Постоянно помня об этом, легче объяснять и тактические шаги, которые порой давали повод подозревать, что генсек ведет ту же игру, какую вели его предшественники: клянется в своей приверженности миру, клеймит гонку вооружений, но за этой пропагандистской завесой Советский Союз продолжает наращивать военные мускулы. Те, кто так думал, не давали себе труда уразуметь, насколько адски сложной и опасной задачей было обуздание милитаризма, за которым у нас стояли вековые традиции.

Как ни парадоксально звучит, проще всего было принять решение об уходе из Афганистана. И политическому руководству, и генералитету давно уже было ясно, что война эта нами проиграна и нужно уносить ноги. Вопрос был только в том, как это сделать. Признать поражение, публично покаяться, приравняв афганскую авантюру к агрессии США против Вьетнама, начать отвод войск и прекратить поставки оружия режиму Наджибуллы? Кабул в таком случае пал бы через неделю после вывода советского контингента, удалось бы сэкономить многомиллиардную стоимость оружия, которое еще много месяцев продолжало поставляться в Афганистан, американский конгресс стоя аплодировал бы миротворцу, а Нобелевский комитет, пожалуй, присудил бы ему премию мира тремя годами раньше. К такому варианту подталкивали некоторые нетерпеливые демократы. Подозреваю, нашлись бы политические лидеры, которые действовали бы именно так.

Горбачев предпочел иное решение, потому что по природе своего политического мышления он не революционер, а реформатор, не пацифист, а реалист. Он предпочел не бежать с поля боя, не "бросить" войну, а постепенно, в несколько этапов ее остановить. Это позволило сделать поражение менее болезненным, не подвергать чрезмерной перегрузке психику солдат (каково, если еще вчера вы считали, что выполняете интернациональный долг и делаете благое для Родины дело, а сегодня говорят, что вы участвовали в грязной войне, убийца и насильник), не бросать на произвол судьбы людей, перед которыми страна взяла на себя определенные обязательства. И хотя не вызвать в результате всего особых восхвалений, но встретить достаточное понимание, потому что прагматичные американцы ничего иного от нас и не ожидали.

Нелегко одержать победу, но намного сложнее достойно перенести поражение и выйти из войны с наименьшим ущербом. Горбачев сумел это сделать и тем самым предотвратил гибель многих людей - и наших, и афганцев, - которая стала бы неизбежной и в случае продолжения войны, и при резком, внезапном ее прекращении.

Параллельно с окончанием афганской авантюры начался демонтаж военного конвейера, через который в пасть Молоха выбрасывалось национальное богатство. Здесь приходилось проявлять предельную осторожность, вести в некотором смысле дипломатическую игру с военными. Впрочем, и они, в свою очередь, проявляли изощренное искусство докладывать политическому руководству одно, а думать и исполнять совсем другое. Шла игра в кошки-мышки.

Летом 1988 года в Москве должно было состояться очередное заседание Комитета министров обороны государств - участников Варшавского Договора. Генеральный штаб присылает материал для беседы генсека с членами комитета. Даже самый придирчивый глаз не обнаружит в нем подвоха. В полном соответствии с нашим внешнеполитическим курсом и состоянием переговоров по военным вопросам с США подчеркивается готовность завершить вывод советских войск из Афганистана, добиваться радикального сокращения стратегических наступательных вооружений при одновременном укреплении режима Договора по ПРО, а также значительного сокращения вооруженных сил и вооружений от Атлантики до Урала; принимать меры по предотвращению угрозы военного нападения (инициатива ГДР и ЧССР о безъядерном коридоре в Центральной Европе и о выводе наиболее опасных наступательных вооружений из зоны непосредственного соприкосновения двух военных блоков), созданию зоны, свободной от ядерного и химического оружия на Балканах и т. д. Вновь делается акцент на оборонительном характере стратегической доктрины Варшавского Договора.

А незадолго до этого, знакомясь с проектом доклада Главнокомандующего вооруженными силами ОВД маршала Виктора Григорьевича Куликова, можно было убедиться, что генералитет не принимает всерьез все эти бесконечные инициативы, исходит из убеждения, что, пока политики и пропагандисты болтают о разоружении, военные должны заниматься своим делом. Так, из проекта доклада следовало, что, несмотря на соглашение по ракетам средней и малой дальности, военная опасность в Европе фактически не уменьшилась, а увеличилась. Значит, необходимо перевооружение всех видов вооруженных сил, нечего и думать о сокращении военных расходов, нужно изыскивать средства для дальнейшего значительного их роста.

Мы повсюду твердили о готовности к полному запрещению и ликвидации химического оружия, а из доклада выясняется, что "возрастает роль химического обеспечения боевых действий войск" и что в связи с этим химические войска "должны будут усилены огнеметными средствами и средствами обеспечения маскировки". Своеобразно трактуется концепция оборонительной доктрины. Оказывается, раз уж мы ее приняли, нужно в следующем пятилетии уделить "больше внимания десантно-штурмовым войскам". Вносится предложение об увеличении резерва по горючему, боеприпасам на территориях Венгрии и Болгарии, образовании запасов вооружений и техники для развертывания резервных формирований, расширения аэродромной сети, оборудования защитных укрытий для боевых самолетов и т. д.

По указанию генсека в доклад маршала были внесены коррективы, из документа убраны наиболее одиозные формулы. Но это, естественно, никак не отразилось на настроениях и планах военных, которые продолжали с упорством гнуть свою линию. Накануне каждого заседания ПКК приходилось буквально выбивать согласие на каждую небольшую подвижку в сторону реального разоружения. Среди наших партнеров из Министерства обороны и Генштаба было немало интеллигентных толковых людей, но корпоративный дух почти всегда брал верх. И мне кажется, они не воспринимали всерьез доводов, что милитаризм подорвал силы страны, что она все больше уподобляется колоссу на глиняных ногах. "Уж чего-чего, а для своей армии народ деньги всегда найдет. Он ее любит" - вот что сидело в их сознании, отгоняло мысль о необходимости хоть чем-то поступиться.

Разумеется, за этим упорством стоял и вполне весомый эгоистический интерес. Наш генералитет привык к отеческой заботе партии и жил на широкую ногу даже сравнительно с высокопоставленными работниками партийно-государственного аппарата. Глубоко проникла в эту среду и коррупция. Одним из самых доступных методов личного обогащения была торговля живым товаром. Пришлось заниматься расследованием скандальных дел и работникам Отдела ЦК. Командиры некоторых частей, дислоцированных в Чехословакии, вступали в "деловое партнерство" с местными хозяйственниками - солдаты отряжались на уборку урожая или строительство. Журналисты с чувством расписывали это как образец дружбы народов, а председатель колхоза в порядке возмещения "интернациональной помощи" вручал нашему генералу или полковнику конверт с кронами и поставлял продукты к его столу. В нескольких случаях современные работорговцы были пойманы за руку, но, насколько мне известно, виновных отправили в отставку и дела замяли, чтобы не наносить ущерба чести советской армии.

За сохранение наших баз и воинских контингентов на территории союзных государств генералитет цеплялся особенно рьяно. При этом корыстный интерес (необязательно обеспечиваемый преступным путем, ведь можно было получить немало благ и радостей жизни, просто живя в Берлине или Будапеште, отдыхая в Карловых Варах или на Мазурских озерах, летая за рубеж и обратно на комфортабельных самолетах за счет казны) вполне гармонично совмещался с геостратегическими соображениями. Выдвинутые как можно дальше на Запад боевые порядки обеспечивали возможность того самого броска танковых армад к Бискайскому заливу, которого панически боялась Европа. А этой угрозой обосновывались массированное военное присутствие США на континенте, ядерное вооружение Англии и Франции.