Не дай нам бог внимания сильных. Мы теряем достоинство. Мы попадаем под их свет, а надо разжигать свой костер, надо работать, работать.
— Золотухин, когда берет гармошку, вспоминает свое происхождение и делается полным идиотом, — это изречение принадлежит Высоцкому.
— Высоцкий катастрофически глуп, — а это уже Глаголин.
5 октября
Можаев раздолбал мой рассказ, так красиво издевался, что я получил не только урок письма, но и удовольствие, как ловко, зло, но беззлобно распотрошил он мои словеса. Но в конце сказал:
— А вообще получается… Пиши, пиши, чувствуешь, завязываешь, плетешь куда надо.
— Предметом литературы может быть всякая ахинея, любой анекдот и невероятный случай… Но во всем, в любом жанре, будь то крайний гротеск или простое повествование, должна быть черта, граница допустимого, мера, что ли. Она никем не намечена, никакими столбами не ограждена, никем и нигде не записана, это негласный принцип, тот самый неписаный закон, который всякий писатель должен чувствовать нутром, утробой, коль уж он взялся за перо. Например: смерть есть смерть, пришла, понюхала и навела порядок, примирила. Ладно, не примирила, но кидать дерьмом в гроб, а потом мочиться в могилу — это недопустимо, это звучит натяжкой.
— Второе. Зачем уничижительный тон, твой авторский, по отношению к герою? Ни в коем случае, дай нам, самим читателям, разобраться, что к чему, ты нарисуй картину, а мы уж сообразно этой картине и будем твоих героев расценивать.
19 октября
А вчера был Ленинград. Посмотрел кусочек материала. Наигрываю, как черт, беспросветно. Самое ужасное, не знаю, куда иду я. Стилевая разножопица, рядом стоят гротеск и бытовой реализм. Это раздражает. Кидаюсь из стороны в сторону, то так вертанусь, то эдак, и нет уверенности в единственном. Много ору, гримасничаю, в общем, расстроился и надеюсь только на Бога, на переозвучивание да на Полоку. Приглядывается ко мне, по словам Полоки, М.Хуциев. Говорит, что я похож на Чаадаева. Одно лицо будто бы; я не спорю. Полторы смены грохнули. Лишь бы браку не было и технического, и актерского.
Помоги, Господи! Все грехи замолю, какие есть и будут. На обратном вместе с Высоцким. Шампанское, бутерброды, разговор и много сигарет. Может быть, и не надо говорить людям о своих мыслях, но что делать, если человек, то есть я, не может копить в душе больше, чем вмещается в нее, необходимо выплеснуть иногда, выболтаться, вывернуть душу, как карман, и тогда легче становится, легче, и снова, кажется, можно жить и копить снова.
В Ленинграде в этот день случилось наводнение, но все обошлось, вода спала, и бедствия не произошло.
20 октября
«Пугачев» — гениальный спектакль. Высоцкий первым номером. Удивительно цельный, чистый спектакль.
Я уж думаю, не лысым ли я буду в контрразведке. Шифферс [42]мне всё волосы теребил, приглаживал и залысины мои открывал, а потом я морду задирал, а мне эта мимика противопоказана. С ума можно сойти!
5 ноября
Еще было так. К тому же о старании выглядеть на героя. Как-то ехали из Ленинграда я, Высоцкий, Иваненко [43]в одном купе. Четвертым был бородатый детский писатель. Вдруг в купе заходит, странно улыбаясь, женщина в старом синем плаще с чемоданчиком и со связкой книг Ленина («Философские тетради» и пр.). Раздевается, закрывает дверь и говорит:
— Я поеду на пятой полке. Это там, наверху, сбоку, куда чемоданы суют, а то у меня нет такого капитала на билет.
У нас челюсти с Иваненкой отвисли, не знаем, как реагировать, — моментально пронеслось в голове моей: если она поедет — сорвет нам беседу за шампанским, да и хлопоты, и неприятности могут быть… Что делать? Высоцкий; зная его решительный характер — к нему. Где-то внутри знаю, он с женщиной — вообще человек самостоятельного действия — решит сам. Мне же выгонять женщину безнадежную жалко, совесть не позволяет, христианство, лучше это сделать невзначай, как бы чужими руками или просто посоветоваться. Я и вышел посоветоваться, не успел толком объяснить Высоцкому, в чем дело, — он туда, не знаю что, какой состоялся разговор, только минуты через три она вышла одетая и направилась к выходу… Я постоял немного, вошел в купе… посидел, и совесть стала мучить: что-то не то сделали, зачем Володьку позвал, я ведь знал, уверен был, что он ее выгонит; и многое другое в голове промелькнуло. Короче, я вспомнил, подсознательно, конечно, что и здесь, перед своей совестью, перед ними всеми благородством можно блеснуть, и я кинулся за этой женщиной, предложить ей хотел десятку, чтобы договорилась она с проводником, но не нашел ее, хотя искал честно, и потом все-таки похвалился ИМ, что, дескать, искал ее и хотел деньги отдать, но не нашел. Знал, что друг зарплату большую получил и потратит на спутницу свою, которую в Ленинград возил прокатиться, вдесятеро больше, однако не догадался он поблаготворительствовать этой женщине, а я хоть и поздно, но догадался. И опять в герои лез, и опять хотел быть лучше ближнего своего.
11 ноября
Приехал Высоцкий, кое-что видел. «Штаб союзников» [44]:
— Ты хорошо, а Шифферс мне не понравился, все «22», чересчур, его надо всего тонировать.
— Как последний мой материал?..
— Не видел, говорят, хорошо.
Чем-то расстроен, неразговорчив, даже злой. Грешным делом подумал: может, завидует моему материалу и огорчен своим? Из Ленинграда звонит Рабинов [45].
— Ждем 14-го.
— Как материал?
— Хорошо, всем нравится. Чем дальше, тем лучше. Вы создаете интересный, своеобразный образ, краснеть вам за свою работу не придется.
Может быть, врал, но слушать приятно. Голова несвежая, перезанимался, погулял немного с Кузей — отошло, выпил кофе, совсем хорошо. Письмо от т. Лены, растрогался. Создают летопись школы, ей, как родственнице, поручили написать обо мне. Знаменитым в Б.Истоке человеком становлюсь. А ночью какие кошмарные мысли в голову лезут!
Молюсь за Женьку, в Ленинграде поставлю свечку во здравие моего образа. Господи, услышь!
3 декабря
Кругом бело. Снег и светло. Неделю без строчки. Когда-нибудь последние 10 дней станут сюжетом романа. Но всё к черту! Попытаюсь вспомнить основные события.
1. Разрешили Кузькина, и начали репетировать, но шеф, по-моему, на распутье. Не ожидал такого быстрого рещёния и не знает еще, по-моему, за что же взяться, кого приглашать режиссером и т. д.
2. Материал «Аптеки», за который я столько пережил и поскакал переснимать, говорят, удался, меня поздравил с ним Полока, на «Ленфильме» многие мне говорили об этом как об удаче. Бог есть! Вот он как рассудил!
3. Но! Если «Аптека», снимавшаяся в такой суматохе, так нервно и хаотично, сумбурно, не разобравшись, — удалась, то что же в таком случае: весь ранний материал — дерьмо?! Ведь вот в чем дело. Приходится сомневаться в сделанном.
4. Я искал страдание и нашел на свою голову приключений. Но, посмотрим, господа присяжные заседатели, мой пистолет еще заряжен.
5. Нифонтова… Странно все в жизни… Когда-то я собирал все фотографии, вырезал картинки с ее участием, следил за ней в Б. Истоке, изучал биографию, думал: на экзаменах в ГИТИС будут спрашивать о ней, об актерах… и вот мы снимаемся вместе, у меня роль главнее, но это не важно, важно, что встреча эта в какой-то степени связана с моими ранними стремлениями и она не приносит радости, удовлетворения, того же я боялся с Новиковым Б. К., но, к счастью, этого не было. Б.К. только подтвердил мое сердечное к нему отношение и оправдал детские иллюзии. Не совсем точно я выразился здесь, об этом мне еще предстоит подумать и написать как следует, это важно для меня. Артист есть артист, он тоже человек, но все равно он артист и умрет с этим званием, так уж будь любезен… «Не обмани самого себя…» Новиков не обманул меня. Нифонтова обманула — вот какоето странное ощущение.