Глава двадцать девятая
«Это верно, Алан, вам тоже доводилось ездить на королевском „Бугатти“. Вы человек со связями, а я все время упускаю это из виду. Но для вас это было… чем, собственно? Музеем на колесах? А в те дни королевский лимузин был ослепительным символом всего современного и нового. Как будто за углом меня подстерегало мое собственное будущее. Что, впрочем, и произошло. С каждым новым поворотом я все больше превращался в Гарри».
Эйнштейн, должно быть, прав, — подумал Гривен, когда они выехали из ангара. — Если все в мире относительно, то кто возьмется отрицать, что королевский «Бугатти» является центром вселенной, а все остальное творение ему всего лишь покорствует?
Серебряный слоник стал словно бы острием ножниц, разрезавших мир надвое, превращавших его в две раздельные половины по обе стороны от бесконечного капота. Старый Жак у ворот… шато Сен-Жан… велосипедисты на дороге в Молсхейм, машущие им руками и поспешно освобождающие дорогу.
Бугатти, надвинув поглубже котелок, орудовал длинным напольным переключателем скоростей. Гигантская рука, казалось, подталкивала машину сзади — равномерно, но неудержимо. О Господи, а они ведь уже перешли на вторую скорость! Ветер врывался в открытые окна, продувая салон насквозь. Далеко впереди безостановочно катились по дороге огромные колеса. Эта поездка была истинным благословением, тем более, что Патрон обходился с каждым поворотом, как со сделкой, которую ему не хотелось заключать. Элио подался вперед.
— Восемьсот кубических дюймов! — Машина глухо, но неудержимо рокотала. — Поставить спереди пропеллер — и мы, наверное, поднимемся в воздух!
Должно быть, так оно и было, но пока что королевский лимузин с каждым мигом, казалось, все прочнее врастал в землю; выглядело это так, словно не он, а платаны и посевы пшеницы вот-вот сорвутся с места и поднимутся в небо. Бугатти повернул большой, красного дерева, руль — и пейзаж тут же повиновался ему, замелькав, как кинолента, прокрученная от конца к началу, — и вот уже перед ними пролегла прямая дорога, ведущая на гору Одиль.
Бугатти искоса, но победительно посмотрел на своего пассажира.
— Ну как, господин Гривен, вы не разочарованы?
— Вы же сами знаете, что нет. — На первом же повороте, когда дорога, идя в гору, начала петлять, Карл вцепился в поручни. — Какой у нее легкий ход! Она похожа на полную женщину, которая, несмотря на полноту, изумительно танцует.
После некоторого раздумия Бугатти решил, что это сравнение ему льстит.
— А что вы скажете, когда нам придется развернуться на сто восемьдесят градусов!
Они выехали на вершину незадолго до заката. У последнего поворота стояла колокольня, ее звон мелодично разливался по залитым янтарным светом окрестностям. Лимузин въехал во двор, за которым начинался сад, поросший кустами роз и подсолнухами.
— Света скоро не станет, — сказал Элио. — Пристегнитесь.
Одна из монахинь, возящихся в розовом саду, в знак приветствия подняла в воздух садовые ножницы. Состоялась какая-то невразумительная и таинственная беседа; сперва мимо первой проскользнула вторая монахиня, затем — румяные послушницы, которым, похоже, хотелось поскорее броситься в бегство; наконец появилась сама настоятельница, ряса которой казалась всего лишь еще одним слоем по-старчески тучного тела.
Гривен вошел в сад, чтобы получше оценить неописуемое зрелище. У стены голубого монастыря теперь хлопотало около десятка сестер в развевающихся на ветру черно-белых одеждах. Бугатти, подняв капот, осведомился у них, побил ли он свой прежний рекорд подъема на эту гору; судя по всему, здешние монахини считали себя повивальными бабками трехцилиндрового детища Патрона. А потом Бугатти посмотрел на Гривена и подозвал его к себе.
— Этот молодой человек, — пояснил он монахиням, — скоро назовет эту машину, а вернее, ее точную копию, своею собственной.
Они закивали и забормотали нечто одобрительное. Не без определенной робости (во всяком случае, этот жест выглядел несколько чужеродно), Бугатти положил руку на плечо Гривену.
— В создавшихся обстоятельствах мне кажется целесообразным, чтобы на обратном пути за руль сели вы.
Элио, сидя на заднем сиденье, с некоторым изумлением следил за тем, как Гривен усаживается на место Патрона.
— Должно быть, он в вас влюбился, Карл. Вы первый посторонний, которому такое доверено. — Помолчав, он добавил:
— А я ведь никогда не видел вас за рулем.
— Я не новичок.
— Конечно, конечно. Но помните: это не гоночная машина, что бы ни внушал вам Патрон. Вам надо рулить, не покладая рук.
У Гривена вспотели руки — о Господи, Бугатти не должен увидеть этого! Он спрягал ладони на коленях, а Патрон, попрощавшись с монахинями, уселся на пассажирское сиденье. Последний инструктаж по поводу особенностей машины; необычное расположение тормозов и зажигания, нестандартный переход с первой скорости на вторую и со второй на третью. И вновь у Гривена возникло то же странное чувство, как когда он взобрался на Гизеллу, — слишком высоко, слишком далеко от земли.
Монахини выстроились по обеим сторонам дороги, образовав своего рода почетный караул. Не перекреститься ли Гривену? Нет, им это, скорее всего, не понравится. Такому рулю и впрямь место только на капитанском мостике. Гривен освободил тормоза, нажал на рычаг, поневоле съежился, услышав звук включенного двигателя. Машины порой ведут себя капризно по отношению к человеку, которого почему-нибудь невзлюбят. Но переключатель скоростей едва ли не сам по себе перешел в положение первой скорости. Гривен легонько нажал на педаль, не зная, как отреагирует на это машина. И опять та же гигантская бархатная рука мягко подтолкнула автомобиль. Мать-настоятельница, ее подопечные, сад, аббатство — все это осталось позади, а они уже ехали, уже спускались по быстрой извилистой дороге.
Бог да отблагодарит Элио за его предостережение! Грубая статистика — это одно (почти двадцать футов в длину, триста лошадиных сил), а вести королевский «Бугатти» собственными руками — совершенно другое. Машина заставила его вовсю поработать руками, чтобы не опрокинуть серебряного слоника на каждом из головокружительных поворотов дороги.
— Вы чересчур стараетесь, господин Гривен. Доверяйтесь подсказкам руля. Машина сама знает, как ей быть.
Поэтому Гривен позволил себе несколько расслабиться, теперь он уже не нервничал так, судорожно мечась мыслью от одного бампера к другому. Да, королевский «Бугатти» и впрямь обладал отличной интуицией на извилистой горной дороге. Оставалось дождаться, пока Люсинда…
Но эта мысль тут же обернулась своей предательской изнанкой. Нет, не ее руки лягут на руль, вернее, ее — но ненадолго. На месте Гривена следовало представить себе Эмиля Мориса. Ковыряющий, должно быть, зубочисткой во рту, пока «герр Вольф» и Гели играют в Красную шапочку на заднем сиденье.
Горечь осталась, она не покидала Гривена на всем обратном пути в долину, где они с Патроном вновь поменялись местами и тот благополучно доставил машину на задний двор в шато. Гости разъехались, не оставив никакого следа. Когда Бугатти выключил двигатель, стало слышно, как шелестит листва деревьев.
— Ну вот… Что скажете, господин Гривен? Да нет, не надо, я ничего не хочу сейчас слышать об этом. Обсудим все позже, за ужином. — Бугатти, выходя из машины, встал на подножку, потом обернулся. — С вами все в порядке?
— Вы еще успеете наездиться на ней досыта, Карл. — Элио, глядя на друга, тоже забеспокоился. — Это любовная интрига, и она только начинается.
Так что Гривену не оставалось другого выбора. Он открыл дверцу, откинул сиденье. И ему надо было что-то сказать — и он непременно скажет… но что это за звук? похожий на визг электродрели, он доносится из дальнего конца замка.
Во двор въехала Тридцать пятая модель… да, издали это была именно она! Затем — словно от удара — картина съежилась до своих натуральных размеров. Маленький мальчик, самое большее пяти лет, за рулем крошечного «Бугатти», изготовленного ему точно под рост.