Увы, маятник нетерпимости не замер на срединной отметке, а привычно качнулся в другую крайность. Теперь пытаются взять реванш, вырубив из памяти народной три четверти века, прожитых страной при Советах, свести все наследие революции, потрясшей мир, к ГУЛАГу и процессам 1937 года. Словно не было превращения России в одну из двух супердержав, бесплатного всеобщего образования и здравоохранения, первого спутника Земли и первого космонавта, открытий в науке, новаторства в искусстве, порождавшегося и верой в коммунизм, и коммунистической ересью.

Речь ведь идет об уникальной попытке построить на Земле царство свободного труда. И многие открытия на этом пути, и причины трагического исхода "социалистического эксперимента" заслуживают беспристрастного анализа. XXI век не застрахован от революций и реформ, как и ХХ. Печально, если он окажется тупым учеником и повторит ошибки, за которые уже дорого заплачено, а при повторении придется платить безмерно дороже.

Прошлое не безмолвно, оно говорит с нами, убеждая и доказывая свою правоту, пытается достучаться до наших сердец, иногда истошно вопит от бессилия, невозможности быть услышанным и правильно понятым. Ему остается только утешаться тем, что будущему за глухоту рано или поздно придется расплачиваться. Пренебрежительное отношение к прошлому, высокомерное игнорирование его заветов, не говоря уже о злокозненном искажении минувших событий, подгонке их под сиюминутную выгоду, не проходят бесследно. Передергивание истории - всегда самообман, загоняющий в ловушку. Но тот, кто на коне, кто повелевает живыми, будь он хоть халиф на час, присваивает себе право судить мертвых и редко задумывается о возмездии - разве только в минуту душевной слабости, в темных и мрачных сновидениях.

Итак, ответ на первый вопрос должен быть отрицательным: прошлое не может освободиться от будущего, напрочь к нему привязано, всецело от него зависит. Единственное, чем оно могло бы относительно обезопасить себя, - это постараться произвести лучшее будущее, более благоустроенное и справедливое, способное сострадать ушедшим, хранить их память. Так родители, заботящиеся о воспитании добронравных детей, гарантируют себе ухоженную старость и благоговейное отношение post mortum.

Но если нас ожидает худшее будущее, с тотальной враждой, тиранией и нищетой, прошлое может подвергнуться такой кастрации, так изуродовано, что его уже невозможно будет восстановить в первозданном виде. Вероятно, в предчувствии такой катастрофы, склоняясь перед "железной поступью истории" и смирясь с тем, что настоящее будет безжалостно брошено в топку грядущего, русский поэт Николай Гумилев просил помиловать прошедшее.

2. Вслед за вопросом: "можно ли?", требует ответа еще более важный вопрос: "нужно ли?" Поможет "изменить мир к лучшему" (из рекламного листка фирмы "Филипс") или, напротив, подтолкнет к гибели, лишит опоры, которую мы находим в заветах предков, и надежды, которую связываем с потомками?

Прошлое всегда во власти будущего, а оно, напротив, постоянно освобождается от прошлого - в этом, собственно говоря, его предназначение. Но если таков порядок вещей, если все предрешено "объективными законами общественного развития", стоит ли беспокоиться?

Стоит. История движется не сама по себе. От наших разумения, выбора, воли зависят во многом и ритм, и результат загадочного превращения дня вчерашнего в день завтрашний. Мы не стадо, ведомое небесным пастырем по заранее начертанному маршруту, и если спотыкаемся, падаем лицом в грязь, топчемся на месте, то большей частью из-за того, что творим историю интуитивно, а главное - несогласованно.

Прошлое уже ни за что не отвечает, будущее - еще нет, вся ответственность лежит на живущих, от них зависит, быть миру или не быть и каким ему быть. На рубеже двух тысячелетий наступает момент, когда у людей не остается права на ошибку. Не столько потому, что на нас с нарастающей скоростью катится вал перемен, грозящий, по определению Олвина Тоффлера, вызвать потрясение от встречи с будущим, сколько потому, что мир с чрезмерным, недопустимым ускорением порывает с прошлым.

Pastshock намного опасней, чем futureshock.

""Можно ли знать, что будет десять поколений спустя?" - спросили у Кун-цзы (Конфуция) ученики. Учитель ответил: "Династия Инь унаследовала ритуал династии Ся; то, что она отбросила, и то, что она добавила, - известно. Династия Чжоу унаследовала ритуал династии Инь; то, что она отбросила, и то, что она добавила, - известно. Поэтому можно знать, что будет при преемниках династии Чжоу, хотя и сменят друг друга сто поколений""*.

Идея преемственности выражена здесь досконально. Что-то отмирало под луной, что-то зарождалось, но эти изменения поддавались предвидению, поскольку происходили в заданных, предопределенных рамках системы - поднебесной империи как вечного космоса китайской цивилизации. Причем не имел особого значения знак, с каким происходили перемены. Они затрагивали столь ничтожную часть традиционного ритуала, что никоим образом не подрывали устоев, не покушались на почитаемый тысячелетиями закон судьбы.

А что сказал бы Учитель Кун, окажись он в нашем времени? Дерзнем предположить, что, будучи любителем странствий, он одобрительно отнесся бы к возможности передвигаться на моторных экипажах, летать над облаками и снимать свежую информацию с голубого экрана. Как патриоту, ему не могли бы не импонировать целостность и могущество китайской державы, установленный в ней четкий административный порядок и сохраняющийся в целом ритуал почитания старших. Вероятно, более всего пришлось бы Учителю по душе, если бы власти заботились не только о хлебе насущном, но и о воспитании и обучении народа. Китайский мудрец, говоря современным языком, был поборником всеобщего народного образования.

Можно предположить, что и другие "отцы-основатели цивилизации" вряд ли испытали бы шок от встречи с чудесами современной техники. Их трудно было бы удивить тем, что люди по-прежнему воюют и додумались до создания абсолютного оружия: ракетные установки можно принять за усовершенствованные камнеметательные машины, а ядерные взрывы - за молнии Юпитера. Компьютеры - за счеты, тоже усовершенствованные. Не были бы они ошеломлены, узнав о посещении человеком Луны и погружении в океанские глубины, - это описано в романтических мифах, есть определенные чертежи Леонардо, хватало и "экспериментов" на манер Свифта и Сирано де Бержерака. Чему уж тут особенно удивляться! Вполне возможно, наши мудрецы, за неделю-другую освоившись с принципами устройства хитроумных современных приборов, с энтузиазмом подключились бы к миллионам болельщиков, следящих за перипетиями мирового футбольного первенства, и стали бы охотно раздавать интервью телекомментаторам.

Настоящее по части технических чудес не настолько оторвалось от прошлого, чтобы в одночасье привести предков в изумление. А вот побудь они у нас в гостях подольше, присмотрись к беспорядочной суете дымных мегаполисов, к спазматическому дыханию истощенной природы, почувствуй они нервозную, болезненную напряженность жизни современного человека, то, пожалуй, действительно испытали бы шок и задумались: стоила ли игра свеч?

С количественной точки зрения всякий переход от прошлого к будущему может быть измерен балансом потерь и приобретений. Казалось бы, чего проще: приобретений больше - выиграли, потерь больше - проиграли. На деле задача невероятной сложности, ибо неясно, что именно считать приобретением, а что потерей. Все зависит от системы ценностей и предпочтений, положенной в основу исчисления. Что ценнее - чистый воздух, реки, полные рыбы, чащи лесные, еще не слышавшие электрической пилы, или автомобиль, пастеризация, антибиотики? Средний срок жизни человека теперь в два-три раза больше, чем несколько веков назад, но стал ли он счастливее от своего долголетия? Когда было интереснее, радостнее, полнее жить - в Афинах времен Перикла, во Флоренции при Лоренцо Великолепном, в Багдаде Харун ар-Рашида, в социалистическом Советском Союзе, в одной из современных благополучных стран "золотого Запада"? Кому было лучше жить там и тогда?