Какой-то специалист за пультом управления приглушил освещение стадиона и направил на папу луч прожектора. Перед папой выросла его тень, когда он, как обычно, начал медленное восхождение к алтарю по лестнице в сорок одну ступеньку.

Он пришел, чтобы сделать кое-что, это было понятно. Но день был длинный. Он — усталый офисный служащий, вернувшийся домой с работы, водитель грузовика, у которого ноют руки и стучит в висках, учитель с кипой домашних заданий для проверки, изможденный шахтер, поднявшийся из шахты. К тому времени, когда он преодолел три четверти пути вверх по ступенькам, люди забыли о потасовке.

Папа был там, он был один. Человек, символ, идея. Наверху лестницы он низко кланяется алтарю. Поворачивается, чтобы оказаться лицом к лицу с гигантской толпой; крупный план, видно сосредоточение на его лице.

Это момент, когда начинается месса. Вместе с папой должны присутствовать пятьдесят три прелата в торжественных одеждах, восемнадцать алтарников: трое, несущие ладан, опытные чтецы Ветхого Завета, Миссала и Евангелий; Рейлли, который проводит торжественную церемонию принятия митры и так грациозно складывает ее, в идеальной последовательности переворачивает страницы лежащего на престоле Священного Писания и всегда следит за тем, чтобы папа кланялся в нужную сторону.

Но помост зиял пустотой.

Папа был один. Он должен был начать мессу. Вместо этого он подошел к микрофону.

— Друзья мои, — сказал он по-английски, который, когда ему было нужно, становился не только идеальным, но еще и с нью-йоркским акцентом, так как здесь он учился в университете, — я счастлив быть здесь с вами сегодня вечером, и вижу, что кое-кто из вас решил начать веселье без меня.

Послышался смех, шелест.

— Женщинам — свободный выбор! — донесся крик приблизительно от второй базы, но отклика не получил. Люди слушали одинокую фигуру.

— Нас много. Мы едины, — сказал он. — Сегодня вечером я прибыл сюда, чтобы отслужить вместе с вами мессу. Только вы, я и, — поднятый вверх палец, — Господь. Разве нам нужно что-то еще? На самом деле вам и я не особенно нужен. Этот танец — для двоих.

Опять смех, крики, но не так интенсивно.

— Я знаю, что большинство из вас пришло сюда, чтобы разделить со мной чудо и таинство мессы. Если здесь есть те, кто пришел по другой причине, кто пришел, чтобы выразить свое отношение к другим вопросам, волнующим вас, я уважаю это. Но прошу вас, в свою очередь, проявить уважение к тем, кто пришел на совместную молитву. Опустите ваши плакаты и кулаки. Останьтесь с нами на церемонию, я вас приглашаю. Если кто-то не желает слушать мессу, пожалуйста, уйдите сейчас. Идите с миром.

Позже репортеры нашли несколько сотен человек, сказавших, что они ушли со стадиона в знак протеста, но, глядя на монитор, я заметил лишь небольшое движение в толпе. В комнате для переодевания было так тихо, что можно было бы услышать, как падает облатка.

Он постоял там, в наэлектризованной тишине, минуты две, словно ожидая ухода огромного количества народа. Затем сказал:

— Поскольку сегодня ночью должно состояться такое особенное для всех нас событие, я хотел бы, чтобы вы присоединились ко мне в моей любимой молитве, объединяющей всех христиан по всему миру. Мы читаем ее на каждой мессе: «Отче наш»…

Толпа молится. Затем Треди поворачивается к престолу. Он оставляет свой посох и без всяких церемоний снимает митру, затем обходит престол, чтобы снова оказаться лицом к толпе, и начинает мессу.

— У него нет Священного Писания! У Его святейшества нет никаких книг!

Кардинал-архиепископ Нью-Йорка был на грани удара. Поднялась невероятная суматоха. Обычно Библия для мессы уже лежит на главном престоле слева от проводящего службу, когда тот подходит к алтарю.

Но престол папы был пуст.

Через минуту или около того появляется Миссал, пухлая книга в красной обложке, и я вижу, как затевается короткая борьба за то, кто понесет его папе. Единственным возможным победителем оказался нью-йоркский кардинал, но я не принял во внимание монсеньора Рейлли, ватиканского смотрителя всех алтарных правил.

— Его святейшеству не нужен Миссал, спасибо, ваше высокопреосвященство. На сегодня он знает мессу.

— Но чтения, Евангелие…

Рейлли и Ночилла с Альтамирано выстроились у двери в стрелковую цепь. Они выглядели так, словно готовы были дать отпор первому, кто захочет отнести папе Миссал.

— Пожалуйста, ваше высокопреосвященство, Его святейшество сможет, — говорит Ночилла, который, будучи кардиналом — первым министром Ватикана, превосходит по рангу кардинала-рхиепископа Нью-Йорка примерно на две звездочки.

У престола Треди завершает предначинательную молитву и «Славу в вышних Богу» и поднимает взгляд.

— Для сегодняшней мессы есть три чтения, но я не захватил с собой Лекционарий. Может кто-нибудь одолжить мне свой?

Снова суета в толпе и коллективное изумление. Папа забыл Лекционарий! Прошла минута смущения, и полицейский в шлеме из отряда по обеспечению порядка вскарабкался по ступенькам с одолженным у кого-то небольшим молитвенником. Я разглядел красные закладки-ленточки, которыми были отмечены чтения на тот день.

Папа сказал:

— Очки я тоже забыл. Пожалуйста, прочтите вы.

Немая сцена у престола. Полицейский оглядывается; рядом больше никого нет. Указывает на себя: «Я?» Папа кивает.

«Я!»

— Пожалуйста, — говорит папа.

Полицейский, а им оказалась женщина, снимает шлем, встряхивает головой, чтобы высвободить гриву густых черных локонов, и отчетливым чистым голосом читает два поучения.

Когда она закончила, папа подошел, расцеловал ее в обе щеки и сказал несколько слов. К тому моменту стадион был словно зачарованный. Никто и никогда не присутствовал на подобной мессе.

В комнате под престолом все замерло, но когда я оглянулся, то увидел, что Рейлли сжал ладони словно в молитве или в знак победы; Альтамирано походил на ребенка, чей отец только что принес решающее очко своей команде, а в глазах Ночиллы что-то заблестело.

Наступило время чтения Евангелия, и после короткой паузы на этот раз к престолу подскочил черный парень в огромных кедах и со смешной прической.

Он кивнул папе, подошел к микрофону и открыл служебник:

— Евангелие от Луки, — начал он, и огромная толпа встала.

Треди прочитал короткую жизнерадостную проповедь.

— Мы — церковь, которая уважает каждого и прислушивается ко множеству голосов. Мы смотрим в будущее. Мы приветствуем тех, кто мыслит по-другому, потому что и они наши братья и сестры, — сказал он.

Рейлли исчез за несколько минут до начала сбора пожертвований, и когда наступило время для вина и хлеба у престола, латиноамериканка в обтягивающих джинсах и светловолосый паренек, на левой руке которых были бело-желтые повязки с надписью «распорядитель», принесли папе вино и хлеб.

Я раздал огромное количество облаток в тот день, и мне было как никогда хорошо. Я оказался в центре поля, спасибо, и, естественно, думал о Ди Маджио и Мантле и представлял, каково это — играть с ними.

Но я думал и о Треди тоже, поскольку с самого начала понял, что истинной причиной, по которой он вышел к толпе один, была не одна лишь гордость. Он не хотел, чтобы пострадал еще кто-то, если бы до этого дошло.

Тем вечером в ФБР раздался звонок, омрачивший мне удовольствие от представления, устроенного Треди. Может, все дело в картинке: подсвеченный сзади папа в одиночестве тяжело поднимается по ступеням. Все телевизионные новости открывались этой картинкой, каждая газета печатала ее на видном месте. «Самый одинокий человек в мире призывает к единению», — писала лучшая газета города. Один из таблоидов поместил более игривый заголовок: «Папа — городу: займитесь делом». Возможно, и на мой образ навели бы глянец, если бы узнали, что я был тем человеком, который послал его туда одного; может, тогда мне не пришлось бы в следующем году снова посещать занятия по нумерологии. «Ватиканцы» обыгрывали историю о бесстрашном Треди в логове льва, и никакого упоминания об отчаянном специалисте по психологии толпы; но я узнал об этом позже, потому что тот вечер провел в недрах Куинса.