Эадульф с сомнением покачал головой.

— Но я не вижу способа спасти его от завтрашнего костра. Даже если то, что он говорит, правда и он не убивал Этайн, мои друзья-саксы побоятся того, кто прочел предзнаменования в небе таким способом.

Сестра Фидельма глубоко вздохнула.

— Я начинаю кое-что понимать в саксах и саксонских обычаях. Но моя цель — найти убийцу, а не потакать суевериям. Канна признаётся, что он предсказал смерть Этайн. Теперь мы должны найти свидетелей, которые слышали, как он произносил ее имя и точный час. Короче говоря, мы должны узнать в точности, что он говорил. Боюсь, что он — человек тщеславный.

Канна сердито плюнул.

— Я сообщил вам, что я говорил и почему я это говорил. Я не боюсь этих саксов и их наказаний, ибо мое имя сохранится у потомков как имя величайшего предсказателя моего времени благодаря этому предсказанию по звездам.

Сестра Фидельма презрительно подняла брови.

— Ты этого хочешь, Канна? Так пострадать, чтобы занять место в истории?

Канна сипло рассмеялся.

— Я согласен, пусть потомки судят меня.

Сестра Фидельма знаком попросила Эадульфа отойти к двери и потом резко повернулась к нищему.

— Зачем ты навещал сегодня настоятельницу Этайн?

Канна встрепенулся.

— Ну… чтобы предупредить ее, конечно.

— Чтобы предупредить о том, что ее убьют?

— Нет… — Канна вздернул подбородок. — Да. Зачем же еще?

Когда оба вышли из кладовки, Эадульф повернулся к Фидельме.

— А не мог ли все-таки этот человек убить Этайн, чтобы сбылось его предсказание? Он ведь не отрицает, что приходил, чтобы предупредить ее, и сестра Ательсвит была тому свидетелем.

На самом деле Эадульф забыл упоминание сестры Ательсвит о нищем, посетившем настоятельницу перед смертью. А Фидельма не забыла.

— Сомневаюсь. Я с уважением отношусь к искусству, которым он занимается, ибо в моей стране это старинный и достойный род занятий. Человек не может выстроить звезды по собственной воле. Нет, у меня есть ощущение, что Канна видел то, что видел, по звездам, но вот в чем вопрос: так ли уж точно он предсказал, кто должен быть убит? Вспомни, настоятельница Хильда сказала, будто он вовсе не был точен, когда предупредил ее, что кровь прольется во время затмения?

— Но если Канна не знал, кто будет жертвой, почему он хотел предупредить именно настоятельницу Этайн?

— Время позднее. Если Альфрит намерен сжечь этого человека завтра на рассвете, у нас мало времени. Давай отыщем и расспросим тех свидетелей и узнаем, что на самом деле говорил Канна. Ты займись тремя саксами и таном Фрихопа и добудь их показания, а я еще раз поговорю с сестрой Ательсвит о его приходе к Этайн. Встретимся в странноприимном доме в полночь.

Выйдя из подвалов, сестра Фидельма пошла в монастырь. Она не сомневалась в том, что Канна добровольно готов принести себя в жертву и что он не виновен в убийстве Этайн. Его вина — тщеславие, ибо ясно, что он жаждет обрести бессмертие через это великое предсказание, о коем будут говорить летописцы грядущих поколений.

И она осуждала тщеславца: сколь бы великим ни было предсказание, сам предсказатель служит лишь помехой в поисках настоящего преступника, истинного убийцы ее подруги и матери настоятельницы, Этайн из Кильдара. Он отвлекает ее от дела.

Одно она поняла — слишком многие в этом великом собрании явно страшились ораторского мастерства настоятельницы Этайн из Кильдара. Но способны ли эти люди из страха перед ее мастерством попытаться заставить ее замолчать, замолчать навсегда? Она стала свидетелем стольких проявлений несдержанности между римлянами и колумбианцами, чтобы понять — нетерпимость и ненависть между ними чрезвычайно глубоки. Вероятно, настолько, что вполне могли привести к смерти Этайн.

Колокол прозвонил к полунощнице, когда сестра Фидельма добралась до галереи, ведущей в странноприимный дом. Брат Эадульф уже сидел в закуте сестры Ательсвит — склонив голову над молитвенными четками, он читал «Angelus Domini», вечернюю молитву, на римский манер:

Сестра Фидельма терпеливо ждала, когда Эадульф закончит свою молитву и передвинет бусину четок.

— Итак? — спросила она без всякого вступления.

Брат Эадульф поджал губы.

— Кажется, ты права. Один только Вульфрик заявляет, будто слышал, как Канна произносил имя настоятельницы и точную причину ее смерти. Из трех других один говорит, что сам Вульфрик передал ему слова Канны. Сам же он вовсе не слышал нищего. Двое других свидетельствуют, что Канна произносил самые общие слова, как то было в покоях настоятельницы Хильды. Короче говоря, против Канны свидетельствуют только показания Вульфрика.

Фидельма тихо вздохнула.

— А сестра Ательсвит говорит, что Канна предупреждал настоятельницу Аббе и других, что здесь кто-то погибнет. Он вовсе не указывал на Этайн. Это же подтвердили двое братьев, которых сестра Ательсвит позвала, чтобы выдворить Канну из кельи Этайн. Канна, похоже, одержим жаждой пожертвовать своей жизнью ради бессмертной славы. Глупый, тщеславный человек.

— Что будем делать?

— Я уверена, что Канна не повинен ни в каком преступлении, кроме греха тщеславия. Мысль о том, что за это он будет казнен, меня ужасает. Мы должны освободить Канну немедленно. До рассвета он должен быть как можно дальше от этого места.

Эадульф широко раскрыл глаза.

— Но как же Альфрит? Он сын Освиу и правитель Дейры.

— А я — доулисуда брегонов, — ответила Фидельма с горячностью, — и действую по воле Освиу, короля Нортумбрии. Я беру на себя всю ответственность. Нам пришлось потерять слишком много времени на дело Канны — за это время мы могли бы найти настоящего убийцу Этайн.

Эадульф закусил губу.

— Это верно, но отпустить Канну…

Однако Фидельма уже повернулась и направлялась к монастырской усыпальнице. В голове у нее уже крутились разные способы освобождения Канны, несмотря на присутствие двух стражников. Поспешая за ней, Эадульф начал понимать, что Фидельма — женщина решительная. Его определенно обманула ее молодость и столь привлекательная мягкость.

Как оказалось, удача сопутствовала им: оба стражника крепко спали. Близость монастырского винохранилища оказалась для них непомерным испытанием — для подкрепления они употребили слишком много вина. Пьяные, они храпели за столом у входа в кладовку, раскинув руки среди пустых плоских фляг. Фидельма, торжествующе усмехнувшись, без труда взяла ключ у одного из спящих сторожей и повернулась к обеспокоенному Эадульфу.

— Если ты не хочешь стать соучастником того, что я собираюсь сделать, тебе лучше уйти сейчас.

Эадульф покачал головой, хотя и с недовольной миной.

— Мы вместе.

— Колдун Канна исчез! — воскликнул Альфрит. — Он бежал из-под стражи.

Сестру Фидельму и брата Эадульфа снова вызвали в покои настоятельницы Хильды после утренней трапезы. Настоятельница Хильда сидела измученная, а Альфрит взволнованно расхаживал перед окном. Сам Освиу развалился на скамье у тлеющего огня. Он мрачно хмурился, глядя на дымящийся торф.

Слова Альфрита явно были обращены к только что вошедшим Фидельме и Эадульфу, и звучало в них довольно явственное обвинение.

Сестра Фидельма сохраняла невозмутимость.

— Он не сбежал. Это я отпустила его. Он не совершил никакого преступления.

Король-данник Дейры разинул рот от удивления. Он был готов ко всякому, но только не к такому ответу. Даже Освиу отвернулся от огня и, изумленно вытаращив глаза, уставился на сестру Фидельму.

— Ты посмела отпустить его? — Голос Альфрита походил на раскат отдаленного грома, предвещающего нешуточную грозу.