Эмери прервал свою речь и выпалил это предупреждение на английском языке, потому что в тот самый момент неожиданно вокруг нас закружились какие-то странные существа, бросившиеся на нас и наших лошадей, так что мы не смогли добраться до притороченного к седлам оружия. Я, правда, быстро выхватил из-за пояса револьвер, но столь же стремительно шесть, восемь, нет! — девять человек набросились на меня сзади и спереди, со всех сторон и крепко схватили меня. Я напряг всю свою силу, и мне удалось все-таки освободить руки. Я уже собирался стрелять; двенадцать револьверных пуль дали бы мне время для передышки; но тут кто-то рванул мои ноги назад; я полетел носом в землю, и сейчас же вся эта дикая орава подмяла меня под собой. К ним присоединились другие бандиты. Один вырвал у меня револьвер; другой выдернул из-за пояса нож; они связали меня — я стал пленником.

Падая, я успел заметить удирающего галопом проводника и внезапно понял, что он нас предал. Справа от меня лежал Крюгер-бей, а чуть поближе — Эмери; оба были, как и я, связаны. Наконец англичанин крикнул мне:

— Мы вели себя как ослы; проводник оказался предателем. Но успокойтесь! Убивать нас, кажется, не хотят. Значит, у нас есть время. Виннету бросится по нашим следам и обязательно отыщет нас!

Их было человек, пожалуй, пятьдесят — тех, что захватили нас врасплох; они прятались в окрестных скалах, и мы не смогли заметить ни одного оставленного ненароком следа. Один из них, видимо, вождь, сказал Крюгер-бею:

— Ты-то нам и был нужен, но двоих других мы тоже заберем с собой, а завтра мы встретимся с твоим войском, чтобы уничтожить его, если паша не даст нам верблюдов, лошадей, овец и другое питание для солдат. Скорее уезжаем отсюда, пока их не хватились!

Нас заставили сесть на собственных лошадей и крепко прикрутили к ним; потом отряд помчался прочь, на юго-запад, напрямик через разбросанные по полю камни, минуя их, пока наконец часа через два уорр не кончился.

Охотнее всего я отхлестал бы себя по щекам, но, во-первых, руки мои были связаны, а во-вторых, лучше уж было отказаться от подобного самоуничижения. Моего оружия, моего прекрасного, доброго оружия, не было. Его навесил на себя предводитель, парень с лицом обезьяны. Казалось ясным, что в плен нас захватили улед аяр.

Эмери надеялся на Виннету. Да, я верил в апача больше, чем в кого-нибудь другого, но что мог он сделать один, если учесть, что в арабском он был не силен! Значит, не было здесь ни одного человека, с кем он смог бы договориться. Однако мне и в ум не пришло посчитать партию проигранной. Эмери был прав; кажется, нам хотели сохранить жизнь, потому что ни один из нападавших не воспользовался оружием при нашем пленении. Это должно было нас успокоить. Далее, у нас были в руках хорошие козыри, которые мы могли разыграть: спасенная нами Глате и пленные улед аюн, которых мы хотели выдать их смертельным врагам, вследствие чего последние достигнут того, что, как я слышал, они хотели получить.

Неприятно мне было только то, что нас разделили. Меня поместили в голове маленького отряда, полковника — в середину, а Эмери — в хвост, отчего мы не могли переговариваться друг с другом. Я прилежно поглядывал на восток, где должны были находиться наши люди, но ничего не смог увидеть, хотя скалы исчезли и местность стала ровной. Скорее всего наше отсутствие показалось им слишком долгим, и они сделали остановку, чтобы разыскать нас. К сожалению, я был убежден, что проводник сделает все возможное, дабы их обмануть и запутать.

Пустыня, местами каменистая, местами песчаная, закончилась, как и обещал проводник; равнину скорее можно было назвать степью, потому что она поросла травой, хотя и скудной. Теперь отряд повернул на восток, и лошади перешли в галоп. Сначала мы двигались на юго-запад, а теперь повернули на восток. Это был обходной маневр, чтобы сбить с толку преследователей.

Солнце склонялось к западу; примерно через три четверти часа надо было ожидать сумерек. Местность все время повышалась, и по правую руку показались вершины холмов. Два холма выделялись особенно характерными очертаниями, хотя находились они на приличном удалении. Это должны были быть высокие горы, то есть в этой стране они считались таковыми. Я не ошибся — это были горы Маграхам. Стало быть, теперь наш путь шел не к развалинам. Видимо, улед аяр уже оставили их и переместились в окрестности Маграхам.

Мы описали широкую дугу, и уорр, по которому мы ехали прежде, находился теперь не далее чем в часе хорошей скачки к северу от нас, если, конечно, я верно сориентировался. Это было очень важно. Вообще в различных обстоятельствах очень многое зависит от правильной оценки своего расположения на местности, и поэтому я всегда очень тщательно занимался этим.

Теперь мы увидели перед собой весьма своеобразную горную систему. Справа и слева круто поднимался на значительную высоту плотный массив, срезанный посредине почти до самого уровня степи. Мне показалось, что здесь какое-то гигантское существо пекло хлеб, а потом, взяв в руки огромный многокилометровый нож, разрезало буханку пополам, до самого низа, и обе половинки немного отодвинуло одну от другой. По боковым сторонам массива было бы легко взобраться до вершины, тогда как со стороны разделявшей массив трещины, или прохода, это было бы невозможно, потому что стенки обрывались почти вертикально.

«Проход будет иметь большое значение для нас», — подумал я, едва увидев его, и это предположение полностью оправдалось уже в следующую ночь. Аяры скакали прямо в ущелье.

Но прежде чем мы до него добрались, я обернулся и внимательно посмотрел в том направлении, откуда мы приехали. Если я не ошибся, то там, очень-очень далеко, двигалась маленькая светлая точка размером не больше горошины. Это был человек, одетый в хаик, светлый плащ, и предчувствие подсказало мне, что это может быть Виннету, что впоследствии и подтвердилось. Он мчался по нашему следу, а значит, сделал тот же самый объезд, что и мы; ему нас, должно быть, было видно лучше, чем нам его: ведь нас было пятьдесят человек, и все — в белых бурнусах [55]. Я был уверен, что такой человек, как апач, приехав сюда, поведет себя крайне осторожно и ни в коем случае не позволит себя заметить. Я догадывался, что он очень скоро спасет нас, или, по крайней мере, меня, несмотря на любую опасность.

Мы въехали в ущелье, где над нами поднимался гладкий скальный обрыв, словно срезанный ножом. Пожалуй, никто бы не смог взобраться по этим скалам. Мы не проехали и пяти-шести сотен шагов, как прямо впереди вынырнули как из-под земли палатки походного лагеря бедуинов, между которыми сновали люди. Тут и там рубили сухие ветки, готовя топливо для вечерних костров. Не одна сотня обитателей лагеря высыпала нам навстречу, приветствуя своих победоносных товарищей чисто по-восточному, то есть чрезмерным ликованием. За палатками расположились солдаты, которых, как я заметил, сторожили часовые, а еще подальше я разглядел огромное множество лошадей. Повсюду видны были только мужчины, и ни одной женщины. Стало быть, мы и в самом деле находились в походном лагере, а солдаты, которых караулили часовые, были пленными из того самого окруженного эскадрона, который, как я уже знал, был вынужден сдаться. Теперь я был готов к тому, чтобы встретиться с коларази Калафом бен Уриком, точнее — с шулером и убийцей Томасом Мелтоном, что было его подлинным именем. Я очень злился, что он увидит меня пленником, однако я успокоил себя, вспомнив, что и сам он сейчас находится в таком же положении. Но тут я, пожалуй, сильно заблуждался.

Мне было совершенно непонятно, почему аяры разбили лагерь здесь, в узком ущелье. Как я со стыдом убедился, они прекрасно были осведомлены о нашем приближении. А что бы произошло, если бы наш отряд разделился и вошел в ущелье одновременно с двух сторон? В таком случае оказавшиеся между нами аяры погибли бы, поскольку не смогли бы подняться по отвесным стенам ущелья и спастись. Вскоре мне пришлось узнать, почему они чувствовали себя так уверенно.