Он приблизился. Она была так молода и беззащитна. Он не сомневался в своей любви. Она положила руки ему на плечи, отчасти для того, чтобы удержать его на расстоянии, и, как могла, сопротивлялась его объятиям, но в самом этом сопротивлении сквозила любовь.

— Не волнуйся, любимая, прошу тебя. Тебе нечего бояться. Ведь мы любим друг друга, правда? Это единственное, что имеет значение. Нельзя всю жизнь прожить несчастной и одинокой. Какой смысл бороться с собой?

Он продолжал говорить, а она вслушивалась — не в слова, а в интонацию. На нее нахлынула теплая волна и смыла остатки сопротивления. Корделия стояла на краю пропасти, не чувствуя времени, и наконец настал момент, когда вся прошедшая жизнь перестала существовать, и она позволила себе сойти с ума и ринуться в бездну.

Глава XVI

Брук был в приподнятом настроении. Он получил письмо из Атенеума, с приглашением в следующем месяце выступить у них с чтением своих стихов. Он годами мечтал о подобной чести, и она свалилась на него как раз вовремя: когда его самоуважение достигло низшей точки.

К тому же Брук неплохо себя чувствовал, что случалось крайне редко. Забыв печали, он с воодушевлением беседовал с женой и даже не огорчился из-за того, что она в его отсутствие трижды побывала в красильне. Будь Корделия в настроении, она оценила бы это по достоинству, поняла бы, что он жил с постоянным ощущением своей неполноценности и только во имя самозащиты сопротивлялся переменам.

Они обсудили предстоящий летний отдых.

Наконец Брук что-то заметил и встревожился.

— Что с тобой, дорогая? Только не говори, что ты неважно себя чувствуешь.

— Я прекрасно себя чувствую, — ответила она. — Просто сегодня очень душно.

— Ты по мне скучала?

— Конечно.

— Тебя кто-нибудь навещал?

Она поведала ему о гостях в пятницу.

— В пятницу? — удивился Брук. — Ты имеешь в виду — вчера?

— О… Неужели это было только вчера? А мне показалось — сто лет назад.

— Все-таки что-то случилось, — настаивал он. — Отец?..

— Нет-нет. Никто и ничего, я же сказала. Просто на меня давит зной. Пойду прилягу.

— Как хочешь, родная.

Прилечь — но не спать. Разве пятница была вчера? Нет, это было давным-давно — в какой-то другой жизни. За несколько часов можно прожить целую жизнь. Вначале, при первых поползновениях Брука доказать ей свою любовь, Корделия почувствовала дурноту, гнев, унижение и дикий страх перед неизбежным разоблачением. Он не мог выбрать худшего момента — когда еще были свежи воспоминания о прошлой ночи. Корделия принимала ласки мужа с таким же отвращением, как если бы знала, что в гардеробной прячется мистер Фергюсон.

Брук больше не донимал ее расспросами, но время от времени бросал в ее сторону удивленный взгляд. Как большинство болезненных людей, он был вечно погружен в собственные ощущения, однако его нельзя было обвинить в нечуткости; он угадал перемену в отношении Корделии, хотя и был далек от понимания истинной причины.

Корделия давно не видела Стивена. Она не покидала Гроув-Холла, даже написала матери, что помогает мистеру Фергюсону и поэтому не сможет какое-то время бывать у них — примерно с месяц. Потом она нажала на Брука, и он в конце концов согласился уехать, так что оставшуюся часть июля они провели в Саутпорте. Корделия прилагала бешеные усилия, чтобы воскресить в своем сердце любовь к мужу, но эти попытки были обречены на неудачу, потому что нельзя воскресить то, чего никогда не существовало в природе. Даже если она вдруг разлюбит Стивена, это ничего не изменит.

Брук совсем потерялся в догадках, пытаясь объяснить кое-какие признаки, которые ей не удалось скрыть. Его собственная страсть к Корделии, разбуженная этой неожиданной переменой, обрела второе дыхание. В результате они стали добрее и терпимее друг к другу.

Она не знала, что предпринимает Стивен для того, чтобы увидеться с ней, знала лишь, что он потерпел поражение.

На самом деле таких попыток было одна или две, да и те предприняты без особого рвения. Почти все то время, что супруги отдыхали в Саутпорте, Стивен провел в Лондоне.

Однажды в конце июля, вечерней порой, он шел по фешенебельной улице в районе Мейда-Вейл. Дойдя до небольшого коттеджа, он остановился и постучал. Дверь открыла горничная. Он осведомился, дома ли миссис Кроссли. Девушка получила это место совсем недавно, и ему пришлось назвать свое имя. После продолжительного ожидания она провела его в белую гостиную. Там никого не оказалось, однако на столе лежало явно только что оставленное рукоделие.

Стивен огляделся, выглянул в окно и понаблюдал за наемным экипажем, в который как раз садился пассажир. Потом взял книгу и прочел название.

Вошла молодая женщина.

— Как ты, дорогая? — спросил он. — Не знала, что я в Лондоне? Вот, решил устроить тебе сюрприз. Ты прекрасно выглядишь.

Это была женщина лет двадцати пяти, со стройной, соблазнительной фигурой. При виде Стивена в ее красивых черных глазах вспыхнули огоньки, но что-то в интонации его голоса заставило их погаснуть.

— Вот уж точно сюрприз, — произнесла она. — Хочешь чаю?

— Я уже пил, но — спасибо, не откажусь.

Они немного поболтали о том, о сем, пока горничная накрывала на стол. Стивен был разговорчивее, нежели обычно, а она, напротив, больше слушала. Понемногу его непринужденное оживление помогло ей оттаять.

— Как тебе нравится в Манчестере?

— Превосходно. Я уже освоился.

— Охотно верю. Иногда я представляю себе этот город — унылые, грязные улицы, дым из фабричных труб, булыжные мостовые… Похоже?

— Нет. Впрочем, да. Все дело в обществе. Там довольно интересный народ. Ко мне хорошо относятся. "Варьете" процветает.

— Когда ты возвращаешься?

— Завтра или в среду.

— Это что, дружеский визит?

Стивен смутился.

— Что же еще?

— Разве я не имею права знать?

Он встал с чашкой в руке и, помешивая чай, отошел к окну.

— Я был уверен, что тебе все равно.

Она передернула плечами.

— Сама не знаю, — но он почуял фальшь, и от этого его миссия показалась еще труднее.

— Просто ты ко мне привыкла. Вот и все.

— Больше тебе ничего не приходит в голову?

— Нет. Послушай… нам было хорошо вместе — пару лет. Очень хорошо. А потом… что-то случилось. Поэтому мы поступили так, как представлялось единственно правильным.

Взгляд молодой женщины жег ему спину.

— Конечно. Единственно правильным. Ты хотел мне что-то сказать?

— Мы разошлись. Наш брак провалился. Но, слава Богу, мы не питаем горьких чувств друг к другу. Все к лучшему.

К лучшему!.. Женщина продолжала хранить молчание. В окно, противно жужжа, билась муха.

— Но так не может длиться вечно, — гнул свою линию Стивен. — Быть одновременно свободным и связанным по рукам и по ногам, точно стреноженная лошадь… Неужели тебе никогда не хотелось стать по-настоящему свободной? Закрыть эту главу? Мы могли бы по-прежнему оставаться друзьями, даже большими, чем сейчас. Должно быть, тебе самой надоело…

— Должна ли я понимать это так, что тебе надоело? — осведомилась она.

— В последнее время я много думал…

Женщина добавила в свою чашку молока, но не стала пить.

— Стивен, кто она?

Он обернулся. Их взгляды встретились. В его глазах отразилось крайнее замешательство.

— Ты ее не знаешь.

— Кто-то, с кем ты познакомился в Манчестере?

— Да.

— Почему ты считаешь, что это надолго?

— Я чувствую.

— Разве ты не чувствовал то же самое, когда женился на мне?

— Я был слишком молод. Мне очень жаль, Вирджиния.

— Мне тоже очень жаль.

— В любом случае, лучше довести дело до конца. Покончить с тем двусмысленным положением, в котором мы оказались.

— Она обо мне знает?

— Нет еще.

— Думаешь, она решится выйти замуж за разведенного?

— Да.

— Это несмываемое пятно — и на твоей репутации, и на моей. "Ах, она разведена!" — и все отворачиваются. Никому нет дела до того, кто прав, а кто виноват.