— А потом?

— В эпоху Первой империи, когда сложилась более благоприятная обстановка, потомки собрались, чтобы решить, как следует поступить с тайной золота. Именно тогда возникла идея финансирования проектов, которые способствовали бы благу человечества. Поскольку золото нельзя было доверить ни королю, ни даже демократическим правительствам, которые воспользовались бы им в политических целях, было решено финансировать больницы, школы и масонские храмы, но скрытно, через подставные фирмы. На самом деле братья всего лишь следовали примеру Фламеля, который в свое время был самым богатым филантропом Парижа.

В памяти Антуана всплыла фраза, произнесенная Робинсоном. Разве он не говорил, что храм Гарлема был возведен на деньги, поступившие из Европы?

— Единственная проблема заключалась в том, как сохранить тайну, избежав огласки. Опять-таки они последовали примеру Фламеля. Но на этот раз использовали не рисунки, а загадки, рассеянные по миру. Загадки, которые привели сюда.

— Но почему сюда?

Убийца мельком взглянул на Джоан. Она установила камеру напротив одного из столбов. Антуан как зачарованный наблюдал за происходящим.

— Оглянись вокруг. Прежде чем уничтожить рисунки, рассказывавшие об алхимическом методе, их выгравировали на этих столбах. Привет далеким предкам, столпам времен Ноя!

Адвокатесса включила камеру. Она скрупулезно снимала все детали изображений.

— Ну, и какое ты к этому имеешь отношение? — спросил Марка.

— Я потомок семьи Сеневьер, одной из семей, хранивших тайну. Как Джоан и покойный брат Поль.

Комиссар нахмурился.

— А четвертая семья?

Убийца подошел к молотку, лежащему возле ларца, и взял его в руки.

— Ты говоришь о знаке, который здесь нарисован?

— Да. Рисунок на рукоятке. Пламя. [21]

На лице, скрытом капюшоном, появилась насмешливая улыбка. Убийца повертел молоток в руках.

— Сожалею, брат, но четвертой семьи не было. Четвертой семьи никогда не существовало. Просто символ расхожего мифа. Чтобы вводить в заблуждение таких простаков, как ты.

Антуан почувствовал себя побежденным. Он склонил голову, удрученный чередой столь неожиданных открытый. Но все же задал последний терзавший его вопрос:

— Так зачем же это безумие? К чему эти садистские убийства в Париже?

В темноте убийца округлил глаза.

— Несколько месяцев назад я осознал, какая судьба меня ждет. Я понял, что должен выполнить Великое Дело и оздоровить масонство. Я должен найти золото и очиститься, отбирая жизнь у отбросов общества, у недостойных братьев, у человеческого отродья. Я уже говорил тебе, у меня девятый градус мстителя. Я брат по крови.

— Поскольку мне предстоит умереть здесь, открой свое лицо, — предложил Антуан.

— Я не могу доставить тебе такое удовольствие. А теперь отойди назад и слушай. У входа в последний туннель есть решетка. Я проверял, она действует. Решетка из кованого железа. Расстояние между прутьями очень узкое, и человек не может пролезть через них. А вот крысы…

Джоан отошла подальше, чтобы заснять последние изображения на вершинах столбов. Антуан приблизился к Робинсону. Тот едва дышал.

Брат с воодушевлением продолжал:

— Желаю тебе хорошенько поразмыслить о смерти в этом великолепном месте. У тебя не будет недостатка в темах для размышлений. Поверь мне на слово.

Комиссар различил в его голосе нескрываемое ликование.

Джоан завершала съемку. Она подошла к убийце, держа камеру в руках.

— Закончила снимать, дорогая?

Она вытащила из камеры видеокассету и протянула ее своему спутнику.

— Спасибо, моя любовь… навеки.

Она не успела ни увидеть оружия, ни услышать звук выстрела. Пуля попала ей прямо в лоб. Джоан рухнула на пол, так ничего и не успев понять.

104

Наши дни

105

Париж, 25 апреля 1382 года

Около полудня Фламель прошел через городские ворота. Он оставил мастерскую под присмотром жены. С тех пор как он отправился в паломничество, она немало способствовала успеху предприятия. Ей даже удалось обзавестись подмастерьями, она научилась вести переговоры с клиентами. После возвращения Фламель ничего не стал менять, позволив даме Пернель играть главную роль как в домашнем хозяйстве, так и в делах.

Однако успех в делах не был случайностью. Хотя об убийстве палача, похоже, забыли, Никола предпочитал держаться в стороне. К тому же алхимические поиски, ставшие Великим Делом его жизни, требовали одиночества и терпения. Особенно терпения, поскольку он довольно быстро понял, что порошок предначертания, переданный ему Флорой, обретет свои чудотворные свойства лишь тогда, когда будут пройдены, причем успешно, все фазы алхимического процесса.

Так летели долгие годы поисков, обманутых надежд, отчаяния. Не говоря уже о подспудном страхе перед фантомами прошлого. Всякий раз, когда по улице пробегали лошади, или там собиралась толпа, или когда Майар, меховщик, горевший желанием срочно сообщить какую-нибудь новость, вбегал в мастерскую, сердце Фламеля начинало бешено биться. Инструменты, необходимые для проведения алхимических опытов, лежали в помещении за лавкой. Фламель мог бы работать в подвале, но одно только упоминание об этом месте привело даму Пернель в такое волнение, что он не стал настаивать… Постепенно он раздобыл материал и оборудовал лабораторию. Такие покупки ни у кого не вызвали удивления. Он просто сказал, что хочет сам делать краски для миниатюр. Таким образом, он сумел купить инструменты, необходимые для Великого Дела. Однако из-за недостатка места реторты, печь и металлы ждали своего часа. Он никак не мог начать дело, о котором страстно мечтал.

Через несколько месяцев решение пришло само собой. Одна из теток дамы Пернель оставила ей небольшое наследство — земельный надел за городом, рядом с излучиной Сены. На этом участке, расположенном далеко от других ферм, выращивали виноград. Это привело даму Пернель в восторг, ведь изготовление собственного вина было для парижских горожан честолюбивой мечтой. Монахи, владевшие виноградниками, раскинувшимися на открытых солнцу холмах близ Сены, фактически обладали монополией на торговлю вином в столице.

Можно представить себе радость дамы Пернель, когда она обнаружила в заброшенном карьере погреб, где хранились чаны, пресс и старые дубовые бочки. Фламель разделил энтузиазм супруги, поскольку отныне она почти каждый день уходила из мастерской, чтобы заняться тяжелым трудом винодела.

Майар, однажды сопровождавший Фламеля на виноградник, вернулся домой вне себя от радости. Весь день он помогал соседу подвязывать лозы, обрезать извилистые узловатые однолетние побеги, о чем с восторгом рассказывал на улице Святого Иакова. Именно об этом и мечтал Фламель.

И все же меховщик испытывал и разочарование, о котором он никогда не говорил, чтобы не омрачать свой рассказ: сосед не разрешил ему спуститься в подвал.

Путь пешком до виноградника дамы Пернель занимал один час. Крестьяне называли эти земли, плавно спускавшиеся к Сене, Марсовым полем. Монах, живший отшельником в одном из заброшенных карьеров, рассказывал, что во времена римского владычества здесь устраивались ритуальные сражения в честь бога войны. Название сохранилось доныне. Однако мифология Фламеля не интересовала. Для него важнее была уединенность этих мест.