— На этот раз, — вздохнул Сундралингам, — лучше ему остановиться у тебя дома. Я свое сделал. Лучше вели приготовить ему постель.

— Места нет, — пропищал Арумугам. — Ты же знаешь, нет места.

— Тогда у Вайтилингама. Пора Вайтилингаму что-нибудь сделать. Боже, боже, какая неприятность.

Но дни шли, а Вайтилингам не возвращался. Так или иначе, Сундралингам забыл, что в квартире Вайтилингама уже устроились миссис Смит и богатая сирота по имени Челванаджаки (его предшественник был человеком женатым: места было много, хоть для Маньяма и не хватило). Миссис Смит лично вымела все углы, приказала слуге-сиамцу все выскрести (где он счел нужным), собираясь устроить вкусный обед к возвращению сына. А потом через массу щелей стали просачиваться загадочные известия насчет Краббе, и, по восточной традиции, из чисто случайного пребывания Вайтилингама в одной лодке с Краббе, из того, что они направлялись в одно и то же место, причем оба одновременно исчезли, вытекали известия насчет Вайтилингама. Больше того, в реке, на берегу реки или рядом остались следы — черный чемоданчик почти без медикаментов, всплывшая трость и дорожная сумка, содержавшая среди прочего туфлю. Ящерицы, прежде чем улизнуть, оставляют хвосты в схватившей их руке, поднятой высоко в воздух. В той реке, как хорошо известно, тела найти почти невозможно среди глубоко укоренившихся водорослей. Никто не собирался приказывать прочесывать реку: пусть она их хранит.

— Ясно, что случилось, — заключил Сундралингам, пока миссис Смит сидела, немо, но не чрезмерно горюя, потому что это был Восток. — Ваш сын герой. Он нырял за тем самым мистером Краббе, и мистер Краббе сам утащил его к смерти, или оба запутались в водорослях. Прискорбно, но жизнь продолжается. Смерть для нас, индусов, не конец, а новое начало. Нечего мне вам об этом напоминать, миссис Смит. Ваш сын уже перевоплотился. Мы не знаем, конечно, во что. Приятно было бы думать, что он теперь стал каким-нибудь мелким животным, которого в этот момент лечат в его собственном диспансере, хотя его помощник, конечно, не слишком хороший лекарь. А может быть, он возродится в каком-нибудь будущем великом политике, в спасителе своего народа. Только он всегда говорил, что бессловесные животные достойнее некоторых людей. И сам, как вы помните, был почти бессловесным.

— Расстроились все мои планы, — сказала миссис Смит. Голос у нее был необычно низким, непреодолимым, непохожим, в отличие от очень многих женщин ее расы, на песню хорошенькой птички. Это был голос какой-нибудь компетентной председательницы женской общественной гильдии, а сама она, красивая, дородная, в богатом сари, вполне годилась для центрального места на групповом снимке в местной цейлонской газете. — Я так надеялась, — сказала она. — Возможно, сама глубоко виновата, что слишком долго с ним не общалась. Но письма писала, старалась устроить женитьбу. Понимаете, у меня есть и собственные обязательства. Одной со всем не справиться. Впрочем, — вздохнула она, — может быть, я смогу возместить это в другой жизни. Может быть, он нуждался в матери больше, чем мы когда-нибудь думали. Не думаю, будто он был очень счастлив. Мужчины совершают смелые и отчаянные поступки, только когда не слишком счастливы, а этот поступок смелый и отчаянный. Кем, кстати, был для него тот англичанин?

— Просто англичанин, — пожал Сундралингам плечами. — Но ваш сын спас бы жизнь крысе, жабе, если бы смог. Я считаю вполне вероятным, что он попытался спасти англичанина.

Сомневавшимся в смерти Краббе и Вайтилингама — того или другого, или обоих вместе, — Сундралингам сказал:

— Посмотрим на факты. Оба исчезли. Люди исчезают в каком-нибудь месте. В реке — очевидно.

— Есть еще джунгли. Оба могли уйти в джунгли.

— Ну да, — говорил Сундралингам. — По-моему, Краббе вполне мог пойти, присоединиться к коммунистам. Один тамил, господин Джаганатан, господин, работавший с Краббе в Дахаге, с которым я познакомился в Куала-Лумпуре, упоминал про его сильные коммунистические наклонности. А еще возможно, он деньги растратил или брал много взяток, и теперь уже пересек границу Таиланда с нечестно нажитыми капиталами. Ничего нельзя точно сказать. Но Вайтилингам безусловно мертв. Можно быть вполне уверенным. — А потом Сундралингам провел славный вечер с миссис Смит и Челванаджаки, под ревнивое верещание Арумугама, который знал, чего Сундралингаму надо; знал, как знал и Сундралингам, что в связи с экономическим спадом отцы семейств урезают приданое аж на пятьдесят процентов, а вот милая, робкая девушка, вполне представительная, приданое которой никогда не будет урезано.

Но были белые мужчины, на слово которых, конечно, никогда нельзя полагаться, которым предстояло облегчить работу полиции в связи с исчезновением Краббе. Приближались торжества по случаю Независимости, полицейский контингент надо было вымуштровать, до блеска надраить и накрахмалить перед отправкой в Куала-Лумпур, где он должен был представлять штат. Если довести дело об исчезновении Краббе до прочесывания реки или не закрывать, пока труп не всплывет ниже по течению, это означало бы лишние неприятности в хлопотливый момент. Поэтому начальник Малайского полицейского управления с доверчивостью Тертуллиана  [33]слушал рассказы белых мужчин.

Джордж Кастард рассказал, что лодочники, придя днем к лодке, чтобы отправиться обратно вниз по течению, обнаружили всплывшую трость и сумку; один сказал, что видел пузыри, другой в том не поклялся бы, но вроде видел высунувшуюся и в последний раз ухватившуюся за воздух руку. Кастард не сомневался, что Краббе случайно, или, насколько ему было известно, не совсем случайно, утонул. Он добавил, что ему пришлось сообщить своим кули, будто тот самый белый мужчина добровольно покончил с собственной жизнью в компенсацию, по неким темным соображениям, за смерть Югама, тамила, директора школы, — белый за черного, восстановление равновесия жизни. Иначе они склонны были бы видеть в этой внезапной и неожиданной смерти дурное предзнаменование для благополучия поместья при новом управляющем. В рядах кули уже появились маленькие святыни, посвященные духу мужчины со странным именем; уже совершаются приношения речным ракам (за неимением более высокопоставленных ракообразных). Впрочем, долго это не продлится. Более значительные события поглотят крошечный культ, может быть, уже во время следующего индуистского праздника. Суть в том, что первым долгом Кастарда, как понимает начальник полицейского управления, остается поместье и владеющая им компания. Спасибо, мистер Кастард.

— Славный парень, — сказал Томми Джонс, который стимулировал жажду в столице штата, — только странный немножко. В тот раз я, конечно, не знал, как его звать, только встретился с ним в поезде на Тикус; мы как бы вместе ночь провели, хотя на самом деле ни один из нас так ничего и не сделал. Он рассказывал, будто ему предсказали когда-нибудь отдать концы в омуте, и я еще подумал, не такой уж он умный, не особенно против такого конца возражает. Только особого внимания не обратил, потому что ведь на подобные речи особого внимания не обращаешь. Да и много я таких типов встречал, делая свое дело. Все-таки он немножечко духом упал, потому что жена чересчур для него мозговитая или что-то еще. Как бы там ни было, она стихи про него написала в какой-то газете, в той самой газете, которой не нравится возложенье цветов на собачьи могилы, по крайней мере, как я припоминаю. Поэтому он немножечко скуксился. И назавтра утром был как бы не в себе, все твердил, будто пророк Магомет пиво выдумал, или что-то вроде. По-моему, свихнулся немножко. Поехал со свиньей в «лендровере».

Комиссар полиции, просвещенный обучением в Британском полицейском колледже, прикинулся скандализованным. Зацыкал языком над преступлениями: самоубийство, богохульство, извращения.

В полицейском управлении особенно оценили простое свидетельство Манипенни.

— Так я и знал, что с ним будет что-нибудь в этом роде. Он смеялся над бабочкой.