Возможно, что кто-то, кто жил во мне, был неким бывшим врагом, вызванным моим новым сознанием из прошлого. Некто решал от моего имени, совершал выбор возможных спутников. К счастью, около меня был Рёкаи.

— Рёкаи, что ты думаешь о дружбе? Надежна ли она?

— Из своего прошлого опыта могу сказать, что дружбу, как и любовь, трудно найти и легко потерять. Но у дружбы есть одно большое преимущество. Любовь прекраснее, когда о ней мечтаешь, чем когда она у тебя есть, а дружба сильнее и надежнее, когда ты переживаешь ее.

Рёкаи был так молод и так стар! Мне нравилась его мудрость. Рёкаи не слишком тщательно отбирал слова, идущие от сердца, и был не склонен умалчивать о том, что казалось ему важным. Он ценил меня и не скрывал этого.

— Судя по тому, что ты сказал, мне кажется, что ты знаешь, как узнать друга.

— Может быть, это обманчивое впечатление. Я не умею лучше других оценивать, кто может стать мне другом. Но я слышал о таких примерах, которые меня приводили в смятение. Случалось, что два лютых врага, представители двух совершенно различных миров или воюющих стран, сбросив свою форму, одновременно отбрасывали и свой внешний образ мыслей. То, что во время войны называют «уважением к противнику», они воспринимали как симпатию друг к другу. Когда им представлялся шанс узнать друг друга лучше, они становились друзьями. Разве не великолепна эта неосторожность?

Рёкаи словно знал обо мне намного больше, чем говорил! Он прокладывал вместо меня эту тяжелую дорогу. Он напомнил об одном человеке, который недолго пробыл в моей жизни, но стал причиной больших перемен, более того — поворота в ней! Самурай Сензаки — вот тот, кого я понял как друга, но немилосердно осудил за злодеяние, которого он не признал. Не был ли Сензаки тем противником?

XXVI

Зачем Чиё понадобилось упоминать хижину Обуто Нисана? Да еще с таким страхом!

Сунг попытался понять причины волнения девушки, но не нашел ответа. Ему пришлось удовольствоваться ожиданием и смириться с беспокойством, которое впервые охватило его, когда она неожиданно произнесла имя мастера.

Срок для ответа императору истек. И тогда Сунг послал письмо, в котором извещал властителя о своем согласии.

Он попросил Кунга о встрече, старейшина пригласил его в свой дом. Сначала Сунг сообщил о своем решении сменить место жительства. Старик воспринял это с сожалением.

— Ты берешь с собой Чиё?

Сунг лишь кивнул головой.

— Ты будешь и дальше заниматься бамбуком, это хорошо, — сказал Кунг. — Но что будет с переписыванием рукописей?

— Я не сразу закрою Храм бамбука. Сначала я уеду сам, чтобы все уладить, а потом вернусь за Чиё. До того времени она продолжит работу с переписчиками. Дальше будет видно. Я еще точно не знаю дня своего отъезда. Но я хотел предложить кое-что еще.

Тут Сунг помолчал, словно сомневаясь, не ошибся ли он, решив сказать подобное.

— Я бы хотел в знак благодарности оставить кое-что в наследство людям.

— Да ведь ты много всего оставил — село прославилось тем, что ты делал для больных и увечных, а монастырские старейшины повсюду хвалят тебя как отличного каллиграфа. Ты думаешь, этого недостаточно?

— Я еще хотел бы, чтобы село с твоего разрешения провозгласило один день в году своим праздником. Ты знаешь, Кунг, что перед цветением бамбука одна ночь всегда бывает совершенно тихой, без ветра и шума. Если пройтись тогда босым по бамбуковым росткам, можно почувствовать, как они клюют ступни. В тишине можно различить треск — это ростки разрывают свои оболочки и вылезают из земли. Поскольку это верный знак наступающей весны, этот день можно провозгласить ее предвестьем. Я бы назвал его Праздником весны. Что ты думаешь об этом?

— Восхитительно, Сунг Шан! Я с гордостью сообщу о твоем предложении селянам.

— Бамбук дает радость тем, у кого нет надежды! Я так же благодарен ему за его чудесные свойства, как и другие. Если не больше.

— Хорошо, Сунг. Я напишу объявление о празднике, и с этих пор он будет главным для всей деревни. Никто не посмеет вычеркнуть его из календаря.

Для возвращения Сунг выбрал тропинку, которая вела к его дому по окраине села. Легкий ветерок освежал голову. У Сунга создалось впечатление, что бамбук, растущий вдоль дороги, не сгибается от ветра, а кланяется ему в знак приветствия. Только он об этом подумал, как увидел перед собой старика, который, повернувшись к стволу бамбука, как раз это и делал — кланялся растению, как другу, которого безмерно уважает. Не желая смущать старика, Сунг свернул с пути и через рощу вышел на другую дорогу.

XXVII

Я даже не заметил, как быстро пришла осень. Время проходило в ежедневном повторении рутинной работы и заданий. Я больше не размышлял об учителе и дайси. Я больше не задавал себе вопросов о смысле пребывания в Дабу-дзи, меня не преследовало прошлое. Это было явным знаком того, что я принимаю свою жизнь такой, какая она есть — простой, спокойной и трудовой.

Хотя все чаще я пребывал в полном согласии с собой, без потребности разговаривать с кем бы то ни было, послеобеденное время я зачастую проводил в обществе Рёкаи. Мы нередко лежали около ручья над монастырем, глядя каждый в свою даль или в общее небо. Это было времяпровождение, несущее в себе какой-то дополнительный покой.

Однажды я застал Рёкаи со свитками бумаги, которые он спокойно и торжественно принялся разворачивать один за другим. Передо мной открывался богатый мир, который я до конца не понимал, но очень глубоко чувствовал. Это были его рисунки тушью с хокку. У него была легкая рука — линии будто возникали из ничего. Всего нескольких линий было достаточно, чтобы изобразить фигуру в движении, гору под снегом или заросли и деревья. Из рисунков Рёкаи словно бил поток силы.

Он не скрывал радости, увидев, что рисунки мне понравились. Он сказал, что не показывал их даже роси. Потом, словно пристыженный ребенок, быстро все собрал и почти бегом поспешил к Дабу-дзи. Любовь ко мне, выказанная им таким образом, была сильнее его сдержанности.

На следующий день после утренней сутры дайси Тэцудзиро сообщил, что меня зовет роси.

Учитель сказал:

— Цао, я пригласил тебя, чтобы поговорить о том, что тебя ждет. Теперь ты готов воспринять новые знания. Решать будешь ты, но я должен сообщить тебе время. Думал ли ты об этом?

— Нет, роси. Не думал.

— Это хорошо. Вот еще о чем я хочу тебя спросить. — Ты сам себе дал имя Цао, но никогда не говорил мне, почему.

— Я взял его из древнего китайского словаря «Эр Я», в котором оно означает «бамбук». Поскольку бамбук символизирует Будду, я подумал, что, возможно, он был моим первоначальным обликом.

— Знаешь ли ты тогда, каковы другие два символа Дружественной Троичности?

— Слива, представляющая Конфуция, и сосна, представляющая Лao Цзы. Все три вместе означают счастье.

— Нужно, чтобы ты знал и остальное. Эти символы называют еще «Зимними друзьями», и они символизируют отпор тяготам, несчастьям и страданиям. Слива настолько отважна, что цветет, когда земля еще покрыта снегом, сосна растет на бесплодной почве и крутых обрывах. А бамбук?

— Бамбук зеленеет круглый год. Сколько раз я смотрел, как он сгибается под тяжестью снега и вновь быстро выпрямляется, когда снег растает.

Ответив, я был уверен, что эти слова принадлежат тому самому некто во мне, которого я не знал.

Роси молча смотрел на меня, а потом торжественно сказал.

— Ты должен знать, что гладкая поверхность между сочленениями бамбука представляет добродетель, занимающую много места между далекими друг от друга узлами, обозначающими ошибки, а внутренняя пустота напоминает о целомудрии и скромности. Ты уже можешь вести себя в соответствии со своим именем.

Эти слова значили многое. Они были предвестьем того, что меня ожидают новые трудности.