Обходя скалу, Андрей услышал скрип и, подняв голову, рассмотрел, как раскачивается на ветру дверь избушки. Опустело жилье. Возможно, женщина укрылась в джайве или в одном из племен, а, возможно, и живой ее уже не было.

Скоро запахло водой, потянуло свежестью, и Андрей вышел на берег реки. Крепость смутно чернела на фоне звездного неба, а город, что привольно раскинулся вокруг нее, тонул в молоке предутреннего тумана. Сквозь белую пелену мутными желтыми пятнами проступали сторожевые костры на другом берегу и вокруг крепостного холма. Цепь костров на берегу казалась почти непрерывной – так тесно они располагались. Гуцу опасался нападения из джайвы. По ночам сюда назначалось еще и конное патрулирование.

Андрей разделся, спрятал одежду в расселине приметного дерева и вошел в воду.

Бесшумно, по-змеиному, проскользнул он между кострами. У огня лениво переговаривались ратники, голоса звучали чуть ли ни над головой Андрея.

– Экая мокредь наползла!

– Должно, уж скоро подмена придет.

– Спать охота, мочи никакой нет, – длинный зевок прервал фразу. – Намедни всюе ночь у Нуга шары катали, все спустил подчистую, что за напасть такая? Там в баклаге осталось?

Через некоторое время тот же голос, крякнув, проговорил:

– Ну и пойло у этого мерзавца Арка! Надо бы сговориться, да тряхнуть его как следует.

– Вот-вот, спробуй, – буркнул кто-то сварливо.

– А чего, лялькать его за такое пойло? За это жидкое дерьмо я денежки-то всамделишние плачу, ты как думаешь?

– Ишь, храбрец! В подвалах таким ли будешь?

– Уж ни за эту ли жирную свинью ты мне подвалы сулишь?

– Проныра хорошая, этот шалманщик, вот что я вам скажу. Похаживает он в один хитрый домик и сдается мне – он Мастеру Эри…

– Обпился ты, я погляжу! Мелешь-то чего! – резко оборвал его кто-то.

Это отрезвило говоруна, он осекся, потом торопливо пробормотал:

– Нечистый на грех наводит… Спьяну чего не померещится, – и сердито умолк.

– Не чесали бы вы языками, – донеслось вслед Андрею. – Не ровен час…

Голоса вязли в тумане, пламя костра расплылось пятном. Андрей привстал из мокрой травы, бесшумно пошел к городской окраине. Он уже думал, что миновал все дозоры, когда впереди, всего в нескольких шагах от него фыркнула лошадь и зашуршала трава. Андрей отпрыгнул в сторону и, спружинив руками, ничком упал в траву. Почти тотчас в тумане проявились силуэты двух всадников. Они проехали там, где только что был Андрей. Лошадь одного, очевидно, почуяла его, прянула в сторону.

– А, волчья несыть! – сейчас же раздался раздраженный голос, и свистнула плеть.

Лошадь рванулась вперед, через минуту все смолкло.

Небо едва начало светлеть, когда Андрей вышел на окраину. Дома привольно раскинулись вокруг крепости. Сама она стояла на возвышенности, а мастеровой люд, ремесленники, торговцы, застроили всю долину у подножия холма. Теперь часть жителей – те, кто сумел убежать от стремительной лавины наемников, укрылись в крепости. После того, как город пал, три ночи и три дня победители бесчинствовали, измывались над горожанами, попавшими им в руки. Город был залит кровью, подвалы ратуши забиты арестованными, остальных повыгнали из домов и согнали всех в самый бедный район города, оцепили его. Люди здесь не знали покоя ни днем, ни ночью – пьяные ратники вламывались в любое время, творили все, что взбредет в голову. Расплаты не боялись – от каждой семьи был взят заложник.

Крепость им захватить не удалось – защитники оборонялись отчаянно, и герцог Гуцу выбрал тактику долгой осады, передышка войску была кстати. Гуцу знал, что людей в крепости укрылось много больше количества, на которое были рассчитаны припасы. Крепость взяли в жесточайшую блокаду, и началось терпеливое ожидание. От безделья и безнаказанности войско безбожно пило и предавалось жестоким развлечениям.

Андрей пробирался к центру. На окраинах в этот час было безлюдно. Только дважды он заметил патруль, но он благополучно разминулся с Андреем. Наконец, Андрею повезло – навстречу двигалось то, что он искал. Посередине улицы, уронив голову, тащился здоровенный громила. Ноги его выписывали невероятные вензеля, и было непостижимо, как при такой "походке" он умудряется совершать поступательное движение. В ладони он сжимал рукоять меча, острие которого царапало пыль сзади. За ним плелся оседланный конь.

Некоторое время Андрей наблюдал за пьяным, присматривался к нему. Пару раз тот останавливался, оборачивался к коню и, сосредоточившись насколько возможно, пытался вдеть ногу в стремя. В очередной раз убедившись, что это занятие ему не по силам, офицер что-то невнятно выговаривал коню, пьяно махал рукой и продолжал пешее движение.

Андрей вышел из тени, но доблестный завоеватель обнаружил преграду на своем пути лишь ткнувшись в нее носом. Он молодцевато вскинул голову, отчего его мотнуло назад, и упер в Андрея бессмысленный взгляд. Воину потребовалось некоторое время, чтобы сфокусировать глаза на объекте внимания и после этого значительного усилия он задумчиво спросил:

– Ты кто? – икнул и неожиданно густо рявкнул: – Кто таков!? Пощ-щ-щему голый!?

Андрей сделал рукой неуловимое движение, офицер томно прикрыл глаза и начал садиться в пыль. Андрей подхватил его под мышки, оттащил к стене дома. Стараясь не дышать, он раздел сладко посапывающего гуляку. Теперь Андрей мог свободно ходить по городу, слушать, смотреть.

До полудня он этим и занимался – прошел по всему городу, рассмотрел крепость и густую цепь дозоров вокруг холма, видел силуэты осажденных на крепостных стенах.

К полудню небо совсем нахмурилось, похолодало. На одном из домов Андрей увидел вывеску – на доске была намалевана пивная кружка с кокетливой шапкой пены. Из распахнутых дверей тянуло подгорелым луком, слышался неясный гомон. Это было заведение того самого "мерзавца Арка", о котором Андрей слышал ночью. Он свернул к гостеприимно распахнутым дверям.

Неторопливо потягивая пиво, Андрей скользил по залу взглядом изнывающего от скуки бездельника. За мокрой, облепленной мухами стойкой, волчком вертелся трактирщик в грязном фартуке неопределенного цвета и в платке, повязанном на пиратский манер, над ухом. Трактирщик был толст, но это не мешало ему делать одновременно добрый десяток дел: он поминутно заглядывал на кухню, проверял готовность заказанных блюд, разливал вино в глиняные кружки, то и дело вытягивал из-под фартука необъятных размеров платок и вытирал красную, бурно потеющую физиономию, постоянно держал в поле зрения весь зал, каждую компанию, чтобы вовремя угадать назревающий пьяный скандал и принять меры. При этом трактирщик с чуткостью сейсмографа вслушивался в пьяную разноголосицу, выуживая такие разговоры, которые можно было обратить в монеты.

Между столами скользили тихие мальчики. Эти дети с голубыми тенями под глазами были заложниками, а трактир – тюрьмой, где их истязали, изматывали непосильной работой и побоями. И хотя не было запоров и решеток на окнах и дверях, тяжелее и прочнее цепей было сознание того, что их побег, означал смерть для кого-то из родных. Заложники работали везде, где требовалась обслуга.

Взгляд Андрея лениво скользнул по залу. Здесь сейчас в основном мелочь и едва ли он услышит что-либо интересное… Впрочем, он уже и без того достаточно узнал.

Пронзительный крик взвился над пьяным гомоном и тотчас оборвался. Андрей увидел – с его места была видна часть кухни – хозяин бил ребенка. Жирной рукой зажимал ему рот, а другой вцепился в волосы, маленькие глазки тонули в жирных складках.

– Ах, сволочь… – пробормотал Андрей и ТИСС прекратил истязание.

Хозяин оттолкнул мальчика, прошипел:

– Работать, щенок!

Тот поспешно вытер ладонью глаза, всхлипывая, схватил тарелки и шмыгнул в зал. Андрей щелкнул пальцами, подзывая его.

– Что угодно господину? – дрожащим голосом спросил малыш, не поднимая глаз.