– Ишь, нашел время жениться! – упрекали князя.

– Да коли по сердцу пришлась…

– А все ж не время…

Вдруг пронеслось известие, что молодая княгиня – ни кто иная, как дочь оставшегося за князя в Киеве Всеслава.

– Вот оно что! – заговорили на Днепре. – Вот это так!

– Еще бы не так – своя!

– Своего корня, своего рода и племени…

– Ну, коли так, то сделал он хорошо, оженясь на ней; чего ей в чужих землях было пропадать, пусть у своих покняжествует!…

Плач и стоны не прекращались: слишком уж многие не вернулись…

Слышал обо всем этом и Всеслав.

Слышал и думал глубокую думу.

«Вихрем там их разметало… Христианский Бог, говорят, против них пошел… Отчего это Он ни за франков, ни за скоттов, ни даже за славян самих никогда не заступался, а тут вдруг? Нет, что ни говори, а с Рюриком и с Олегом ничего подобного никогда бы не случилось… А тут – князья!… Пировать да к бабам ластиться – на это их станет, а воевать да врагов бить – нет их… Шутка ли – и дружина погибла, и струги потеряли, и сами с пустыми руками возвращаются! Где, и когда, и у кого это видано, слыхано?… Дружину потерять – в ратном деле мало ли что бывает, сегодня счастье за одних, завтра за других – так-то в честном бою, а тут без всякого боя… Подойти, стать и потерять все… С викингами ходили, а бури заметить и остеречься от нее не могли… Бури!… Когда ее каждый норманн носом чуять должен! А потом вдруг, накось, свою веру бросили и в чужую ударились. Кто говорит, может, эта вера хорошая – да и вернее всего, что хорошая, коли их Бог и Сам помогает, и бури насылает, а все же на отцовскую ее менять не приходится! И как менять-то! Потихоньку, одним!… Уж, если князь признал, что чужая вера лучше своей, так объявил бы об этом своему народу, пошел бы с ним, завоевал ее, да вместе с народом и принял бы, а не так, тайно!» Всеслав был глубоко возмущен таким поступком князей.

Одно еще только пока примиряло его с ними – это то, что они должны были возвратить ему детей…

Он знал, что князь Аскольд женился на его дочери-христианке.

«Уж если дочь эту мне неведомую везет, так, значит, и Изок с ними», -говорил себе Всеслав, и морщины распрямлялись на его челе.

Киевский народ весь высыпал на берег Днепра встречать возвращавшегося князя.

Оба берега были затоплены народом.

Все ждали возвращения дружин с нетерпением, вполне понятным.

Вот, наконец, забелелись и паруса стругов.

Как их мало!

Столько уходило и столько вернулось!…

Вот и княжеский струг подходит к пристани.

Всеслав ждет князей, он волнуется.

На палубе княжеского струга рядом с Аскольдом он видит женщину в богатой византийской одежде, вылитую Зою.

“Это – твоя дочь", – шепчет Всеславу какой-то неведомый голос.

Дочь, а где же сын?

Напрасно отыскивает Всеслав сына, его нигде не было видно…

«Верно, Изок на другом каком судне», – успокоился витязь.

Князь, ведя под руку свою молодую княгиню, вышел на пристань; с обоих берегов Днепра загремело долго не умолкавшее приветствие.

– Ирина, – говорит Аскольд, указывая княгине на Всеслава, – вот отец твой!

С криком радости бросилась на грудь отцу молодая женщина, целует его, ласкает, и старый варяг сам не чувствует, как по щекам его потекли непрошенные слезы умиления.

Так радостна встреча.

– Где же Изок? – спросил Всеслав.

– Он остался в Византии, – поспешил ответить ему Дир.

– Зачем?

– Заложником!…

Нахмурился, потемнел весь Всеслав, но ни слова не сказал более…

И князья ничего не сказали.

В палатах князей, когда Аскольд рассказывал ему все происшедшее, он тоже упорно молчал, но когда тот кончил говорить, Всеслав поднял голову и как-то особенно спросил:

– Князь, а что же твоя клятва?

13. ЗАМЫСЛЫ ВСЕСЛАВА

Что мог ответить Всеславу на этот решительный вопрос Аскольд?

Византия осталась неприкосновенною, Изок не был возвращен отцу -клятва – страшная клятва осталась совершенно неисполненной…

Он только поник головой в ответ…

«Нет, не князья это, не князья», – подумал Всеслав, но ничего не сказал.

Аскольд, заметивший, что его любимец не думает возбуждать неприятного для него разговора, продолжал дальше свой рассказ.

Он очень подробно описал слушателям богатство и великолепие Константинополя и даже неосторожно поведал об его полнейшей беззащитности от внешних врагов.

– Когда же ты поднимешь новый поход, княже? – выслушав его, спросил Всеслав.

– Больше никогда! – горячо воскликнул князь Аскольд.

– Как никогда?

– Так! Вечный мир будет теперь между Киевом и Византией.

– Вечный? – с изумлением переспросил князя его любимец.

– Да!

– Почему?

– Я заключил договор об этом.

– Не спросив народа?!

– Я – князь, и мне спрашивать не у кого! – гордо ответил Аскольд.

– Тогда расскажи мне, в чем твой договор с византийцами.

На это предложение Всеслава Аскольд согласился очень охотно.

Он не замедлил подробно передать содержание своего договора, но он был отуманен своей любовью, Всеслав же вполне владел рассудком и сразу понял, что представляет собою подобный договор.

– Да что же ты это наделал, княже? – воскликнул он.

– Как что, я тебя не понимаю?

– Киев по этому договору стал верным рабом Византии, и сам ничего не выиграл… Что ты получил взамен того, что дал сам?

– Твою дочь Ирину!

– Что моя дочь! Она мне и люба, и дорога, да родина моя для меня гораздо дороже дочери! И ты будешь держаться этого договора?…

– Как же иначе?… Я поклялся в этом…

– Ты был ослеплен!

– Не тебе меня учить… Еще раз я говорю тебе, что я – князь…

Всеслав только тяжело вздохнул в ответ на это, но ничего не сказал.

«Не князья, не князья», – еще раз подумал он.

На этом разговор прекратился.

Когда Всеслав оставил князей и ушел к себе, много-много дум бродило в его голове.

Он приглядывался к Ирине.

Да, она, эта женщина, несомненно – его дочь. В ней узнавал он черты свои и своей матери. Она походила как вылитая на Зою, но он не знал ее. Его сердце в отношении Ирины молчало. Она была ему как чужая. Да она, это видно, вся предана князю Аскольду… Что она ему, в самом деле? Она вернулась, а Изок там, томится в плену. Нового похода не будет. Это очевидно. Ведь и договор, позорный для славянства договор, заключен. Нет и надежды на то, чтобы, помимо князя, поднять поход. Из скандинавов в Киеве никого не осталось, а славяне за князей. Они не послушаются его, Всеслава, не пойдут за ним, как шли за своими князьями.

Стало быть, нечего и думать о походе…

Кто же тогда выручит из византийского плена Изока?

И тяжело стало на душе Всеслава.

Припомнилось ему прошлое и прежде всего вспомнился Ильмень…

Там княжит славный Рюрик, этот сокол, пред которым все окрест и трепещет, и в восторге преклоняется.

Там Рюрик и Олег, этот храбрец из храбрецов скандинавских, не останавливавшийся ни перед чем, ни перед какой бы ни было опасностью. Он бы не предал своей земли, не испугался бы обыкновенной бури…

Вот у кого просить защиты… Вот кто поможет освободить Изока. Но прежде Византии он должен будет придти сюда. Тогда, нет сомнения, и Аскольд, и Дир погибнут.

Что же!

Погибнут они двое, а не весь народ приднепровский. Договор заключен ими. Не будет их, и Киев будет свободен от договора…

И Изок будет освобожден. Другое дело, если бы он вернулся, ну, что ж тогда?… Тогда еще можно было бы примириться, как ни тяжело, с положением дел, а теперь, теперь – нет…

До утра продумал Всеслав и, чем дальше он думал, тем все более и более укреплялся в своих мыслях.

Весь следующий день проходил он мрачнее осенней темной ночи.

На возвратившуюся дочь он не обращал никакого внимания, как будто ее никогда не существовало для него.

Ирина только и могла, что мельком видеть этого сурового, мрачного человека, которого все вокруг называли ее отцом.