— Если он это сделает, все враги попадут ему в руки.

— Мы знаем это. Те из собак могольонов, что не сдадутся, будут застрелены.

— А что случится с теми, кто сдался?

— Их ждет столб пыток.

— Сколько же столбов понадобится моим братьям? Нам придется иметь дело с тремя с лишним сотнями могольонов. А правда, что Быстрая Стрела собирается уничтожить их?

Младший вождь мрачно посмотрел перед собой. Ему совсем не хотелось отвечать, но, поскольку это оскорбило бы меня, он ответил:

— Могольоны — наши враги! Разве они заслужили что-либо иное? Мы были в мире с ними; мы ездили к ним, а они к нам. Внезапно они вырыли топоры войны, хотя мы не оскорбляли их, не причиняли им других обид.

— Если случится то, о чем говорит мой брат, эту равнину смогут именовать Плато убийства. Слышал ли мой брат когда-нибудь, чтобы Виннету и Олд Шеттерхэнд были друзьями кровопролития?

— Нет, и об этом знает любой краснокожий и любой бледнолицый, который хоть раз слышал про этих великих воинов.

— Значит, тебе известно и то, что мы никогда не предлагаем нашу дружбу и нашу помощь тому племени, что намерено обойтись с плененными врагами жестоко. Что касается сражения на Приканьонном плато, это мы обсудим с твоим братом, Быстрой Стрелой; с тобой же мне надо поговорить сейчас о том, что нам предстоит сегодня. Пятьдесят могольонов прибудут к Глубокой воде, среди них находятся один белый мужчина, одна белая женщина и несколько индейцев юма, что не являются вашими врагами. Ты хочешь помочь мне схватить этих людей?

— Олд Шеттерхэнд желает этого, пусть так и случится. Но могольоны будут нашими пленниками?

— При условии, что вы не станете убивать их без надобности. Я хочу быть сегодня предводителем, ведь я выкурил с вашим вождем трубку мира, я его брат, я попросил у него воинов, и он послал мне вас, потому я требую, чтобы вы делали то, что я считаю правильным. Только при этом условии я уступлю вам полсотни могольонов, которых мы поджидаем.

Он наморщил лоб, потупил взгляд и не стал отвечать. Моя просьба была ему не по душе, не соответствовала его понятиям о том, что верно и справедливо.

— Почему мой брат молчит? Почему он ничего не говорит? — поторопил я его.

Он сделал такое движение, словно собирался что-то отогнать от себя, и вопрошающим тоном произнес:

— Раз Олд Шеттерхэнд говорит с воинами нихоров откровенно, то и я хочу быть откровенным и скажу тебе, что мой брат, вождь, посоветовал мне слушаться тебя и Виннету, великого апача.

— Потому сегодня и завтра вы одержите две великие победы, не потеряв при этом своих воинов. Ум надежнее, чем сила, а милосердие неодолимее убийства.

— Но согласен ли с этим Виннету? Мне надо слушаться не только тебя, но и его.

Тут апач ответил:

— Все, что говорит или делает мой брат Олд Шеттерхэнд, я сам мог бы сказать или сделать. Пусть мои братья послушаются его и не заговаривают о деле, пока Олд Шеттерхэнд не увидит Глубокую воду. Я не сомневался, что у него была веская причина требовать этого.

Отряд наш, растянувшись длинной змейкой, быстро, не извиваясь, скользил по голой каменистой земле. Ни травинки не было видно вокруг. Поэтому я поразился, увидев внезапно возникший перед нами лес или, вернее сказать, перелесок, контуры которого, если посмотреть на него сверху, как мне казалось, должны были напоминать овал.

— Это Глубокая вода, — сказал Виннету, показывая в сторону леса.

— Озеро лежит посреди этого перелеска? — спросил я.

— Да.

— Действительно, это место похоже на былой кратер.

Мы прибыли с востока. Виннету решил сделать крюк, чтобы въехать в перелесок с юга.

— Зачем нужен такой крюк? — спросил я его.

— Могольоны прибудут с севера, и они не должны сразу же заметить наши следы.

Было очень странно, что крайние деревья перелеска вздымались высоко вверх сразу, без какого-либо перехода от травы к кустикам, кустам и деревцам. Граница растительности тут была такой четкой, какой я никогда и нигде прежде не видывал. В том месте, где мы достигли леса, в нем виднелся просвет. Виннету сошел с коня и сказал:

— Этот просвет приведет нас к Глубокой воде. Нам нельзя брать с собой наших коней, но и нельзя их оставлять здесь, возле деревьев, ведь они выдадут нас. Пусть десять воинов нихоров поскачут с ними на юг до тех пор, пока их не будет видно отсюда. Там они должны ожидать нас, пока мы их не позовем.

Зоркий Глаз отрядил десять человек, что должны были последовать этому приказу; остальные пробирались сквозь редколесье. Внутри местность поразила меня еще более, чем снаружи.

Я увидел небольшое круглое озеро, диаметром примерно в пятьдесят локтей. Вода в нем была светлая и прозрачная, как кристалл. Глубина озера составляла, пожалуй, десять-двенадцать локтей. Берег был широк и довольно высок, порос густой травой, вверх поднимался пологий склон, также покрытый травой, наверху озеро обрамляла поляна, как широкая зеленая рама, обнесенная перелеском. В целом все это походило на миску с двойными краями, заполненную водой лишь до нижнего края. Трава и вверху, и внизу была притоптана. Виннету внимательно посмотрел ее и спросил:

— Как думает мой брат, кто здесь был и так вытоптал траву?

— Конечно, Крепкий Ветер со своими могольонами.

— Когда он мог отсюда уехать?

Я внимательно осмотрел несколько мест в траве и ответил:

— Не меньше часа назад.

— Верно. Мы прибыли не слишком поздно, но и не слишком рано. Перед нами — могольоны и позади нас могольоны. Те, что позади, должны стать нашими. Пусть мой брат Шеттерхэнд обдумает, как это сделать.

Я стал размышлять. Могольоны, прибывшие с Джонатаном Мелтоном, захотят напоить своих коней; значит, им надо будет спуститься с ними к воде, к нижнему краю углубления. Когда они окажутся внизу, то не смогут увидеть ничего дальше верхнего края берега высотой в десять локтей. Если бы мы скрылись до их прихода в перелеске, а затем подождали, пока они не отведут своих коней вниз к воде, то нам, чтобы оказаться полновластными хозяевами положения, понадобилось бы всего лишь взять их на прицел наших ружей сверху. С их стороны сопротивляться было бы бессмысленно. Их было меньше пятидесяти, а нас почти сто; значит, на каждого из них пришлось бы по два наших выстрела. И к тому же там, внизу, они были беззащитны под прицелами наших стволов, тогда как им, стоило нам улечься наземь, удавалось бы видеть лишь эти стволы. Дело, как говорится, совершенно пустяковое, и посылать в них наши пули было бы более чем просто убийством, если только они сдуру не вздумают стрелять в нас. Я сказал младшему вождю нихоров, стоявшему возле меня и Виннету:

— Мой брат — отважный воин, но речь здесь не идет о проверке храбрости. Я попрошу тебя, пусть твои воины образуют вокруг озера кольцо. Затем, когда это произойдет, пусть каждый, попятившись со своего места, спрячется в лесу и останется там в укрытии, пока не прибудут могольоны. Те поведут своих коней вниз, к воде. Тогда я выступлю из-за деревьев вперед, но нашим воинам нужно будет по-прежнему оставаться в укрытии, меня они увидят. Как только я подниму руку, пусть они также выйдут, улягутся у верхнего края озера так, чтобы образовалось кольцо, и нацелят свои ружья в находящихся внизу врагов. Но стрелять они не должны, даже если мне или Виннету пришлось бы выстрелить. Лишь когда я громко подам им команду, они смогут это сделать, но стрелять им надо только в тех врагов, которые оттуда целятся в них. Не должен пострадать ни один могольон, не ставший обороняться. Я, правда, не могу наказать того, кто будет действовать вопреки этому приказу, но мы постараемся, чтобы он прослыл среди воинов своего племени трусом. Тебя это устраивает?

— Раз брат сказал так, значит, это правильно, — ответил он.

— Жизнь могольона должна быть для вас святой, но все, что у них есть при себе, в том числе и их амулеты, должно достаться вам как трофей.

— А вы? Что вы возьмете себе?

— Ничего. Мы здесь не затем, чтобы вести войну и добывать трофеи.