Пошатываясь, он появился из-за угла на верхней платформе с ножом наготове в одной руке, а другой рукой вцепившись в перила, так как леса покосились. Теперь он торжествующе улыбался. Не хуже моего он знал, что это конец.

Я увидел это случайно: закругленный на концах кусок железа длиной не больше лома. С ножом не сравнить, но все же лучше, чем ничего.

Он тоже запыхался, левую сторону его лица пересекла яркая красная полоса: рукоятка молотка причинила больше вреда, чем незадачливая головка.

Я видел, что он оценивает возможную угрозу от железного бруска и готовится к последней атаке. Но брусок предназначался не ему. Я воткнул железку в крошащуюся штукатурку там, где были закреплены леса. Анкерный болт поддался почти мгновенно и с раздражающим скрежетом вылез из стены.

Я резко повернулся и прыгнул на нападавшего — с голыми руками, очередным воплем и безумным взглядом. Он рефлекторно отступил назад и полетел вниз вместе с рушащимися лесами.

Я позволил инерции падавших лесов подтащить меня к веревке и уцепился за нее, а нападавший со страшным грохотом рухнул вместе с лесами вниз, в проулок. Отталкиваясь от стены ногами, я осторожно спустился по веревке на груду ржавых труб.

Нападавший был здесь. Его зажали обломки, и как минимум он сломал ногу. Возможно, и спину тоже. Не повезло.

— Помогите. Ayudame. [102]Святой отец, пожалуйста…

Он бормотал что-то по-испански и на плохом итальянском. Он решил, что я священник? Я отодвинул несколько обломков и наклонился к нему поближе.

Он перекрестился слабеющей рукой.

— Благословите, святой отец, ибо я согрешил… — начал он.

— Покайся как следует, сын мой. Кто послал тебя? Покайся. Расскажи мне.

— Угу, — сказал он, пребывая не совсем в своем уме, и я услышал нечленораздельные причитания, которые вскоре затихли.

В разваливающихся дворцах никто не жил, и никто не появился, чтобы выяснить, кто устроил весь этот грохот. Но это было вопросом времени, и я разработал план. Скажу, что Кубильяс был моим другом, шли мимо, просто ужасный несчастный случай со смертельным исходом. Поеду с ним в больницу, где назову себя ватиканским полицейским, а Кубильяса — подозреваемым в убийстве. Лучше не говорить сразу, что он убийца, но Галли я подниму с постели очень скоро. У моих ног в судорогах боли лежал тот, кто даст нам возможность сокрушить колумбийцев, пришедших убить папу.

Переведя дух, я присел на мгновение, придерживая раненую руку и оценивая степень порезов и синяков, оставленных на память о лесах. Пульс у Кубильяса был слабым, но быстрым: в довершение ко всему, что уже причинило ему страдания, он, похоже, впал в шоковое состояние. Жители Рима, как и все жители больших городов во всем мире, слышат лишь то, что хотят слышать. Какая-то любопытная душа, однако, очень скоро, похоже, высунула свой любопытный нос из окна. Я услышал чьи-то шаги, как раз когда Кубильяс застонал, и снова наклонился к нему, чтобы услышать, не признается ли он в чем-то стоящем.

Это меня и спасло: я физически ощутил поток воздуха от летящей пули, когда та пронзила пространство в том месте, где мгновением раньше была моя голова. С ужасным грохотом пуля срикошетировала от обломков лесов. Почти сразу прогремел второй выстрел, но к тому моменту я уже бросил Кубильяса и на четвереньках карабкался по спутанным ниткам старых металлических труб к дальнему концу переулка.

Стрелок был хорош, очень хорош. Третий выстрел раздробил средневековую кирпичную кладку в нескольких сантиметрах над моей головой, но еще через несколько секунд я скользнул за угол и побежал прочь, пошатываясь. Я слышал тяжелые шаги стрелка в переулке, из которого только что выбежал, но на его пути лежали леса. Сначала он устроил невероятный грохот, но потом, видимо, отказался от погони, поскольку я спокойно хромал в сторону освещенной площади Венеции под защиту автомобильного движения и пешеходов.

В дальнем конце площади находился полицейский участок, и я крикнул стоявшему снаружи молодому охраннику, что при обрушении здания завалило прохожего. Когда он бросился внутрь, чтобы поднять тревогу, я поспешил в телефонную будку. Ватиканская полиция соединила меня с квартирой Франко Галли.

Он забрал меня спустя пятнадцать минут, и когда спросил, куда ехать, я жестом указал в направлении голубых полицейских мигалок.

— Это Кубильяс, если его так действительно зовут. Он напал на меня и застрял под обвалившимися лесами.

Я с трудом сдерживал ликование. Мы взяли их.

— Ты сам-то не сильно пострадал? — спросил ватиканский полицейский.

— Немного испугался. Был на волосок от гибели.

— Отличная работа, Паоло.

Галли выставил на крышу своей машины полицейскую мигалку и подъехал к процессии машин и фургонов спасателей.

— Ты выглядишь уставшим и пыльным, Паоло, — мягко сказал он. — Давай не будем смущать наших друзей-карабинеров. Жди здесь, а я узнаю, в какую больницу отвезли Кубильяса.

Он уже собирался выйти из машины, но я положил ладонь ему на руку.

— Кубильяс пришел не один, с ним был человек с пистолетом. Возможно, он давно ушел, но предупреди их, чтобы были осторожней. И ты будь осторожен.

Мне пришлось ждать изматывающие пятнадцать минут. Когда Галли вернулся, то молча скользнул за руль и, опустив голову, уперся лбом в его холодную поверхность.

— Что случилось? — спросил я.

— Все верно. Леса обрушились, возможно, от незначительного землетрясения, которого не почувствовали даже соседи, а также верно и то, что под обломками был найден пострадавший.

— Кубильяс. Я же тебе говорил.

— Увы, жертва мертва.

О черт! Мы были так близко к цели и опять остались ни с чем.

— Чтоб его. Он был ранен, но я не думаю, что смертельно.

Галли пустым взглядом уставился в жестокую ночь.

— Ты был прав.

— В чем именно?

— Этот человек мертв, потому что его застрелили, Паоло.

Меня затрясло. Наверное, я отключился, потому что следующее, что запомнил, — это Галли, который осторожно тряс меня.

— Паоло, Паоло, ты в порядке? Может, отвезти тебя в больницу?

Минута предельной концентрации — я собрался с мыслями и унял дрожь.

— Да так, запоздалая реакция на драку с Кубильясом в переулке, — сказал я, и, видимо, Галли мне поверил так как повез меня домой. Двое полицейских ехали в напряженной тишине, понимая, что опоздали и игрой завладели плохие парни.

НЬЮ-ЙОРК

ГЛАВА 22

Высоко над Атлантикой самолет снова тряхнуло, но к тому времени объем содержимого моего стакана был ниже уровня расплескивания. Организаторам предстоят большие хлопоты. Перелеты папы — настоящий подвиг авиационного планирования: если под запрет попадут даже редкие облачка, церемониться с ними не станут.

У Ватикана нет собственных самолетов, путешествие каждого папы начинается с «Алиталии», изнеженной итальянской авиакомпании. Как и его предшественники, Треди путешествовал в особом салоне первого класса с папской пломбой на переборке. Там было минимум четыре кресла, а также газеты и журналы на пяти-шести языках. На межконтинентальных рейсах, таких, как Рим — Нью-Йорк, папа путешествует в двухкомнатном номере с ванной. Он спит, когда может. Однажды Треди сообщил мне по секрету, что его личное ощущение ада — это нескончаемая адаптация к часовым поясам.

На рейсе папы обслуживание первого класса, однако без претензии на равенство. С папой вместе летели пятьдесят журналистов, включая Тилли, Марию и прочих репортеров, занимавших места в хвосте самолета.

Это была избалованная компания: специальная аккредитация, распечатанные заранее и минимум на двух языках тексты речей папы, зарезервированные номера в гостиницах, автобусы, которые будут возить их из аэропорта в гостиницы, в специальные пресс-центры, на мероприятия, организованные с участием папы, потом обратно в аэропорт. «Ватиканцы», как их называли, платили изрядные суммы за свои привилегии и могли гарантировать оплату этого рейса.