По Шопенгауэру, значительность человека определяется его способностью восхищаться другими. Горбачев искренне и щедро восторгается понравившейся книгой, театральным спектаклем, музыкальным произведением. Иной раз зайдешь с утра к президенту, начнешь докладывать, он прервет ("потом!") и начинает читать вслух с комментариями поразившую его статью из журнала. Любит сказать слово похвалы талантливому человеку. Вот где он сдержан, порой несправедлив в оценках - так это по поводу выступлений политических соперников. Дает о себе знать авторская ревность.

Едва ли не самая важная для политического деятеля черта - терпимость к критике, умение выслушивать хотя бы от друзей и соратников не одни похвалы, но горькую правду. Расскажу об эпизоде, дающем некоторое представление на этот счет.

28 декабря 1990 года в Волынском работали над докладом Президента на Съезде народных депутатов СССР. Разговор пошел откровенный. Черняев дал "затравку": мы ваши самые близкие, смею сказать, надежные люди, неделями не знаем, что творится, каковы ваши планы; иногда узнаем о событиях из газет. А ведь могли бы и совет добрый дать. Вы встречаетесь с кем попало журналистами, депутатами, директорами, а на нас уже нет времени.

Короче, обида была выложена в довольно резкой форме. Михаил Сергеевич начал отбиваться: без встреч политику не делают, я вот не бывал долго в Верховном Совете, так там черт знает что творилось, а поговоришь с людьми начинаешь понимать, что к чему; да вы и сами мне подсовываете разные рандеву... Но тут на него набросились с упреками Примаков и Шаталин, поддакнул Медведев, пробурчал что-то Яковлев, и он капитулировал, признал, что дело у нас идет бессистемно, мало видится с помощниками. "Да, я ведь, друзья, загнанный, как лошадь".

Много было еще сказано вокруг этого, и я бы не стал описывать этот эпизод - в конце концов обычная технология управления, интересная только для специалистов, - если бы не какое-то странное ощущение присутствия при необычной, не имевшей места в прошлом сцене. Потом понял, в чем дело. Слишком прямо, резко, без околичностей выкладывались ему упреки. По существу, это была нелицеприятная критика его неорганизованности, и хотя "по углам" ворчало окружение давно, но высказать свою досаду напрямую не решалось. Теперь, когда его клюют со всех сторон противники, решились на это и друзья. Конечно, с благими намерениями - остеречь, помочь, но психологически это выглядело как "бунт на корабле", когда команда предъявляет капитану свой счет, а он уступает и обещает впредь "хорошо командовать кораблем". Вроде бы все по-прежнему, но что-то неузнаваемо изменилось в отношениях. Он отныне не просто повелитель, но и член команды. Не знаю, ощутил ли Михаил Сергеевич перемену, но держался он молодцом. Впервые за те годы, что я его близко знаю, скрутил свою гордыню и полупризнал неправоту, неумение организовать дело. Хорошо, что только полупризнал, подумалось мне, нет ведь ничего хуже, если политический лидер теряет уверенность в себе. Надеюсь, с ним это не произойдет. Но поубавить самоуверенность ему не вредно.

После этой сцены произошло и вовсе "размягчение": как бы откликаясь на наши притязания, Михаил Сергеевич пропустил нас в самый укромный уголок высшей власти - пригласил сказать, у кого какие предложения по кандидатам в вице-президенты, премьеры и на другие посты. В прошлом такого никогда не бывало, и все наперебой стали называть имена: Назарбаев, Акаев, Явлинский... Он слушал, кивал, а на съезде назвал кандидатом Павлова.

Бывали и другие случаи, когда Горбачев "приноровлялся" к ситуации, предпочитал не вступать в спор, а поступал по-своему. Не думаю, чтобы это шло ему на пользу. Да и лукавство, скрытность - хотя и частые спутники политических деятелей, не слишком их украшают. Не остались они незамеченными для наблюдателей у нас и за границей.

С ходом времени Михаил Сергеевич все с меньшей охотой выслушивал критические замечания - атмосфера восторженного поклонения делала свое дело. Он по-прежнему прост в обращении, охотно беседует на любые темы... Кроме тех, что задевают его самолюбие. Тут на его лице появляется выражение скуки и ясно читается мысль: "Кого вы учите, друзья?"

Впрочем, все это маленькие слабости большого человека. Явление Горбачева закономерный итог развития русской нации, ее самосознания после 70-летнего коммунистического господства. Он поразительным образом выражает среднее, центральное в нашей политике, философии, культуре. Среднее не в смысле серое, посредственное, а в смысле умеренное, здравое, рациональное, взвешенное. Это не озарение одинокого, возвышенного над толпой гениального ума, а внутренний голос самого народа, выражение его мудрости и осторожности, тревоги и надежды. Такой лидер должен был появиться именно так, как он появился - из толщи народной, пройдя все ступени иерархии правящей партии и социалистического государства. Нужно было очень долго думать и делать дело по-старому, чтобы на каком-то этапе "очнуться", прийти к пониманию необходимости думать и делать дело по-новому. Решить задачу должен был сам русский народ, и он сделал это, выдвинув Горбачева.

Но вот вопрос: если так, почему тот же народ, по крайней мере значительная его часть, отвернулся от своего лидера? Сказать пресловутое: "Нет пророка в своем отечестве" - значит ничего не сказать.

Вернемся в 80-е годы. Чем больше мы продвигаемся по истории перестройки, припоминая выпавшие из памяти детали и заново осмысливая причинную связь событий, тем причудливей выглядит характер человека, которому суждено было сыграть в этой драме заглавную роль. Романтизм и вера в высокие идеалы легко совмещаются в нем с практицизмом, идейной и политической изворотливостью. Истории было угодно, чтобы миссию реформатора в России сыграла не цельная, высеченная из одной глыбы личность, как Петр и Ленин, а гибкая и пластичная, способная воспринять иную систему ценностей. Горбачев - один из первых, если не первый российский лидер, мыслящий как западный. Поэтому он без труда нашел общий язык с Тэтчер и Рейганом, Колем и Андреотти. И по той же причине наше евразийское национальное сознание отказало ему в безоговорочной симпатии, когда он превратился из генсека в президента. По меркам этого сознания Горбачев завел страну на путь поражения: "Выведет ли этот путь к западному процветанию, еще неизвестно, а пока одни бедствия, да как бы не растерять в дороге все, что у нас было, чем гордились".

Не "уважают" у нас многие бывшего лидера еще и потому, что испытывают ностальгию по "железной руке". Не оттого, что якобы рабы по природе, добровольно тянут шею в ярмо - глупости это! Как раз по обратной причине. Народ наш горд, упрям, своенравен, вольнолюбив, он и умом понимает, и нутром чувствует, что нельзя нам сразу вводить европейские порядки, стоит снять узду - и пойдет вселенский разгул. За несколько лет свободы мы догнали прочий мир по алкоголизму, наркомании, проституции, порнографии, бандитизму, терроризму, а там, глядишь, недалеко и до абсолютных рекордов. Отсюда желание иметь на "капитанском мостике" не милого интеллигента, пространно рассуждающего о "процессе, который пошел", а бравого басовитого "хозяина", которого, по его же словам, самому Господу с президентского поста не сместить.

Смена лидера оказалась неизбежной и по самой прозаической причине потребности установить "ответчика за все", свалить на него грехи едва ли не каждого. И выглядит это вполне правдоподобно, поскольку у нас испокон веков все решалось волей самодержцев. Но в том-то и фокус, что Горбачев сломал традицию самовластия и с определенного момента перестал быть единственным демиургом событий. Вспомним.

1985 год. Располагая всей суммой информации, тщательно укрываемой от общества, и отдавая себе отчет в том, что страна погружается в трясину кризиса, Политбюро ЦК КПСС по инициативе М.С. Горбачева решает приступить к тому, что вначале называют совершенствованием социализма, затем - перестройкой или революцией, а в конце концов - реформами. Начинают с бесплодной попытки ускорить технический прогресс, не меняя ничего в экономическом и политическом механизме.