Теперь вошла в моду так называемая наука выживания. Сочиняются учебники, ведутся даже разговоры о необходимости преподавать такую дисциплину в школах. Родителей никто не учил этой науке, зато у них в генах был опыт выживания, копившийся предками на протяжении столетий. Какая-то его толика досталась по наследству и мне.
Когда говоришь о себе "родился и вырос в семье адвоката", это как бы "по определению" предполагает принадлежность к некоему среднему классу, по крайней мере - зажиточному сословию. Возможно, с точки зрения статистики так оно и было в 30-40-е годы. А вот если судить по собственному опыту, это была трудная, в некоторых отношениях убогая жизнь, какая, по нынешним понятиям, даже в "постдефолтовской" России расценивалась бы по категории "ниже черты бедности".
Судите сами. Ни газа, ни центрального отопления, ни душа, не говоря уж о ванной, то есть никаких элементарных удобств. Туалет во дворе, один на полдома. В одной комнате проживают пять человек, включая постороннюю старушку, которую родители приютили из жалости, она помогала маме по хозяйству, но принималась не за домработницу, а за полноправного члена семьи. Дом почти всегда в полуаварийном состоянии, не ремонтировался со времен царя гороха. Диван, на котором я спал, был, несомненно, антикварной ценностью, произведен где-то в XIX веке, то и дело выбивавшиеся из-под ткани пружины впивались в спину, что, может быть, было и к пользе, своего рода массаж.
Ну а принадлежность к среднему классу, вероятно, выражалась в том, что каждый свой случайный дополнительный заработок, сверх того, что было нужно для пропитания и приобретения скромного гардероба, отец тратил на книги. Однажды даже приобрел суперсовременный по тем понятиям радиоприемник СВД-10. Необыкновенно красивым казался мне коричневый полированный ящик, из которого доносились дикторские тексты и лилась прекрасная музыка. Да, именно прекрасная, поскольку в те времена, при всей их бытовой убогости, были и свои радости. Я имею в виду, что вместо сумасшедшего тарарама, какой чаще всего представляет собой нынешняя поп-музыка, этого назойливого битья по барабанным перепонкам, тогда по радио звучали волшебные мелодии Верди и Чайковского, пленительные цыганские напевы и неаполитанские песни в исполнении Джильи, Карузо и нашего Александровича, зажигательные фокстроты и томные танго или вальсы-бостоны.
Если эту книгу прочитают молодые люди, а я надеюсь, что хотя бы мои внуки удосужатся, в этом месте они наверняка подумают, что у каждого поколения свои вкусы и игры. Испокон веков старики не могли приспособиться к новым веяниям, называли их упадком, декадансом, концом искусства, а культура тем не менее прогрессировала.
Конечно, в таком рассуждении есть доля правды. Но ведь в традиционном порядке смены эпох, жизненных укладов, стилей и форм искусства неизбежно должен наступить момент "исчерпания сценария", по которому до сих пор проходило развитие. То ли ему на смену придет другой, более совершенный, то ли начнется деградация. Ужасно хотелось бы ошибиться, но многое, очень многое указывает, что мы сейчас переживаем начало конца той модели культуры, которую до сих пор создавал человек и которая, в свою очередь, сама его вылепила таким, каков он сейчас есть.
Разумеется, передавались по радио не одни классические европейские мелодии, но и заунывные азербайджанские мугамы, которые я не очень жаловал. Так же, впрочем, как и армянские напевы, - своего рода плач над безысходной народной судьбой. Из закавказской музыки больше ласкали слух грузинские песни, близкие по мелодике тем же неаполитанским.
Раз уж зашла речь на эту тему, позволю высказать и свои скромные соображения. Мелодию Ромен Роллан назвал душой музыки, а я бы сказал, что это все-таки мысль в ней. Нет мелодии, и музыка лишается всякого содержания - это значит, что она уже не музыка.
Музыка изначально играла в своей сфере ту же роль, что литература и живопись - служила инструментом организации, упорядочения звуков ради выражения с их помощью определенных идей, чувствований; передачи информации, говоря современным языком. Гармония и ритм - это не равные мелодии компоненты, а всего лишь подсобные средства ее изложения, аналогичные рифме в поэзии и стилю в прозе. Один голый ритм имеет так же мало оснований именоваться музыкой, как дизайн живописью или дом-коробка архитектурным сооружением. Я вовсе не хочу сказать, что исчезновение мелодии означает фатальный конец искусства, связанного со звуком и голосом. Но, повторяю, это уже не музыка, как она понималась до сих пор, а нечто совсем иное.
Роскошный СВД вскоре замолк, в республиканском центре не нашлось мастерской, где бы взялись его чинить, пришлось довольствоваться черной "тарелкой" громкоговорителя. По утрам я беззаботно врубал его на полную мощность, будя весь дом, делал зарядку под команды мастера спорта, сопровождаемые веселыми маршами.
Много радости доставил самокат, которым я особенно дорожил, поскольку сам его смастерил, как ярославский мужик: "с одним топором да долотом". Трудился я над этим сооружением в 6-м классе целый месяц. Сначала надо было раздобыть две прилично обструганные доски и соединить их железной скобой под прямым углом. Затем выпросить у отца несколько рублей, чтобы купить два подшипника у жившего в нашем доме выпивохи-механика, который таскал их с завода. Серьезнейшей инженерной проблемой стало изготовление руля из найденного во дворе тонкого металлического бруса. Потом серия безуспешных попыток собрать все эти детали в нечто целое, способное передвигаться, - тут мне на помощь пришел тот же механик. Я полдня катался по нашей улице под завистливые взгляды соседских мальчишек, а на другой день мой экипаж похитили.
Я повествую об этих житейских пустяках не просто из старческой говорливости, а помня о сформулированной в предисловии "загадке советского человека". Хочу засвидетельствовать и уверен, что найду поддержку большинства своих сверстников: у меня не было никакого ощущения бедности, обделенности, не говоря уж о зависти. Может быть, просто потому, что завидовать-то особенно было некому, если кто и жил в те времена богато, шикарно, то не афишировал. На поверхностный взгляд все вокруг жили примерно так же, как мы.
Ни разумом, ни инстинктом не ощущал я нехватки того, что называют "полнотой существования". Единственное, что отчаянно хотелось иметь, велосипед. Но нам он был не по зубам. Уже в Восточной Пруссии мне попался на глаза в одном из заброшенных домов, где мы устроили свой наблюдательный пункт, этот вожделенный предмет. Обрадовавшись, как ребенок, я начал его осваивать. По асфальтированному большаку, не чета российским дорогам, наши пушки тянули американские "студебеккеры", а личный состав во главе с комбатом, подобрав шинели, скользил за ними на велосипедах. Красочное зрелище.
Конечно, у нас не было и не могло быть полного социального равенства, но не было и того унизительного ощущения неравенства, которое порождается открытой, агрессивной демонстрацией самодовольного богатства. Вот почему я не сомневаюсь, что коммунистическая идея скончалась (или только занемогла?) у нас, чтобы воскреснуть где-нибудь в другом месте в другое время. Ее присутствие в мире неизбежно, к ней применим закон сохранения энергии, энергии униженных и обездоленных. Коммунизм - их религия, мораль, наука, утешение, надежда. Глупцы те, кто полагает возможным истребить его запретами. Его можно на время приглушить только социализмом, более или менее сносным, терпимым существованием для всех.
В последние годы хулители существовавшей у нас модели авторитарного или "казарменного социализма" вдоволь поупражнялись в разоблачении привилегий номенклатуры. Но даже если бы все сказанное на этот счет было 100-процентной правдой, остается непреложным тот факт, что в социалистических странах был минимальный из когда-либо существовавших в истории разрыв между низкими и высокими доходами. Конечно, даже самый мизерный разрыв может восприниматься болезненно, но советская система содержала ряд, если можно так сказать, "компенсационных механизмов", которые устраняли, по крайней мере делали не таким оскорбительным, ощущение неполноценности, какое испытывает всякий человек, когда его ставят в неравное положение с другими. Хотя бы та же всеобщая доступность высшего образования, благодаря которой способные выходцы из любого социального слоя получали равные стартовые возможности для карьеры. Во всяком случае, небольшой гандикап, который получали на старте жизни выходцы из номенклатуры, быстро растрачивался, если не подкреплялся способностями и прилежанием. А сказка о Золушке сбывалась по версии фильма Григория Александрова "Светлый путь".