить, что Сьерра-Бланка слывет очень диким местом.)

— Непременно! Причем специально в честь Джонатана Мелтона. Я сыграю мелодию, которая станет последней в его подлой жизни.

— Дорогой друг, я вас хорошо понимаю. Но, когда говорят пушки, музы молчат, и, право же, это мудро подмечено. Мы повоюем с Мелтоном, а вы отправляйтесь лучше, как планировали, с концертами в Санта-Фе. Мы вас там обязательно разыщем и вручим вам ваши миллионы.

— Но это же несправедливо: вы будете рисковать жизнью, чтобы добыть деньги для меня, а я в это время — играть на скрипочке. И потом, я могу вам пригодиться.

— Вы умеете ездить верхом?

— Умею, хотя, разумеется, не так хорошо, как вы.

— А стрелять?

— Я не могу назвать себя снайпером, но с трех шагов попадаю в цель.

Что ж, подумал я, по крайней мере Франц не трус, и это уже немало, но ничего не сказал, только кивнул, мол, к сведению принял.

Марта тоже стала просить нас взять Франца. Только на этот раз она обращалась уже не ко мне, а к Эмери. Женская интуиция ее не подвела: такой джентльмен, как Эмери, конечно, не мог устоять перед дамой и тут же стал ее союзником.

— У тебя есть какие-то серьезные основания для того, чтобы отказать Францу в его просьбе? — спросил он.

— Нет, но поговори об этом с Виннету, ты же знаешь, такие вещи я без него не решаю.

— Готов ли мой юный брат скакать без отдыха несколько дней в седле? — спросил Франца Виннету.

— Да, — ответил тот.

— В таком случае он может пойти и купить себе лошадь, седло, подпругу и ружье с патронами.

Франц был счастлив. И не переставая улыбаться, обратился ко мне:

— Лавка, где есть все, что перечислил вождь, еще работает. Вы поможете мне?

— С удовольствием, — ответил я.

— А Юдит будет в замке? — спросила вдруг Марта.

— Очевидно.

— Тогда купите, пожалуйста, и для меня лошадь.

— Господи, что вы такое выдумали? — начал сердиться я. — Юдит едет туда в экипаже, а не в седле. Для женщины несколько дней пути верхом — тяжелейшее испытание. Я категорически против.

Марта вновь умоляюще посмотрела на своего покровителя, но Эмери дипломатично промолчал, дав ей понять, что решающее слово тут скажет Виннету. Он, как и я, знал, что Виннету, с его манерой быть абсолютно непреклонным, когда речь шла о чем-то бесполезном, сумеет ответить девушке, не обидев ее.

Так оно и вышло. Атака Марты на нас разбилась о невозмутимость вождя апачей.

Лавка, о которой говорил Франц, оказалась все-таки закрытий, и мы с ним просто пошли по домам хозяев, которые могли продать нам все необходимое. За то, что мы беспокоили их так поздно, пришлось платить отдельно. Особенно долго искали мы лошадь. С десяток их пересмотрели, пока не нашли действительно стоящую. Франц заплатил за нее не торгуясь.

На рассвете мы выехали. Пока Франц постепенно осваивался с ролью наездника, мы вынуждены были ехать очень медленно.

К вечеру второго дня пути мы достигли Акомы, где Мелтоны наверняка останавливались.

Под пуэбло обычно понимают старые городки [93], основанные первыми оседлыми индейскими поселенцами из племен хопи, зуни, керес, тано в этих местах. Слово «пуэбло» — испанское, означает оно «народ», так, скопом, окрестили испанцы индейцев юго-запада Северной Америки, а заодно и их поселки. В Нью-Мексико их около двадцати, и самые значительные из них — Таос, Лагуна, Ислета и Акома. Эти городки издали похожи на крепости или укрепленные замки феодалов. При ближайшем рассмотрении архитектура их кажется еще более своеобразной, а все дело в том, что строились они так, чтобы дома защищали друг друга. Они стоят как бы на террасах, одни над другими.

Место для города выбиралось, как правило, в промежутке между двумя высокими скалами, в это пространство свозились каменные плиты, которые крепились между собой при помощи глины. Таким образом выстраивалась каменная ограда высотой примерно с одноэтажный дом. Кое-где в ограде пробивались двери и отверстия для окон. Пространство внутри членилось на отдельные прямоугольные секторы также при помощи камней и глины. Сверху накладывались опять-таки плиты, покрываемые толстым слоем глины. Потом возводился второй этаж, третий, четвертый, обычно было не больше шести этажей. Они соединялись между собой дырами-люками. Перемещаться с одного этажа в другой можно было по приставным лестницам, и это делало пуэбло почти неприступными для врагов. Это что касается образцов, созданных, так сказать, в классических традициях пуэбло, но не всегда эти традиции поддерживались неукоснительно, и тогда пуэбло представляли из себя попросту хаотичное нагромождение серых каменных прямоугольников.

Жителей этих странных городков никоим образом нельзя сравнивать с индейцами прерий. Они, хотя и считаются потомками ацтеков, отличаются довольно слабой сообразительностью, отнюдь не воинственны и вообще люди добродушные и флегматичные. Многие из них приняли католичество и в то же время сохранили верность языческим обрядам, возносят молитвы и Христу, и Маниту. Однако есть тут один нюанс: христианскую религию при индейцах пуэбло можно критиковать безбоязненно, чего никак нельзя сказать про их языческие верования.

Индейцы пуэбло занимаются как земледелием, так и животноводством, иногда ремеслом, а чаще всем понемногу, и ничему не отдают себя всецело. Обычно небольшие участки пашни располагаются в непосредственной близости от поселений и возделываются крайне примитивными инструментами. Все новое они принимают в штыки и предпочитают лучше голодать в годы неурожая, чем использовать удобрения. Животноводство в применении к ним — тоже термин весьма условный. В пуэбло можно встретить иногда тощих куриц, немногочисленных свиней, но зато здесь обитает множество собак. Собаки носятся туда-сюда повсюду, но зато свиньи… сидят на цепи.

Хотя среди индейцев пуэбло не так уж мало ремесленников, занимающихся в основном плетением всевозможных корзин и гончарным делом, чувство прекрасного не свойственно им ни в малейшей степени — все их изделия примитивны и грубы. Дети играют глиняными фигурками местного изготовления. У этих фигурок есть еще одно, скрытое от постороннего глаза назначение: они, как правило, олицетворяют индейских божеств. В дни празднеств их собирают в специальном помещении, называемом «эстуфа» [94]. Оно очень небольшое, и входить туда непосвященным не рекомендуется — можно нарваться на крупные неприятности.